Эта недолгая речь далась ей тяжело. Во-первых, сам рассказ был страшным, если подумать, да ещё она и видела, как таяла на её глазах Агнешка! Во-вторых, всё-таки проклятая слабость не сошла ещё с её ожившего тела. В-третьих, её сопротивляемость к алкоголю упала, и немного выпитого вина добавило ей слабости.
Филиппу стало не по себе. Он представил себе тонущего человека, затем в мыслях заменил воду на песок, обычный песок, и ему стало тошно.
–И этого не избежать?
–Ну, если ты не Наполеон, то нет, – фыркнула Софья. Она понимала, что, несмотря на мягкость рассказа Филипп впечатлился, и была этим довольна – теперь не одной ей будет плохо, и не одна она будет знать, что там после. – Я ж говорю, великих помнят долго, историки перемывают кости, и чем чаще они это делают, чем дольше живёт душа. Забыли – схлопнулась душа.
–А если вспомнили после забвения?
–А Ничто наплевать. У каждого своя плотность души. Кого-то забудут через год, а про кого-то могут не говорить десятки лет, но он останется, понимаешь?
Филипп пожалел, что у него в доме есть лишь вино. Сейчас он нуждался в чём-нибудь покрепче.
–Если ты простой человек, который просто жил и ничего не сделал, то уж не жди милостей, – подвела итог Софья. Язык её уже не очень хорошо слушался.
–И всё же…– Филипп не мог собраться с мыслями. Тысячи вопросов бередили его ум, но Софья не дала ему задать и ещё одного:
–Я очень устала, если честно. Я бы пошла спать. Ты не против?
Нет, он не был против. Он был в ужасе и остался в ужасе и за столом, совершенно не чувствуя вкуса съеденной пищи и наслаждения от сытного ужина. Он не мог поверить в то, что Софья сказала ему правду и, встряхнувшись, поднялся с места, направился в выделенную ей комнатёнку.
–Ты спишь?
Она ещё не спала, но легла.
–Ты сказала мне правду? Ты не пыталась меня напугать? – допытывался Филипп.
–О да, это было моей целью, – отозвалась она, но отозвалась печально, хотя и заложила в словах иронию.
–Прости, я хотел убедиться, – Филипп знал, что ему нечего больше здесь делать, но не сразу заставил себя направиться к дверям. Всё-таки присутствие в доме женского существа не могло его не волновать. Тем более, к Софье Филипп испытывал определённый интерес. Правда, интерес этот угас когда она умерла, и что теперь делать Филипп представлял себе слабо. Она была жива – ела, пила, спала, мылась в душе, весело плескалась в ванной, не замечая, что вода слишком горяча, готовила…
Но она была из мира мёртвых.
И Филиппу было от чего сойти с ума, но он заставлял себя не рассматривать Софью с точки зрения именно женщины. Так, просто, мёртвый…то есть живой, нет, вернее даже – оживший друг. А что? и такое бывает на свете!
Может быть не на этом, но бывает же!
Филипп на чистом автоматизме убирал со стола, не заботясь о том, что назавтра остаётся куча грязной посуды. Это не было его делом, либо Софья помоет, что скорее всего, либо, если не сможет она подняться, он сам вечером. Ну а в выходные, если закончится чёртова отчётность по злодеяниям Владимира Николаевича, он всё-таки поведёт Софью по магазинам, пусть оденется прилично. Потом можно подумать и о документах…
Хотя нет – первое, о чём реально надо подумать, причём в обход покупки вещей – это о том, чтобы записать Софью на обследование. Разумеется, в глубоко частном порядке, документов-то нет, она мертва.
В первую неделю она была ещё слаба, во вторую понемногу стала приходить в себя, ну, значит, в эти выходные ей уже не отвертеться. К тому же, обследование может дать информацию, хоть какую-нибудь! Может у неё…
Филипп пытался, честно пытался придумать что там у неё, но не мог. Вернее, фантазия подкидывала ему картинки – одну хуже другой, но его такие ответы не устраивали, приходилось заткнуть фантазию и составить тарелки в раковину, а заодно сделать себе внутреннюю пометку – запись на обследование!
