Нежить и колдун Берендеевич

сам волколачил, а теперича свою шкуру решил сжечь. Это он так пошутил, когда жена на треск костра выбежала. Ляпнул не подумавши старый дурак! Да к тому же и обедать с женой отказался — поплелся на обед к колдуну. Постучался, заходит и говорит:
— А плесни-ка мне, Апанасий, супчика куриного!
— Нет у меня никакого супа, иди прочь старый ведьмак!
— Хм, в ведьмаках никогда не хаживал, но видимо придётся, пришло моё время! — удивился сам себе Егор и полез шерстить котелки на печи.
Нашёл котёл с супом, налил сам себе, сел за стол, ест, причмокивает, прикрякивает, то по-петушиному кричит, то квохчет. Сел подле него ведун и спрашивает устало:
— Ну чего тебе?
Облизал Егор ложку и говорит:
— Так шкуру твою я того, сжёг. Народу не скажу ничего, не боись. Ты мне, морда окаянная одно поведай: не бесконечно же ты курятиной баловаться собрался, народ всё равно б тебя изловил рано или поздно!
Заплакал тут дедушка Апанасий, жалким стал, маленьким:
— Спасибо тебе, Егор Берендеевич, от злой напасти ты меня избавил. Дык не сам я, а злая Ведьминка меня в оборотня превратила, отомстила мне, проклятая, за свои мухоморы!
Удивился Егор:
— Какие мухоморы?
— Они самые. Вырвал я вокруг её хаты усе мухоморчики себе на зелье, коим сельчан наших поил да от хвори малых деток малых вылечивал.
— Вот знал я всегда, что у тебя, Апанас, гнилая душа — так на воровство хозяина и толкает, так и толкает! В лесу мухоморов мало что ли? Али ведьминские слаще были?
Ну как бы то ни было, а с этих пор стал дед Егор часто хаживать к ведуну, тот его зелья учил варить, да разным колдовским наукам обучал. А куда Берендею деваться то? Колдуны Берендеи и есть колдуны Берендеи. От судьбы не уйдёшь!

Спи, Егорка,
вот такая долька
у тебя, у старого!
Хай её, не хай её.

Волколак, волкодлак — человек-оборотень, принимающий образ волка и воет, но сохраняет разум. Суставы на задних лапах у Волколака повернуты вперед, как у человека, у него человеческие следы, тень и отражение, человеческий запах и глаза. Волколаки крупнее, сильнее и неуязвимей обычных волков, их не берут обычные пули. Колдуны для обращения прочитывали заклинание и перепрыгивали через некий магический объект. Для обратного превращения нужно совершить те же действия в обратном порядке. Есть люди, которые периодически превращаются в оборотня в наказание за грехи (свои или родительские). Превращение происходит по ночам или в определенное время года. Такие Волколаки не контролируют своё поведение в волчьем облике и нападают на скот и людей, даже на близких. Колдун или ведьма могут превратить человека в волка из мести, накинув на него заговоренную волчью шкуру, обвязав поясом и т. д. Невольные Волколаки страдают от страха и отчаяния, скучают по человеческой жизни и не смешиваются с волками. Они не едят падали и сырого мяса, перебиваясь подножным кормом и украденной у людей едой. Волколаками могли стать дети женщины, забеременевшей от волка, а также двоедушники (существа с двумя душами и сердцами), проклятые родителями дети. Волколаки рождаются ногами вперёд.

