божий день — ассасины! Да лишь они одни могли повергнуть обитель в шок и трепет.
Во истину, мне Бог послал Акима... Сообразительный паренек без понуждений поведал о царившем в обители настроении.
Чернецы, видя явное замешательство среди старейшин, почувствовав, что до них никому нет дела, разбились по группкам и живо обсуждали последние события, в том числе и скороспелый синклит у настоятеля. Выказывались различные точки зрения. Но все сходились в одном: в киновии стало опасно жить! Кто-то пустил слух, что монахов убивают по приказу настоятеля, как неугодных ему. Песня старая, я более чем уверен, породил ее ключарь Ефрем, обвиняя Парфения в смертных грехах.
Иные доморощенные провидцы даже наметили цепочку будущих умерщвлений. Вот как выглядел сей прискорбный мартиролог. Первым, как ни странно, фигурировал травщик Савелий, вторым числился, что вообще не лезло ни в какие ворота, старый духовник Евлогий, третьим — келарь Поликарп. Кроме искреннего замешательства — ведь все они сторонники Парфения, я ничего не испытал. Мне осталось выразить полное недоумение и уверить Акима, что все это ерунда на постном масле.
Дабы избавить послушника от тревоги за будущее, я поведал о согласии боярина взять над ним попечение. Обрадованный Аким удалился, посулив впредь извещать о всякой новости: и дурной, и доброй.
Итак, монахи предрекают грядущие убийства: лекарь, духовник, келарь?.. Их мнение схоже с доводами богомила Ефрема. Коль Савелий причастен к отравлению Осмомысла и его любимого сына — правильно, чтобы оборвать все концы, нужно убить травщика. Хорошо, тут я не возражаю. А почему стал неугоден Евлогий? А в чем провинился келарь Поликарп? Одни загадки...
Сознавая собственное бессилие как-то повлиять на ситуацию в монастыре, я решил никуда не лезть, а дожидаться Андрея Ростиславича.
Примечание:
1. Аристей — Аристей (III в. до н.э.), чиновник при дворе Птолемея II Филадельфа (285-247 до н. э.), автор знаменитого «Письма Филократу», в котором изложена история первого перевода книг Ветхого Завета на греческий (Септуагинта), осуществленного в III в. до н.э. в Александрии.
2. Ибернийских — ирландских.
3. Сциоподы — мифологические карликовые существа, имеющие одну огромную ступню, которой заканчивается единственная же тонкая нога, идущая от центра их туловища.
4. Блеммии — акефалы, вымышленная раса человекоподобных существ, у которых нет головы, а глаза и рот расположены на груди.
Глава 12
Где боярин Андрей размышляет о том, кто наслал ассасинов
Андрей Ростиславич припозднился, воротился в сумерках, когда неласковое ноябрьское солнце напрочь скрылось за горизонтом. Монахи уже завершили трапезу, по правилу ужинать следует до наступления темноты. Потому вечерять ему пришлось в келье, благо повар не забыл распорядиться насчет кормежки.
Ко мне зашел, пригласив к боярину, один из дружинников, хмурый, неразговорчивый Федул. На мой вопрос: «Как съездили?» — он нелюбезно пробурчал:
— Туда плелись — от зевоты аж скулы свело. Оттудова неслись, будто на пожар, весь зад сопрел... — затем незлобиво, по укоренившейся дурной привычке, матерно выругался.
Мне пришлось посовестить нерадивого гридня, напомнить ему, где мы находимся. Да и, кроме того, я, как никак, человек духовного звания.
Своим приходом я поднял боярина Андрея с лежанки, дорога его изрядно вымотала. Он признался, что доскакали почти до пригородов Галича, уклоняясь от обсуждения недавней поездки, стал выведывать мои успехи.
Конечно, первым делом я похвастал клоком карты, спрятанной в книге каноника Галфрида Яффского. Не стану описывать нашу общую радость, когда, сложив две части, мы получили единое целое. Слава Богу, наконец-то обретен искомый путеводитель! Только куда он выведет нас?..
Дальнейший мой отчет отличался сумбурностью. Начал с визита к настоятелю. Попытался доподлинно представить противоборство воззрений на бедную и богатую церковь. Но из-за спешки многое упустил.
Кажется, боярин, так до конца и не осознал мою мысль, что, позволив церкви обогащаться, светская власть получает право помыкать духовенством. Церковь призвана быть бедной, независимой от подаяний, а значит, от воли мирских властителей. Имея духовный авторитет и чистые, не замаранные серебряниками руки, церковь должна наставлять власть на праведный путь, наущать добру, а коль та противится — свергать ее, опираясь на преданный Богу народ. Впрочем, то материи весьма щекотливые, и стороннему человека до них мало дела.
Очень подробно я передал обвинения Парфения, правильнее сказать, его ультиматум: настоятель гнал нас взашей.
С напускной иронией я поведал Андрею Ростиславичу о поступившем предложении заделаться помощником библиотекаря. Не умолчал, что Парфений дал время на раздумье и совет с боярином.
Я видел, как смутился Андрей Ростиславич, гадая, вправе ли он оказывать влияние на мою судьбу, уместно ли взывать к продолжению нашего обоюдного сотрудничества. Поэтому он даже вознамерился обсудить столь щепетильную тему. Но я решительно оборвал его, заметив, что давно не в детском возрасте и за себя решаю сам, выбор сделан мною осознанно и обсуждению не подлежит. В ту минуту я был горд собой, охвативший меня молодецкий порыв отвергал любые разумные доводы.
Сегодня, по прошествии многих лет, я порой задумываюсь: правильно ли поступил тогда, отказавшись от лестного предложения игумена Парфения?.. Променял покой на неопределенное и шаткое положение то ли боярского гонца, то ли вообще вольного лучника.