Пусть скажут – живая она…нет, она-то, понятно, живая, но прежняя ли?
Филиппа снова не туда повели мысли и он заставил себя отвлечься. Да хотя бы на тарелки, которые уродливо блестя жиром, стояли в раковине. Стало чуть легче, он наспех умылся, и, стараясь не думать о том, что у него за стеной спит или мучается бессонницей Софья Ружинская, сам лёг в постель.
Обдумывание её слов, рассказа о забвении и его последствиях было тяжёлым, зато сон накатил незаметно и сгрёб под тяжёлые волны непокорное измученное и любопытное существо Филиппа на долгих три часа. А далее – звонок, проклятый звонок. Различить по равнодушной мобильной трели власть имущего невозможно, но Филиппу почудилось, что трель стала требовательнее, словно говорила, что не взять не получится.
–Алло? – Филипп чувствовал, как остатки с трудом вырванного у ночи сна покидают его.
–Филипп? Это ты? – голос был знаком и принадлежал он весьма титулованному человеку, знакомому со многими ведомствами. Благо, с Филиппом держался этот человек открыто и просто – Филипп здорово помог ему избавиться от полтергейста как-то, и приобрел весомое знакомство за молчание.
–Да, я вас узнал. Что случилось? Опять…проявления?
–Да нет, – голос потеплел и стал сочувствующим, – тут другое. Ты искал одного товарища, да?
Филипп ждал. Он уже всё понял.
–Ну, словом, нашли мы его. Подъезжай, только без шума. Опознавать будешь.
Филипп ещё минуту сидел на постели, осознавая произошедшее. Что ж, он и не рассчитывал, что Зельмана удастся найти живым.
Из мыслей его вырывал стук в дверь. на пороге возникла Софья. всё-таки, бессонница держала её крепко.
–Что такое? – спросила она тихо, и Филипп порадовался тому, что в его комнате темно – его лицо, наверное, было жутким.
2.
Филипп так и не привык к запаху морга. Ему приходилось обследовать тела, выяснять имеет ли смерть того или иного человека отношение к паранормальщине. Ему приходилось бывать в местах похуже, и всё же он так и не смог к этому привыкнуть.
Сладковато-лекарственно-приторный запах непонятно чего ударил ему в нос сразу же, едва он переступил порог проклятого помещения…
Зато Софья не отреагировала на это. Она держалась спокойно и прямо и Филипп подивился её стойкости, не представляя даже, что запаха смерти Ружинская уже просто не может почуять – её собственная смерть не прошла бесследно.
Впрочем – Софье предстояло ещё много о чём догадаться в самое ближайшее время и самым жестоким образом.
–Филипп! – его, конечно, тут же избавили от необходимости отвечать, куда и к кому он пришёл. Одетый в военную форму человек появился неожиданно и самым хозяйским видом, приблизился к Филиппу, хлопнул его по плечу, едва отметил присутствие Софьи кивком…
–Здравствуйте, очень благодарен вам за ваше содействие, – Филипп заставил себя собраться. Он знал, что промедление стоит здесь дорого, легко впасть в истерику и желал побыстрее покинуть само здание морга, где даже в первом коридоре начинался этот отвратительный запах, который ни с чем не спутаешь.
–О чём речь! Свои люди…– военный подмигнул Филиппу и жестом предложил ему следовать за собой. Софья скользнула следом, не реагируя на цепкий и недовольный взгляд с регистрационной стойки. Знала она этот взгляд – недовольный и нерешительный, такой бывает у людей, которые очень хотят прикрикнуть и одёрнуть, но боятся этого сделать. Видимо, военный, провожающий Филиппа по коридору, был здесь на особом счету и знал, что делает, а хранительница стойки не решалась зашипеть.
Коридор кончился быстро. Поворот, сероватая дверь, чьё-то послушное исчезновение в сторону и вот уже Филипп вошёл в саму мертвецкую. Тут фонило ещё сильнее – и запах уже просачивался со всех сторон, подхватывал, кружил. Не сбежать от этого запаха!
