чинов, ни званий. Потому что не встречал генерала, который приходил бы домой и оставался в мундире.
Вот слова и поступки человека божьего. Не чтит он ни имен, ни кличек. Потому что не встречал вора, кто с глазу на глаз оставался бы вором и не стал человеком. И не встречал вора, кто не стал бы вновь вором, когда приходил еще один вор.
Вот слова и поступки человека божьего. Не чтит он праха давно ушедших, потому как наблюдал немало примеров, как родных, достойных и близких лицемерно предают забвению. Но в отличие от тех, кто позабыл из малодушия, человек божий имеет на это право. Ибо он согласен с тем, что будет предан забвению сам.
Вот слова и поступки человека божьего. Не чтит он законов и нравов, потому что закон человеческий писан человеком, и человеком же может быть обойден.
Вот слова и поступки человека божьего. Преступает он черту, не для завладения чужим, но лишь, возвращает свое. А потому не преступает он никогда. И что бы ни делалось им, будь то добром или злом, судить его не тем, кто отнял последнюю волю покойного.
Вот слова и поступки человека божьего. Творя угодное своей воле, не испытывает он колебаний, зная, что кровь которую он проливает и причиненное горе, не на нем остается. Оно на совести тех, кто ищет и не находит для себя среди людей божьих ни рабов, ни пушечного мяса для войн своих, ни наложниц для своих постелей, ни утроб их, чтобы вынашивали им исчадий.
Я слышал одну историю. Мужчина спросил своего друга нравятся ли ему женщины со скверным характером. Тот ответил, что нет. Тогда он спросил его нравятся ли ему тупые женщины. И опять друг ответил, что не нравятся. Тогда мужчина спросил друга зачем же он лезет к его жене.
Так и люди утверждают, что им не нравятся наркотики, но все равно лезут в чужие жизни со своим уставом, запрещая, наказывая, глумясь и измываясь, заставляя других людей идти против себя.
Вот слова и поступки человека божьего. Не внемлет он слезам, что о нем проливают, и не слышит мольбы, обращенной к нему. Потому что те люди, что печалятся о нем, для его блага, на деле пекуться лишь о себе. Ибо не находят его таким, каким хотят видеть для себя.
Вот слова и поступки человека божьего. Не чурается он материальных благ,и не считает, что плохо иметь излишек где возможно. Если иметь это грех, то о чем вы радеете, подавая нищим, как не о кармане и о желудке их?
Вот слова и поступки человека божьего. Не гнушается он плотских утех, разврата и прелюбодеяний. Осуждающий, пусть ответит откуда взялись члены его, и раз даны они ему творцом, то пусть не смеет осуждать божье творение, а ежели они от диавола, то пусть оскопит себя. Ведь завещано свыше, если глаз служит тебе преткновением, то вырви его, если рука согрешает, то отсеки ее.
Вот слова и поступки человека божьего. Четко зная свою жизнь до конца, и дальше, он никого из людей не осуждает, но говорит лишь, что думает. Потому что став человеком божьим, не становиться он ни лучше, ни хуже, но становиться только собой.
Являясь непримиримым противопоставлением, я создаю ваш мир. Как может кто-то говорить, что жизнь была бы счастьем без таких, как я? Тот просто глупец, ведь не видит очевиднейших истин.
Как приходит к себе в мастерскую художник? Как в музей или как на работу? Ответ очевиден. Все самое лучшее рано или поздно становиться пресным, обычным, а становясь обычным, меняет свое значение. И те шедевры, что сегодня висят в галереях, когда-то стояли в пыльном углу мастерской их создателя и были для него просто работой.
И те, кто работают в театре уже не в таком же восторге, от представления, как те, что приходят туда лишь иногда. И сотрудники музея уже налюбовались на шедевры и они для них стали просто дорогими вещами. Потому что все существует, только в сравнении с противоположным.
