уступит любопытству, а так, чтобы таиться… нет, Филипп не отказался бы от компании тех, кто знает его тайны. Но не вываливать же их теперь из-за этого на блюдечке с голубой каемочкой, верно?
–Призраки опять? – Игорь сделал попытку засмеяться, но закашлялся.
–Ну пока не знаем, но перспективно, – Филипп не лукавил, – а у меня полтора землекопа, как говорится: я да Майя. А там может помощь нужна посильнее. А может и врачебная.
Некоторое время было почти осязаемо слышно как Игорь борется с собой, наконец, сдался:
–Ладно, что надо сделать?
Это было уже другим разговором!
–Завтра заедем за тобой – я и Майя. И на дело. Ты просто рядом держись, может пригодишься.
Игорь согласился, но уже без азарта и вяло. Похоже что жалел. На этом разговор закончился. Филипп обратился к Майе:
–Завтра поедем за одним человечком, а от него к мальчику. Поняла?
–Поняла, а кто он? Ну, то есть – медкомиссия и тут же поехать к ребенку? – Майя хлопала глазами.
–Он Игорь, а большего ты пока не спрашивай, не к добру, – посоветовал Филипп, и совет его был искренним. Наверное это Майя почувствовала и потому не стала препираться. Хотя ей и хотелось, это было правильно, она тоже была сотрудником Кафедры и должна была знать кто и зачем с ними поедет. Но Филипп сказал, что она не должна пока спрашивать и Майя покорилась. Не словам, а тону.
–Уходишь? – спросила она, увидев, как Филипп заматывает на горле шарф.
–Да, меня ждут.
Ждут, ещё как ждут! и пусть идти домой по-прежнему не хочется, но надо.
–А ты так и сидишь здесь до конца рабочего дня? – он спохватился уже на пороге и даже обернулся, желая поймать взгляд Майи. Но в нём было пусто, и она только кивнула:
–Да.
–Одна? Не страшно тебе? Ещё и под сводку новостей…
–Не страшно, – заверила Майя, – тут слишком пусто для страха. И я не про кабинет. Не только про кабинет.
Филипп постоял ещё немного, он знал, что должен бы сказать ей что-нибудь, развеселить, заставить улыбнуться, но всё было тщетно – мысли не плелись, не складывали ни одной удачной фразы и он отступил:
–До завтра, Майя.
Она попрощалась вежливо и сухо. И Филиппу ничего не осталось как только вернуться в свой дом, в котором жило нечто, вернувшееся из посмертия в облике Ружинской, а может и было ею, но всё равно – пугало всё это Филиппа.
5.
–Это не твоя могила, – Филипп пытался говорить как можно спокойнее и честнее, но у него получалось плохо. Не надо было быть сыщиком, чтобы понять, что он лжёт.
–То есть? – Софья встретила его в нетерпении и сейчас смотрела всё с тем же любопытством и нехорошей мрачностью.
–Не знаю, – Филипп беспечно пожал плечами, – кажется, они всё перепутали. Твоя могила была рядом, а позвонили почему-то… у них бардак, всегда бардак.
–Как можно не разобрать чью могилу осквернили? – Софья не скрывала недоверия.
–Умудрились! – Филипп улыбнулся, – знаешь, они ещё и не на то способны. У меня однажды был такой случай, когда они случайно выдали мне заключение не на того человека. Мне тогда надо было дождаться свидетельства о смерти одного человека, а так как умер он загадочно и странно, ну, по нашей части, то его предварительно отправили на экспертизу. Ну и получаю я, значит, листок…
Филипп осёкся. Во взгляде Софьи было черно. Всякое желание общаться с нею у него пропало, он вздохнул:
–Словом, не то ещё бывает.
Она помолчала, позволяя ему раздеться в тишине, повесить пальто на вешалку, направиться в ванную, затем не выдержала тишины, последовала всё же за ним, спросила:
–Как это было?
–Что? Осквернение? – не понял Филипп. – Ну какие-то значки…может секта, может психи. Мало ли сейчас нечисти-то?
–Как меня похоронили? – уточнила Ружинская, прислоняясь к дверному косяку.