У Филиппа закружилась голова, чтобы как-то снова привести себя в чувство, он на мгновение прикрыл глаза и задышал мелко и неглубоко, стараясь поменьше вдохнуть этого противного едкого запаха.
–Сюда! – военный держался привычно. Смерть его не пугала, запах тоже. Он первый приблизился к невысокому столу, на котором покоилось то, что ещё недавно было Зельманом. Филипп уже знал что увидит именно его, но всё равно его тряхануло, когда ему показали лицо мертвеца – что делать, смерть меняет людей. Смерть стирает их, искажает черты, и иной раз творит из одной личности какую-то чужую маску, и смотри до упора, вглядывайся, ан нет – не узнаешь всё равно что это за человек!
Филипп отвернулся. Неслышно приблизилась Софья. Она была бодра как и военный. Привычная? Бесчувственная. Со стороны выглядело жутко её безразличие к запаху и виду смерти, но Филиппу пока было не до того, чтобы искать объяснения ещё и этому.
–Это он, – сообщила Софья, – Зельман Кашдан. Сомнений нет.
–Пройдёмте, – теперь военный обратил на неё чуть больше внимания, а заодно и больше чуткости к Филиппу и разрешил выйти. После самой мертвецкой простой коридор был глотком свежести. Филипп почувствовал что спасён.
–Я понимаю, что вам сейчас нелегко, но всё же – порядок есть порядок. Я обещал не задавать много вопросов, но совсем не спросить я не могу, вы должны это понимать, – военный извлёк тонкую папку-планшет и приготовился писать. – Вы садитесь, садитесь…
Филипп рухнул на скамью, тут же запасливо пригретую в коридоре, а Софья осталась стоять.
–Ну как угодно, – хмыкнул военный, – Филипп, кто этот человек?
–Зельман Кашан, – ответил Филипп. Ему было всё ещё нехорошо – не так давно он видел Зельмана живым, и, чего уж таить, если бы проявил тогда больше усердия и терпения, он мог бы его остановить. Но тогда Филипп выбрал Софью, появившуюся из пустоты…
–Кашдан, – поправила непримиримая Софья, – Зельман Кашдан.
–Точно, – согласился Филипп, – я что-то…да, точно. Ты права.
–Адрес, место работы, близкие? – военный посматривал то на Филиппа, то на Ружинскую, ожидая, кто даст ему больше информации.
–Кафедра экологии, – криво улыбнулся первый, – адрес его я назову, а вот из близких, кажется, у него никого нет.
–Как он умер? – вторая думала о чём-то своём. Да и звучала достаточно уверенно.
–Не положено, - покачал головой военный, – свидетельство будет позже.
–А без «не положено»? – Филипп поднялся со скамьи – в присутствии Софьи слабым было быть неловко. Он-то помнил, как её саму трясло и сносило на каждом шагу их приключений. – Мне, знаете ли, тоже было кое-что не положено…
Военный помрачнел:
–Я к тебе по дружбе, Филипп!
–Ну и я не со злом! – парировал он. – Софья всего лишь задала вопрос. Он замёрз?
–Предварительная версия такая, что он вывихнул ногу, присел где-то в снег и замёрз, – буркнул военный. – Глупая смерть, на самом деле. Другой вопрос, что он делал в лесу…
–Птиц изучал. Или белок, – Филипп становился собой. Разумеется, была та плоскость тайн, которую нельзя было преодолеть. Даже в дружеской или почти дружеской беседе. И без того на их «Кафедре» за короткий срок случилось чёрт знает что: умер Павел, потом умерла Софья, и даром, что она тут стоит…
И это Филипп ещё не знал, как поступить с исчезновением Гайи! По-хорошему, надо бы заявить о её пропаже, тоже заняться документами, её, конечно, не найдут – никогда и ни за что – она ведь исчезла!
Но это будет слишком подозрительно, поэтому Филипп выбрал молчание. Благо, у Гайи тоже не было родных. Они все были одиночками. Отчасти это было обязательным
