толстые пальцы с низко обрезанными квадратными ногтями, поросшие жестким светлым волосом.
Справившись с приступом тошноты, я сказал, что признаю вину частично. Меня попросили помолчать. Человек-машина продолжал писать.
Когда я был маленьким, отцу купили кожаный реглан: пояс с пряжкой, отстегивающийся, на пуговицах, меховой подклад, цигейковый воротник - шире плеч. Кожа была мягкая, черная, как вакса и толстая. Шик-модерн, сейчас таких не увидишь. Сбежались соседи, цокали языками, мяли подклад, зачем-то заставляли отца поднимать руки, как в детсадовской игре «гуси-гуси, га-га-га, есть хотите? да-да-да!». Мама держала зеркало, пунцовая от волнения и гордости. Все говорили, что это в е щ ь. Потом мы месяца три сидели на картошке и квашеной капусте, мне было отказано в мороженом и кино, разбили молотком глиняную кошечку с удивленными от людского коварства глазами, в ее чреве было обнаружено три рубля сорок две копейки, я копил на ниппельный футбольный мяч, чешский, кожа у него тоже была мягкая и толстая, я трогал ее в магазине и пахла она тоже здорово; и еще на нейлоновые плавки. Ночью я плакал, мама тоже плакала, потому что днем они с папой сильно ругались: папа швырял реглан и кричал, что нечего травмировать ребенка, пускай этот чертов реглан носит ее родня или мой дедушка, они давно на него зарятся; мама тоже кричала, что он сам просил и пускай папина родня в лице драгоценной мамаши отдает позапрошлогодние тридцать два рубля, лично она уходит жить к подруге, и что у ней были в свое время в а р и а н т ы. Но в итоге ушла не мама, а ушел папа вместе с регланом, было лето, он зажал его подмышкой, в зубах папироса «Беломорканал» и сам нетрезвый. Правда, под Новый год папа пришел в реглане и трезвый, прожил ползимы, и ползимы они с мамой то ссорились, то мирились из-за этого треклятого реглана, ну, не столько из-за реглана, сколько из-за каких-то денег, которые они заняли под этот реглан то ли у маминой, то ли у папиной родни и не отдали полностью. Потом папа ушел в стареньком пальто, но уже окончательно; мама сказала - к одной бесстыжей женщине, ее видели в ресторане. Зато. Реглан я ношу до сих пор, отец в земле, а я ношу. Подклад съежился, кожа на локтях и со спины вытерлась, но ее в химчистке за бешеные деньги подкрасили, и в целом реглан еще хоть куда. Даже сын на втором курсе пару раз надевал и говорил, что это в и н т а ж н о. Ну да, винт, спираль, саморез памяти.
Когда я вижу этот реглан, он теперь висит у нас в темнушке в прихожей, я вспоминаю отца, его запах - курева, одеколона «Москва» и чуть-чуть вина «Мадеры» - и мне хочется изрезать реглан на мелкие кусочки. Но - нельзя. Одно время я сильно презирал отца, а сейчас понимаю, что это был добрый и слабовольный человек, хотя и фронтовик. Как-то осенило, зачем он тогда вернулся к маме: он пришел подарить мне Новый Год, больше у меня не было такого Нового Года. Шел снег, искрился в нежном свете фонарей, мы с папой несли елку, сквозь матерчатую варежку я ощущал робкие уколы иголок; другой рукой я крепко обнимал коробку с коньками-канадами - пределом мечтаний всех дворовых пацанов, лезвия были покрыты толстым слоем смазки, похожей на шоколад и так же вкусно пахли. Папа был абсолютно трезв и громко рассказывал про ледяных человечком, которые оживают в полночь, по-моему, он сам выдумал эту сказку, больше я нигде и ни от кого в жизни ее не слышал. Были свечи на елке, такие тоненькие, красные и зеленые, я одурел от конфет, шоколада фабрики им. Бабаева, от мандаринов и яблок. Мама надела туфли на высоком каблуке и беспокоилась насчет свечей, а папа пригублял водку и вино «Мадера» и, смеясь, говорил, что наплевать на пожар, ребенок хоть раз в жизни должен увидеть свечи на елке. Когда мама ушла на кухню, я встал, опираясь на папину руку, на коньки-канады, и папа учил меня делать левый поворот, он у меня никак не получался во дворе. Прибежала мама и стала кричать, что мы испортим пол, а папа сказал, что плевать на пол, если парню не терпится; они чуть не поссорились, но быстро помирились, и ночью я слышал, как папа и мама любили друг дружку; мне было нисколечко за них не стыдно, я лежал и думал о том, что где-то в ночи катаются на коньках-канадах ожившие ледяные человечки, делая левые повороты и добро людям. Ну и вот. Потом папа ушел, а реглан остался висеть в прихожей.