Филипп намеренно удлинил мытьё рук, избегая смотреть на неё. А что он мог сказать? Для него всё произошедшее было почти как в тумане. Гайя там себя странно вела, но это же Гайя, когда она вела себя иначе? А так…
–Я не верил, Софья, в то, что это происходит, – Филипп закрыл кран и повернулся к ней. – Я был в шоке и не понимал даже что делаю. Спасибо Майе, на самом деле, она многое взяла на себя тогда. А мы – я, Зельман, Гайя – мы все были какими-то беспомощными и слабыми. Это было неожиданно и страшно.
–Страшно? – не поняла она. – Страшно было мне, ведь в посмертии ничего нет.
–У нас тоже не было. Только мы не знали о посмертии. Мы думали что ты ушла навсегда. Я думал.
Она приблизилась к нему. Прежняя лицом и телом, но всё-таки какая-то варварски чужая. Раньше она была скромнее и мягче, раньше у неё был другой взгляд, а сейчас – странная зловещая мрачность в лице, странная угловатая бледность черт, словно она долго болела и теперь ещё пребывает в лихорадке, от того и блестят глаза, и от того эта бледность.
–Но я здесь, Филипп. Я снова здесь, – она протянула руку, коснулась его плеча, подтверждая свои слова, закрепляя их чудовищную силу.
Филипп с трудом удержался от того, чтобы не сбросить её руку со своего плеча. Чем больше он думал о её возвращении, тем ему было страшнее от произошедшего.
Это было слишком. И поступок Зельмана – страх, выгнавший его в зиму, в сугробы и в верную смерть уже не был безумием.
–Да, здесь, – согласился Филипп. Он вытирал руки полотенцем. Вообще-то кожа была уже сухая, но так он был избавлен от необходимости как-то взаимодействовать с Софьей.
–Я жива, – прошептала она и переступила ещё на шаг ближе. Теперь между ними не было никакой свободы, никакого пространства и шанса на мягкое отступление.
Софья смотрела на него, смотрела с надеждой, видимо, ей и самой было нужно почувствовать себя живой.
Но Филипп не мог преодолеть себя. Нельзя быть мёртвой, нельзя быть похороненной, а потом вернуться в лес из пустоты и сделать вид, что ничего не было.
Её тело должно было уже разложиться за это время, распухнуть и утратить все черты, а не стоять здесь, не заигрывать своей живостью!
–Соф, – Филипп мягко отстранился. Он чувствовал себя негодяем и трусом, но как мог он поступить иначе? Да и не был ли он большим негодяем, если бы не отстранился? Филипп подозревал, что правильного выхода тут всё равно нет, так что решил не мучить себя и сказать сразу.
–Что-то не так? – Софья с подозрением взглянула на него.
–Если честно, то…– договорить Филиппу не дал дверной звонок. Филипп рванул к дверям как к спасению. Неважно даже кто там – доставка в чужую квартиру, соседка ли за солью пришла или просто алкоголик попутал квартиры – не суть! – это всё равно куда понятнее и проще, чем то, что происходит сейчас в его собственной жизни.
Это передышка. Это пауза.
«А там вдруг забудет…» – малодушно и безнадёжно подумал Филипп, и, даже не глядя в глазок, рванул на себя дверь.
–А…– Игорь, стоявший за дверью, даже обалдел от такого поворота.
–Это ты! – с облегчением и радостью выдохнул Филипп.
–Ты даже не спросил, вообще ничего не боишься? – проворчал Игорь, вползая в квартиру Филиппа. – А вдруг я маньяк? Или псих?
–Я сам уже псих, – ответствовал Филипп и сообщил Софье, показавшейся в коридоре: – Это Игорь. Ты его помнишь? Он был в лесу.
–Кого там только не было! – она была явно недовольна и бегством Филиппа, и появлением Игоря, и даже не стала этого скрывать.
–Я не вовремя? – прошептал Игорь с запоздалой досадой. Он как-то упустил то, что надо позвонить, договориться – так спешил!
–Вовремя, – Филипп не лукавил. И даже не сделал попытки остановить Софью, которая нарочито громко фыркнув, ушла к себе. – Очень вовремя. Клянусь, никто никогда так вовремя не приходил!