Тьма и свет, добро и зло, плюс и минус, жизнь и смерть. Любой пусть назовет хоть что-то, что не имеет своего отрицания и я объясню глупцу, почему он глупец.
Это Я создал все ваши театры, потому что никогда там не был! Это Я создал все ваши музеи, потому что никогда там не был! Это Я создал вашу жизнь, и мне за нее предстоит умереть!
Вот слова и поступки человека божьего. Не оттого он глух к слезам по нему, что огрубело сердце его. Но потому, что не имеет уже жалости к себе. В то время как другие, имея жалость к себе, используют ее, как повод, чтобы быть скотами.
И если эти заповеди будут для них единственным законом, то в мире воцариться хаос. Ведь эти заповеди не для животных.
Они кричат, что надо относиться к другим, так ты хотел бы, чтоб относились к тебе, но на деле выходит, что к другим они относятся, как хотят. И все. Быть может, в лучшем случае, они будут относиться так, как относятся к ним самим. Поэтому и было заповедовано свыше – прощать, подставлять другую щеку.
Но это было сделано, постольку, поскольку сам Христос прекрасно понимал, что не будут соблюдать его слова.
Был первый закон, который есть закон природы – выживает сильнейший и наиболее приспособленный.
Но появился человек и возник иной закон. Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь. Это ветхий моисеев закон, которым живет человек. Но и он, не соблюдается или подменяется Поэтому, видя это, Иисус поднял планку гораздо выше.
Даже не око за око, но чистое прощение. Он прекрасно понимал, что из никто этого не исполнит, а в лучшем случае его слова уравняют с моисеевыми.
И это то, что демонстрирует церковь. Святым крестом, осеняющая концертные залы, чтобы потом восседать прямо в ложе, ведь выступать будет певчина в лосинах с глазами грустной коровы…
Нет никаких силовых мероприятий, направленных против чего угодно, чтоб не выступил поп-пресс-атташе и, скрежетнув зубами, не высказал бы лялькино «Агу».
И получив благословенье свыше, узнав, что с ними тот, кто не даст им сдохнуть, срабатывает косная система, которая построена тупыми.
Случилось так, что один человек взял себе в аренду дом. Он стал жить в нем и говорить «я есть хозяин дома». Но пришел хозяин и разрушил свой дом, поскольку это было его имущество.
Случилось так, что другой человек был хозяином дома. Он жил в нем, и говорил «я хозяин дома». Когда же дом пришел в негодность, он сам взял и разрушил его.
Очевидно, кто же из двоих имел право называть себя хозяином. Так первый человек всю жизнь платит за то, чего не имеет, но только думает, что это есть его собственность. Тренирующий тело угождает червям, что будут поедать его.
Так второй человек, человек божий, есть хозяин, когда встал над смертью своей. Потому как его блаженство заключено, не в займе того, что ему не принадлежит.
Так первые есть люди убивающие дух, а вторые есть духом убитые.
Хватит историй. Истории могут быть хороши и поучительны, но они всегда о ком-то еще. Эти слова будут обо мне самом. Или о том кого вы считаете мной.
Тот, кто это писал, о рождения не признавал полумер, но мирился с ними или делал вид что мирится. Воспитанный прекрасным и высоким, я развил чуткость и восприимчивость к тому, что меня окружает. А внешний мир столь богат на оттенки, что все их просто невозможно ухватить.
Одно дело воспринять картину, но совсем другое – описать ее. Потому я и не писатель. Я не могу описать. Но я почти художник, потому что могу уловить, увидеть. Но вот рисовать жизнь не научила.
Красивое и высокое, все то, чем этот мир гордиться, основано на чувствах, которые лежат в его основе. И эти эмоции и переживания лежат за пределами обыденной жизни. Настолько они сильны и высоки.
И верите, нет, но однажды я сидел на окне и, глядя на то, что мне открывалось, почувствовал в душе такой восторг, что мне хотелось взлететь, как Наташе Ростовой.