______________________________________

Дед Егор и дух Пасечник


Надумал Егор Берендеевич на старости лет пасеку в лесу поставить, пчёлок завести, медок качать, внуков сладеньким побаловать. Ну, думать — одно, поставить — другое, а вот только кто охранять ее будет? Надо Пасечника звать — нежить дикую, злого духа.
— Да не, доброго!
— А кто тебе сказал, что он добрый?
— Коль охраняет, значит, добрый.
— А тот дух взамен людскую душу разве не требует?
— Требует. Но он ни бог и ни чёрт. А толку с его треба? Пустое всё!
Долго Егор Берендеевич с женой Добраной Радеевной пререкались, но ни к чему хорошему не пришли. Ухнула Добрана квашеной капустой в кадке, да так, что вонь пошла:
— Не мужик ты, а колдун! Колдун как есть. Мужик, он руками работать любит, а тебе ж только всякую нежить выискивать, да по лесу шастать, как оглашенный!
— Это ты зря такое брешешь, — обиделся Егор. — Пасеку нежить не поставит, а я поставлю.
— Вот и поставь.
— Вот и поставлю!
— Вот и поставь.
— Поставлю, поставлю, не сомневайся.
Да что там! Пасеку соорудить — большого ума не надо, лишь бы руки с того места росли.
«А кто охранять ее будет от людей, волков да Волколаков?» — засела капризна мысль в уме дедка дуралея.
И пока Егор сколачивал крепки домики, всё думал, думал, думал... И надумал призвать к себе в услужение нежить лютую, но втайне от супруги. А когда работу закончил, то пчел лесных прикормил, в улей их запустил и стал кумекать дальше: «Где ж его раздобыть, Пасечника этого? Небось он на самой жирной пасеке обитает. А где у нас самая жирная пасека? Ну, конечно же, у Силантия Михеевича! У того всё жирное: и свинья, и земля, и жена. Ах, засранец! Видимо, он не одного злого духа прикормил, а многих. Ну ничего, ничего, уведу я их у тебя. Вот с Пасечника и начну...»
Дождался Берендей тёмной ноченьки и поперся с плашкой на пасеку к Силантию Михеевичу. Неужели надеялся «мудрец», что Пасечник за украденным им мёдом поволочится, как заворожённый? Смешной наш дедок, однако.
И только когда добрался, сообразил, что у Силантия пасеку собака стережет. Так та зараза не только бока воришке надрала, но ещё и шум на всё село подняла. Егор еле ноги унёс!
Эх, бока то чё? Новыми портками прикрыл и хорош «Емелька», а вот у жены постелька в кровище поутру была. Добрана аж перепугалась:
— Никак у меня выкидыш случился! Да брось, стара я для таких дел.
Но как кровавые голяшки супруга увидала, дюже рассердилась.
— Опять волколака в бору выискивал?
— Не, не его...
Но не успело ясно солнышко народец к завтраку призвать, как все сельчане знали, что у Силантия Михеевича кто-то хотел пасеку расковырять.
— Ах ты, глист паразит! — била тряпкой Добрана мужа.
А тот знай, уворачивается да портянкой пытается раны перетянуть.
— Ты б эти покусы сперва мёдом смазал, — насмехалась над ним жена. — А мёд у Михеича поди попроси, ох и сладкий у него медок!
— Попросить! — осенило деда.
«А ведь и вправду, достаточно у хозяина духа мёду попросить, и дух за тобой пойдёт, — вспомнил Егор древнюю байку. — Только надо заговор особый прошептать. Но какой?»
Целый день «бегуну за нежитью» не давал покоя этот тайный заговор. Всё из рук валилось. Ему казалось, что его пчёлы плохо жужжали, скотина жалобно мычала, куры червей в земле не выискивали.
«Куры! — чуть не вырвалось из горла Егора. — Куры... куры... курятина. А кто у нас любит курятину? Правильно, колдун Апанасий.»
Побежал Егор в курятник, скрутил шею первой попавшейся курице и прямым ходом к дому колдуна! Постучался, заходит. Тот сидит, латает лапоть:
— Чего тебе?
Егор замялся:
— Мне? Да так, ничего. Я это... куру жирную тебе принёс.
Апанас нахмурился:
— Ну, чего опять стряслось?
Гость переступил с ноги на ногу нерешительно, помялся, покашлял, отхаркнул, помычал немного и наконец отважился:
— Я пасеку себе поставил, а меда нет. Помоги мне, друже, помощника к себе призвать, хозяюшку Пасечника.
— Ух-ху-ху-хух, — почесал ведун лоб. — Пасечника ему призвать, эва чего удумал! А ты знаешь, что он душу твою взамен потребует? Эта нежить недобрая, ой, недобрая. Не бередил бы ты злые силы!