Недавно заглянул в словарь: «завещание» - от слова «завет». Это в корне неправильно. Ветхий завет получается. Проверочное слово завещания, по моему мнению, - вещь. И никуда тут не деться. Ни продать, ни выбросить.
Чертов реглан!.. Однажды ночью сын застукал меня, когда я, стоя на коленях, нюхал в прихожей меховую подкладку реглана с опасной бритвой в руке. Сын шмыгнул в туалет и там затих. Кажется, я на полном серьезе хотел изрезать цигейковую подкладку, она невыносимо пахла ушедшим без возврата.
Но - нельзя.
Когда вещь пахнет любовью, она перестает быть вещью.
ВОЗДУШНЫЙ ПОЦЕЛУЙ
Судебно-психиатрическая экспертиза признала меня вменяемым. Подумаешь – открытие! Я в этом не сомневался с самого начала. Хотя в «хате» умные головы говорили, что имеет смысл рискнуть и включить дурака – статья мне светила серьезная. Что я теряю? В самом деле, терять было нечего. Но я отнесся к испытанию безответственно. Я думал, меня облепят разного рода датчиками, особенно голову, а чуткие самописцы будут выводить меня на чистую воду. Ничего подобного. Никаких приборов и детекторов лжи. Единственное, что напоминало экспертизу, так это цвет. Белый – цвет болезни. Белый кафель, белые занавески, белые пластиковые шкафы, стол и табуреты (они даже не были привинчены к полу!), белые халаты врачей – мужчины и женщины. Они-то начали задавать разные дурацкие вопросы. Например, какой сейчас год. Или сколько веток на дереве. Идиоты! Я сказал, что не считал. Потом спросили, какого цвета трава. Я заметил, смотря откуда смотреть. Если глядеть сверху, то трава, ясно, зеленая, а если снизу, из могилы, то черная. Женщина попросила меня отнестись к делу серьезнее. Попробуй тут быть серьезным, если тебя спрашивают, как я звал свою бабушку, когда та была маленькой. Или что больше – квадрат или параллелепипед. Сколько спичек в коробке. Люди ходят ногами? Какой день недели сейчас и какой день месяца был с утра? Вопросы сыпались с двух сторон в бешеном темпе, что-то вроде перекрестного допроса, один вопрос глупее другого. Под конец я уже не мог толком отвечать – мешал хохот. Психиатры рассердились и объявили, что я пытаюсь неумело косить под шизофреника и что я абсолютно вменяем, отдаю отчет в собственных действиях и так далее. Кто бы сомневался!.. Вместо того, чтобы арестовать настоящих сумасшедших, которые разгуливают на воле, эти недоумки с погонами сажают на нары нормальных граждан.
Если у человека не все дома, то тут уж ничего не попишешь. Но гордиться своей исключительностью и бросать вызов обществу не стоит. Веди себя прилично, не приставай. Люди и так держатся из последних сил, чтобы самим невзначай не спятить.
Примерно в таком духе выразилась продавщица Инга в свободное от работы время, когда эта дурочка впервые заявилась в наш двор. И верно, нормальный сумасшедший так бы не вырядился.
