Часть I. Глава 4

Завет прямо указывает как на начало мира и человека. Разве может быть это простым совпадением?
- Я пока не вижу тут…, - хотела она что-то решительно сказать, но Алексей перебил.
- Это естественно! С ходу такие вещи очень трудно воспринять. Но подумай, почему столь коренные изменения в нашей древней истории произошли лишь 5 тыс. лет назад, не раньше? Например, почему не 50 тыс. или 150 тыс. лет назад, ведь разумный человек жил на планете всё это время?
- Наверно, существуют какие-то предположения на этот счет.
- Вот именно, только предположения и гипотезы. Да, этого предостаточно, как и относительно природных способностей птиц возвращаться к местам своих гнездований. Но вернемся к нашему вопросу.
Алексей указал на очередной значок.
- Тут идет разговор о первой причине - потепление климата планеты.
Там было всего несколько строк.
…Средний неолит это окончание последней ледниковой эпохи. Однако современная антропология считает, что homo sapiens родом из южной Африки. Да, 150–70 тысяч лет назад присутствие человека там почти не заметно, но лишь по причине того, что в начале эпохи позднего плейстоцена процветающая ныне Центральная Африка страдала от засухи.
Мила посмотрела на Алексея:
- И что это означает?
- Но согласись, крайне маловероятно, что засуха была связана с холодом, ведь скорее наоборот. Из чего следует, что были засушливые территории с высокой температурой атмосферы, но на прилегающих территориях просто должны быть дожди, создавая комфортные условия для проживания. Так что говорить о потеплении климата, с которым связано начало цивилизации, совершенно беспочвенно. Другой причиной считается то, что в 5 – 4 тыс. до н.э. люди научились возделывать землю, т.е. начали выращивать злаковые культуры. Теперь читай дальше третьего автора.
Мила вернула назад эту работу и начала читать очередной выделенный фрагмент.
…Приведу такой сакраментальный пример: в XVIII веке, когда академик Лепехин обследовал Каменскую тундру, он там обнаружил большое количество дикой ржи, льна, гороха. Последние 2 тыс. лет, насколько я знаю, в Каменской тундре эти злаки никто не культивировал. Птицы в своих желудках перенести не могли, потому что злаки в желудке растворяются, на то птицы ими и питаются. Остается думать, что это приспособившийся к новым условиям существования реликт. Эту рожь в 1857 году частично убрали, и она находилась на выставке в Архангельске, где также был представлен хлеб из нее и мука. Каждый мог попробовать, и ничего удивительного не было. Удивительно, что самоеды, жившие в Каменской тундре, пользовались только диким горохом. Дикого льна и ржи они не знали. Но кто-то их там должен был культивировать. Остается предположить, что это остаток того времени, когда тундры, как таковой, не было, а на этом месте были огромные злаковые степи.
- Как тебе это нравится? – усмехнулся Алексей. – В следующем фрагменте будет указана дата, когда на самом деле там могли возделывать злаковые культуры. Читай.
…Природная ситуация, сложившаяся на территории Восточной Европы, в течение очень длительного периода была оптимальной, но начиная с 70 тысячелетия до н.э. идет постепенное ухудшение климата. Тогда широколиственные леса были распространены более чем на 600 км севернее, чем в настоящее время; на территории Новой Земли находились смешанные березово-сосновые леса, тундры, как таковой, вообще не было. И уже к 40 тысячелетию до н.э. фиксируется передвижение человека на территории Северной Печоры. То есть, есть все основания утверждать, что Восточная Европа уже в среднем палеолите – пустая, была относительно заселена; относительно, так как человеческие коллективы были довольно малы.
- Вот и получается, - бодро заметил Алексей, - что в районе 40 тысячелетия до н.э. люди, проживавшие на этих территориях, возделывали землю и выращивали злаки. Значит утверждение, что рождение цивилизации связано с началом земледелия так же безосновательно. Есть и другие гипотезы, которые, на мой взгляд, ещё менее убедительны.
Алексей замолчал, они уже подъезжали к городу. Мила закрыла ноутбук и пристально посмотрела на него. «Сколько же всякого в голове этого человека, - подумалось ей. – Ни черта не понимаю, зачем ему всё это нужно. Как-то уже сомневаюсь, что смогу понять своё пребывание в Эллинском в течение многих лет».
Она перевела взгляд на дорогу, по которой они заезжали в вечерний город.
- Устала? – взглянул на неё Алексей.
Она ничего не ответила.
– В большей степени от всего того, что я тебе тут рассказал, - улыбнулся он. – Ничего, у меня есть ещё много чего. Уверен, скоро ты поймешь меня.
После этой поездки они ещё несколько раз побывали в Эллинском. По дороге, он снова приводил ей всё новые и новые факты относительно того образа жизни который, по его глубокому убеждению, для человека крайне необходимым. Мила собственно и не возражала, а иногда даже поддакивала ему, но принять эту идею в полной мере у неё никак не получалось. Она чувствовала, что не хочет оставлять одну свою мать, как впрочем, и вообще уезжать из города, бросая любимое дело, которым она тут занималась. Её угнетала мысль о неведомой ею жизни в глуши, причем практически в одиночестве. Анатолий Михайлович хоть и был прекрасным человеком, но всё же это было для неё не то общество, в котором ей хотелось находиться. Алексей прекрасно чувствовал её состояние, но полагал, что за два-три года атмосфера «райского» уголка нищету которого он компенсирует во всех отношениях, в конце концов, овладеет её сознанием и заставит принять исповедуемый им образ жизни.