Игорь не понял, но спорить не стал. Подталкиваемый радостным Филиппом в спину, завернул в кухню.
–Кофе? – предложил Филипп, которому срочно требовалось что-нибудь покрепче.
–А чего-нибудь крепче нет? – спросил Игорь смущённо.
Филипп только сейчас сообразил, что гость его выглядит скверно и напряжённо. Да и напуган ещё. Что ж, зато инициатива по распитию алкоголя исходила не от самого Филиппа, а ради этого можно было бы не быть прозорливым.
–Может и есть, – Филипп прекрасно знал ответ, но он всегда заботился о себе, о репутации и о том впечатлении, которое производил. Нельзя же было сказать, что он всегда держит запасы дома, регулярно пополняя их?..
Филипп считал что нельзя. Хотя, на фоне всего происходящего его всё чаще посещало откровение: да гори оно всё синим пламенем! Какая уж кому разница? Тут мёртвые ходят, чтоб их! Или живые? Или…
Или он спятил к великому своему счастью?
***
–Ты не нужна ему, ты не нужна никому. Ты не мёртвая. Ты не живая. Ты никакая, – голос Уходящего сух и равнодушен, но я уже умею разбирать в нём оттенки, я уже знаю давно, как меняется его равнодушие, когда он хочет меня уязвить.
У него получается. Более того – у него это очень хорошо получается.
Есть ли чувство на свете гаже, чем то, когда тебя отвергают? Я знаю, я помню, что меня влекло к Филиппу и его, кажется, тоже ко мне тянуло, а по итогу? Я вернулась, живи и радуйся, но он не хочет со мной общаться, он избегает меня, но чувствует, что я уже не та.
А я не та. Я чувствую в себе странную тягу к тоске, которая стихла лишь раз, когда я убила ту несчастную девицу из кафе. Мне думалось, что я вернулась прежней, хотя какое там «прежней», после смерти вообще может быть?
И всё же я хотела верить. Надежда умирает последней или первой, тут как тебе не повезёт.
–Он боится тебя, он презирает тебя…– Уходящий не унимается. Ему нравится когда я страдаю. Я не могу от него избавиться, его голос звучит повсюду, и я не могу понять, почему Филипп никак не пришёл на него и не слышит.
–Заткнись! – я лежу в кровати, закрыв голову руками. В глазах почему-то очень больно. Ещё и тошнота плещет в желудке, поднимается кислой волной к горлу. Надо сесть, раскрыть окно, вдохнуть холодного воздуха, и тогда может станет легче.
Но я не могу встать. Мне плохо, тело будто бы предаёт меня, и остаётся только лежать, закрывшись от света.
Кажется, от тошноты помогает менять темп дыхания – что-то вроде мелких вдохов и выдохов, а потом глубокие? Ну что ж, попробую, терять мне всё равно, кажется, нечего. Мелкий вдох, другой, третий…
–Разве ты не голодна? – Уходящий легко переходит с одной темы на другую. Я знаю, что его серая тень, пришедшая из посмертной серости, где-то сейчас здесь, рядом со мной, и, может быть, если я резко поведу головою, если оторвусь от подушки и обернусь назад, я его увижу.
Но я больше не хочу его видеть. Я не хочу открывать глаза, я хочу, чтобы прошла тошнота. Я хочу жить, просто жить. Мне нравится чувствовать вкус, мне нравится холод и даже бессонница, это всё и есть жизнь, которой ты лишаешься в той отвратительной липкой серости.
И всё-таки, что-то не то.
Я не могу столько есть. Я не могу постоянно испытывать голод. Вернее, это я бы ещё поняла. Но я ведь не чувствую насыщения вообще. И если так пойдёт дело, я точно скоро располнею!
–Бутерброд хотя бы или шоколадку? – Уходящий издевается. Он всегда издевается.
Но я молчу. Меня тошнит. А за стеной весело – Филипп и Игорь о чём-то неразборчиво переговариваются, бряцают стаканы, постукивают столовые приборы и тарелки.
–Они едят…разве ты не хочешь к ним?
Не хочу. Там Филипп. Филипп не выносит меня – я прочла это в его глазах. Он боится меня, презирает и у него отвращение. Что может быть хуже, чем отвращение в глазах другого