— Сильнее человека силы нет! — смело ответил Берендей.
Колдун лишь хмыкнул и выставил крестьянина из избы:
— Иди, будет тебе Пасечник.
Возрадовалась детина деревенская, кланяется низко:
— Спасибо, спасибо, Апанасий, вот удружил! — и задом, задом выходит из дома колдуна.
Прошла неделя. Как ворожил Апанасий, какие обряды совершал — мне ведомо, а вам нет. Но я об них не расскажу (вдруг кому в голову взбредет повторить такое действо, а оно богу неугодное, для мозгов вредное и для тела опасное).
Егору же с каждым днем казалось, что его пчелы жужжат всё веселее, скотина мычит как прежде, а куры клюют, клюют и клюют червяков да всякую травку!
А пропавшую курицу Егорушка на супругу повесил: мол, не углядела, не досмотрела, вот собаки её и съели. Добрана лишь рукой махнула виновато и муженьку щи понаваристей варила.
Понравилось это Берендею, он даже и не заметил, что сподличав перед Добраной Радеевной, у него сердечко ни разу не екнуло, и совесть нисколько не мучила.
Потекли летние дни, пасека у последних из Берендеев начала потихоньку разрастаться задорно жужжащими работниками в деревянных ульях. Того и гляди, скоро первый урожай снимать!
А вот у хозяина пасеки характер потихоньку начал портиться: то там соврёт, то здесь, а как на свою бабку руку поднял, так и задумался: «Мы всю жизнь прожили, никогда я свою зазнобушку не бил. Надо же, и врать стал всем подряд, выкручиваться. Вон, ложки повадился делать из плохой древесины, а сбываю как из хорошей. Нет, чего-то тут не так!»
Обвел дедок глазами свой дом, двор, курятник, жирную пасеку и догадался:
— Никак злой дух Пасечник надо мной верх берёт!
Страшно стало Егору, надо снова идти к Апанасу — отвораживать от себя Пасечника. Надо бы, но стыдно: «Высмеет меня ведун.»
Маялся, маялся и решил сам Пасечника подкараулить. Ну как решил, так и надо караулить. Взял сеть рыбацкую, мешок, надел тулуп и побрел ночевать к своей пасеке. А Добране сказал, что в лес пошёл — у Лешего выспрашивать, где жирные зайцы пасутся:
— Зайчатину любишь? Ну вот...
Опять соврал!
«Ну да ладно, в последний раз», — подумал Егорушка, улегся рядом с ульями и сделал вид, что спит.
А где-то к полуночи услышал ловец шорох и еле слышное жужжание. Открыл он оба глаза пошире и узрел возмутителя тишины. Им оказался маленький старикашка. Берендей его плохо рассмотрел, но я вам его опишу. Ростом Пасечник — от горшка два вершка, одет в короткие штанишки из-под которых выступают огромные голые ступни, на теле льняная рубаха, сверху телогрейка, в руках курительная трубка, а на голове большая войлочная шапка, из-под нее торчат ослиные уши и свисает козлиная борода, а глазки у Пасечника, словно пчелиные жопки — полосатые, из-под пышных усов губ не видно, но они жужжат, как пчела. Нежить ловко прыгает на каждый улей, обкуривает его, приподнимает крышу и копошится внутри домика, что он там делает — неясно: то ли мёд ест, а то ли пчелиной матке песенки поёт.
Егору то уж точно было не до выяснений! Подскочил он на резвы ноженьки и накинул на карлика сеть. Подбежал к добыче и накрыл её мешком. Изловчился и посадил Пасечника внутрь мешка, завязал, закинул на плечо и понёс. Заметалась нежить за спиной у Егора, заскулила:
— А поговорить, а поговорить, а поговорить?
Но истинный хозяин пасеки остался непреклонен:
— Хватит, наговорил я уже на грех велик! И жене наговорил... и детям... и внукам... и всему селу. Ещё так поговорю и меня в яму долговую кинут или на кол посадят.
Разозлился Пасечник и укусил Берендея в спину. Раз укусил, два, три. Осерчал дедок, скинул мешок и поволок его по земле. А волочь то было недалеко. Вон и пасека Силантия Михеевича виднеется, а рядом дремлет пес-волкодав.
Нет, встречаться со злой собакой во второй раз человек никак не хотел! Остановился он в стороночке, вытащил Пасечника из неволи, развернулся вокруг себя три раза, размахнулся и метнул нежить на пасеку Силантия, в полной уверенности, что тот к нему именно оттуда и пришёл. Плюхнулся злой дух между ульями и возрадовался, полез улья обкуривать да их осматривать. Собака только голову чуть-чуть приподняла,