Скажу как на духу: однозначного ответа на этот вопрос у меня нет и никогда не было. Хотя я всегда старался убедить себя в правильности сделанного выбора.
Но так уж устроен наш мозг, не будь «если да кабы...», насколько упростилась бы вся жизнь, избавляясь от ненужных сетований по поводу утраченных возможностей. Люди стали бы гораздо настойчивей и целеустремленнее в помыслах и делах своих.
Вот и терзаюсь теперь: чего я добился в жизни, к чему пришел, а что могло бы статься со мной — каких высот мог бы достичь?
Нет и не будет ответа на эти вопросы, да и не мне о том судить...
Вслед за тем я рассказал о походе с богомазом Филофеем в сарай с каменными истуканами. Пораженный боярин узнал тайную историю Афанасия живописца. Не в ней ли причина его убийства?.. Одно лишь ясно — наше следствие обрастает кучей излишних подробностей, разрастаясь до неимоверных размеров, она грозит погрести нас под своей махиной.
Еще большее недоумение боярина вызвало сообщение о бредовой очередности грядущих убийств: услужливый травщик, дряхлый духовник, деятельный келарь.
А тут еще приключилась новая напасть: объявились восточные демоны — ассасины. Боярину пришлось поменялся со мной ролью рассказчика:
— Поговорим, Василий, теперь о федаях исмаилитских. Меня мучит вопрос: кто их направил в наши края, зачем, с какой целью? Не зная доподлинно «отчего и почему», трудно выстроить ответные действия, предпринять ответные шаги, порушить намерения врагов. Поделюсь своими соображениями, мне не безразлично твое мнение: ум хорошо, а два лучше...
Я не считаю, что засланные федаи являются агентами Саладина (1), его правильней называть Салах-ад-Дином. Насколько мне известно, став правителем Египта, а позже, по благословению халифа Багдадского, султаном передней Азии, Саладин повел немилосердную борьбу с исмаилитами, гонимые им ассасины досаждали ему и даже готовили покушение на султана. Разумеется, искоренить волчье племя полностью не удалось, но благодаря тем усилиями влияние Старца горы в Палестине заметно ослабело. Потому знай, союзниками Саладина они никогда не были и, думаю, не станут.
Хочу так же подметить, что Саладин, в отличие от христианских властителей, человек необычайной чести. Свое слово он держит крепко и вряд ли станет размениваться на услуги циничных убийц. У него и так достаточно сил и умения, чтобы приструнить любого врага.
— Разве у басурман есть честь? — пытался я возразить. — По-моему, им не ведомо само это понятие, — хотя распрекрасно понимал, что мусульмане такие же люди, среди них, как и средь нас, — всякого «добра» достаточно.
— Ну, не скажи, — перебил боярин, видимо, не уловив моей иронии. — Рыцари магометанские отличаются верностью и справедливостью. Исламский закон, неукоснительно соблюдаемый ими, отнюдь не ущербней христианского, а твердостью своей превосходит наши вовсе не суровые заповеди.
Саладин сдержал слово, данное патриарху Ираклию (2), когда после сдачи Иерусалима отпустил плененных горожан за ничтожный выкуп. И не было бесчинств и мародерства со стороны магометан, пленникам дали уйти и даже оплатили генуэзцам доставку беженцев в Европу. Саладин редко лукавил, в отличие от предводителей рыцарей Креста. А уж по части милосердия крестоносцам с ним никогда не сравниться. Те сто лет назад при захвате городов на Святой земле начисто вырезали мусульман и иудеев, такая участь постигла и Иерусалим. А тех, кого не умучили, продали в рабство — насилие и изуверство крестоносцев стало притчей во языцех.
Приверженцы Аллаха терпимее к иноверцам, они совсем не тронули греков и армян. И я больше скажу, вернули храмовникам их казну. Во что невозможно поверить, известно, что в битвах сарацины не брали рыцарей Храма в плен, по причине бесчинств творимых тамплиерами (иоаннитов же они всегда миловали). Ну а два года назад Саладин проявил великую милость: всех простил под клятвенное обещание покинуть Палестину; однако крестовые рыцари и не думали исполнить данную клятву.
Добавлю, у султана и так много забот: приходится удерживать крестоносцев под Аккой, к тому же другие государи магометанские отвернулись от него, во всяком случае, его мольбы об оказании помощи остаются безответными. Я уверен, федаев отрядил никак не Саладин.
Мне осталось лишь тупо вопросить:
— Так кто же наслал их на наши головы?
Андрей Ростиславич, имея соображения на этот счет, в надежде заручиться моей поддержкой стал терпеливо пояснять:
— Я более склоняюсь к византийской руке. Империю ужасает новый крестовый поход. Страх вызван тем, что христово воинство проторенным путем, как и век назад, нескончаемым потоком хлынуло к Святым местам, заполонило Болгарию и уже топчет греческую землю. Изголодавшему рыцарству потребно пропитание, отсюда неизменны повальные грабежи и насилие. Таким образом, Византия опять станет невольной жертвой крестового похода. На ее тучных пажитях после продвижения армады Фридриха останется лишь прах и пепел.
— Это первая причина?.. — благоразумно уточнил я.
— Вторая причина, византийцев вполне устраивало прежнее состояние равновесия. Саладин ни в коей мере не претендовал на лены империи. Случалось даже, что Византия выступала в роли третейского судьи в делах палестинских, разумеется, получая за услуги жирный куш.
И вдруг устоявшийся ромейский миропорядок рушится: является новая сверхмощная сила, которая все пригребает к своим рукам. Одним словом,