А в другой раз, открывая калитку одного дачного участка, я замер потому что уловил неописуемый аромат, который исходил от яблонь, растущих поблизости. Тот дивный запах, напомнил о неописуемом, и настолько дивном, что упоенное поэзиею сердце не в силах об этом рассказать.
Так же было и когда я влюблялся. Я должен был быть с нею единым. Мы должны были быть неразлучными, чтоб я чувствовал ее аромат…
Но жизнь совсем не такая, какой воспета в своих образцах. И когда ты сидя на окне, говоришь, что хочешь полететь, потому что тебе так кайфово, то приезжает бригада в синих костюмах. Потому что человеки не летают.
И то же самое во всем и без исключения. Наделенный от природы достоинством, я все же не мог удовлетворить первую женскую потребность, высказанную в поговорке «Что бабе надо? Денег мешок и хуй до кишок». Потому из трех потребностей, высказанных в древней арабской поговорке: « Что самое приятное в жизни? Ездить на мясе. Есть мясо. И втыкать мясо в мясо», как пеший вегетарианец не удовлетворял ни одной.
С малых лет воспылав любовью к точным наукам, не погодам я был образован. И меня иногда возмущало, что многие люди, что знали меньше, пожинали плоды тех, кто пахал и сеял. Поэтому я не пахал и не сеял.
Но все равно, умище семипядный давил на сердце тем, что надо много, ведь оттенков вижу очень много. А в наличии есть даже меньше, чем могу описать.
И воспитан я был, напомню, на образцах высоких, а там очень сильные чувства. Потому и в сердце своем я ядовитым аспидом клубами вился. И втайне завистью был очень искушаем.
Чувствуя, что жить хочу тотально, я стал стремиться к исполнению. Так, что если буду возле старого дуба, то буду воскресать душою, как Балконский. Но не как крестьянин тупо срать.
И однажды случилось, что все, что мне было надо я получил в пакете с порошком.
А потом я оглянулся и, окинув взором, что же я хочу, и, естественно, сколько, то, я увидел лишь немного, что нельзя было заменить кащеем из раствора - Гемодез, эссенциале, любимые сырки и что-то чтобы туда можно было посмотреть, а посмотрев, что-то увидеть. Но не окошко в двери камеры, конечно.
Но будучи не по годам умен заметил я и то, что скрыто от ближних, что жизнью увлечены настолько, что взглянуть со стороны на предмет своего увлечения не в силах.
Я увидел, что красота и прелесть юных дев, которыми пленялось мое сердце теперь удерживается лишь пудрой и румянами на дрябнущей от времени коже их лиц.
Но то, что я выбирал, и было и будет – белым порошком. Что не стареет и время не властно над ним.
И открылось мне, что в слепоте своей невинны эти люди, а просто боль, своего увядания прячут от самих же себя. Упорствуют в том, что их мир пребудет покуда угодно их желаньям, они низводят себя до культа старух и поклоняются мощам стареющих поп-див.
Но то, что я выбирал, и было и будет – белым порошком. Что не стареет и время не властно над ним.
Другие бежали иначе и как мокрицы делали себеподобных. Таких же по форме, со столькими же членами, но только меньших по размеру.
Но будучи не по годам умен заметил я и то, что скрыто от ближних, что жизнью увлечены настолько, что взглянуть со стороны на предмет своего увлечения не в силах.
Я увидел, что невинность и очарование, которые исходят от младенцев, исчезнут, как и красота их матерей, став лишь зловонной бытовухой, на дне помойного ведра.
Но то, что я выбирал, и было и будет – белым порошком. Что не стареет и время не властно над ним.
Но самое глубокое прозрение, что довелось мне пережить, что не в своем мирке упорствуют они. И не в том, что сами говорят. Но упорствуют лишь в своей идее о том, каков их мир. И не дай бог