Помимо исторических фактов, он так же приводил примеры из русской классической литературы. Предлагая ей самой читать отрывки из некоторых произведений.
В деревушке, состоящей не более как из десяти дворов, некогда жил небогатый дворянин Дубровин. Умеренностью, хозяйством он заменял в быту своем недостаток роскоши. Сводил расходы с приходами, любил жену и ежегодно умножающееся семейство, словом, был счастлив;…. («Перстень» Евгений Баратынский)
Последнее слово было им выделено и подчеркнуто.
…Старушка, подпираясь клюкою, вышла на луг, чтобы насладиться утром, которое Лиза такими прелестными красками описывала. Оно в самом деле показалось ей отменно приятным; любезная дочь весельем своим развеселяла для нее всю натуру. "Ах, Лиза! — говорила она. — Как все хорошо у господа бога! Шестой десяток доживаю на свете, а все еще не могу наглядеться на дела господни, не могу наглядеться на чистое небо, похожее на высокий шатер, и на землю, которая всякий год новою травою и новыми цветами покрывается. Надобно, чтобы царь небесный очень любил человека, когда он так хорошо убрал для него здешний свет. Ах, Лиза! Кто бы захотел умереть, если бы иногда не было нам горя?.. Видно, так надобно, Может быть, мы забыли бы душу свою, если бы из глаз наших никогда слезы не капали"….(«Бедная Лиза» Н.М. Карамзин)
А вот отрывок из романа «Дворянское гнездо» Тургенева показался ему не столь ярким.
…И вдруг находит тишина мертвая; ничто не стукнет, не шелохнется; ветер листком не шевельнет; ласточки несутся без крика одна за другой по земле, и печально становится на душе от их безмолвного налета. "Вот когда я на дне реки, -- думает опять Лаврецкий. -- И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, -- думает он, -- кто входит в ее круг -- покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом. И какая сила кругом, какое здоровье в этой бездейственной тиши! Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой травы; над ним вытягивает зоря свой сочный стебель, богородицыны слезки еще выше выкидывают свои розовые кудри; а там, дальше, в полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом дереве, каждая травка на своем стебле. На женскую любовь ушли мои лучшие года, -- продолжает думать Лаврецкий, -- пусть же вытрезвит меня здесь скука, пусть успокоит меня, подготовит к тому, чтобы и я умел не спеша делать дело". И он снова принимается прислушиваться к тишине, ничего не ожидая -- и в то же время как будто беспрестанно ожидая чего-то; тишина обнимает его со всех сторон, солнце катится тихо по спокойному синему небу, и облака тихо плывут по нем; кажется, они знают, куда и зачем они плывут. В то самое время в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе, как весенний снег, и -- странное дело! -- никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
И Алексей предложил Миле посмотреть два фрагмента из фильма, снятого по этому роману. Зрительный образ и музыкальное сопровождение, на его взгляд, там довольно хорошо сочетались с монологом за кадром. (Фрагмент видео I в "Послесловии")
Конечно, можно сказать, что всё это лишь литературные образы, не имеющие к повседневной жизни ни малейшего отношения. Но так ли это на самом деле? И Алексей приводил множество примеров из реальных случаев в истории. Был такой российский ученый Рачинский Сергей Александрович, профессор Московского университета, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук, надворный советник. Вот что о нем писал императору Александру III в 1883 г. обер-прокурор святейшего синода Победоносцев Константин Петрович:
«Вы изволите припомнить, как несколько лет тому назад я докладывал Вам о Сергее Рачинском, почтенном человеке, который, оставив профессорство в Московском университете, уехал на житьё в своё имение, в самой отдалённой лесной глуши Бельского уезда Смоленской губернии, и живёт там безвыездно вот уже более 14 лет, работая с утра до ночи для пользы народной. Он вдохнул совсем новую жизнь в целое поколение крестьян… Стал поистине благодетелем местности, основав и ведёт, с помощью 4 священников, 5 народных школ, которые представляют теперь образец для всей земли. Это человек замечательный. Всё, что у него есть, и все средства своего имения он отдаёт до копейки на это дело, ограничив свои потребности до последней степени»
Много чего услышала Мила за эти поездки от Алексея, однако всё это представлялось не то чтобы примитивным, но чем-то всем известным и избитым, излишне простым, что ли. И главное, было малозначимым для неё самой. Нет, конечно, Мила и понимала, и чувствовала, что он во всем прав, но не зря же говорят, что привычка – вторая натура. Поэтому не цепляли её все эти доводы, не доходили до глубины сознания.
Однажды он рассказал, что на Руси во многих дворянских семьях было принято перебираться беременным барышням в своё поместье, которое естественно, находилось в деревенской глуши и там рожать. Мила даже не задалась вопросом, насколько это правда, но только эта мысль более всего успокаивала её. Мол, побудет она там год-полтора, как в послеродовом отпуске, а затем всё же вернется в город.