Рваный болоневый плащ подпоясан лакированным ремешком золотисто-бурого оттенка, поверх плаща болтались красные пластмассовые бусы, а туфли были с отодранными напрочь каблучками и поневоле задирали свои носы. Под глазом у их хозяйки имелся синяк, однако губки были худо-бедно накрашены и глаза, между прочим, подведены. Кармен-сюита. Театр юного зрителя.
Было воскресенье, и истошное: «Сумасшедшая! Сумасшедшая!» выгнало из двухэтажных бараков, замыкавших наш двор, всех, кого носили ноги. Толстая и склочная баба по прозвищу Крольчиха припылила с грудным ребенком под мышкой и заголившейся титькой; персонального пенсионера Корнеича, парализованного на почве ревности, катила на коляске супруга; сожители Хохряковы - рябой кочегар и его пухленькая бабенка, не состоящие в законном браке, а потому днем на людях не казавшие носа из своего полуподвала, заявились во всей красе. Каждой твари по паре. Последней, качая бедрами, приплыла продавщица Инга, первая красавица двора и его окрестностей, жуя на ходу серу; по случаю выходного - в бигудях, халате, без привычного слоя помады, пудры и туши на лице, - отчего Инга была еще неотразимей. Но раньше всех примчались на место происшествия мы, пацаны, успев занять места в первых рядах.
Под одобрительные смешки собравшихся дурочка вынула из холщового мешка дамскую сумочку с оборванным ремешком, но в приличном еще состоянии, из сумочки - обломок зеркала, и - держите меня! - огрызок черного карандаша. Не без вызова щелкнув сумочкой, она поплевала на карандаш и стала наводить красоту: сперва приделала к своему печеному личику большие круглые брови, частично заехав карандашом на лобик, отчего лицо ее вытянулось и приобрело выражение: "Что вы говорите?!" Сожители Хохряковы переглянулись, кочегар усмехнулся, а гражданская жена прыснула в ладошку. Крольчиха фыркнула. Потом дурочка принялась за глаза, но, как ни плевала на карандаш, глазки не вырисовывались, и она, бросив карандаш в сумочку, вынула оттуда фото жгучего брюнета и объявила, что это ее жених, а она его невеста, и что скоро он приедет и увезет ее. Причем говорила заведомую ложь, и уличил ее в этом битый правдоискатель Корнеич, который без спроса выкатился вперед и углядел, что фото не что иное как вырезка из журнала "Советский экран". Корнеич хихикнул. Крольчиха крякнула, что означало смех. Хохряковы тоже засмеялись, пацаны загоготали и замахали руками: "Халтура! Кино давай!"
Общее веселье прекратила Инга.
"Дура", - внятно сказала она, выплюнув серу. Корнеич нахмурился и скосил глаза на разъезжающиеся полы Ингиного халата. Визгливо заплакал ребенок, Крольчиха заткнула ему рот титькой, зевнула и упылила обратно. Представление закончилось, но имело продолжение. Потому что сумасшедшая, наплевав на общественное мнение, повадилась ходить во двор со своим репертуаром про несчастную любовь. Но Инга во двор не выходила.
Ей и в самом деле было не до смеха. Инга переживала очередной неудачный роман. Экспедитор Владик, похаживавший к ней в барак и которого уже всем двором записали было в женихи, спутался с кассиршей из отдела эмалированной посуды. Но ничего, наша Инга устроила ей на работе маленький бенц: содрала с головы разлучницы парик и замахнулась эмалированным тазом, но случившийся рядом грузчик вовремя повис у нее на руке. Хотя Инга, не глядя на свою красоту, была доброй. Она работала в продуктовом отделе и всегда угощала дворовых пацанов молочным ирисками. В магазин мы ходили по очереди.
В тот день выпала моя очередь. Сполоснув руки у колонки за углом, я оставил товарищей у тяжелых дверей "Универмага" и направился в продуктовый отдел. Друзья расплющили немытые носы о витрину. Инга возвышалась над прилавком белоснежной колонной - фартук, наколка, дежурный оскал, - и жевала серу, неприступная в своей красоте. Ее тщетно пытался штурмовать какой-то тип в шляпе.
