охотников» включил очерк о Григории Анисимовиче Федосееве.
https://vooosoo.ru/
*******************
2.ТАЙНА ГРИГОРИЯ ФЕДОСЕЕВА И ЕГО «ПОСЛЕДНИЙ
КОСТЕР» Окончание. Начало см. «Сибирские огни», № 1, 2013.
Литературно-историческая хроника
XIII.
В конце февраля 1920 года прибывает в Карачай с женою Верой Владимировной недавний начальник 2-й Кубанской белоказачьей дивизии генерал-майор Михаил Архипович Фостиков. Израненный, перенёсший повторную контузию... С юной гимназисткой Верой, сестрой милосердия, он познакомился в Ставрополе, в госпитале. Влюбился с первого взгляда. И с той поры не расставался с нею. Она делила с ним все невзгоды полевой жизни.
Мать генерала была родом из нашей станицы. Перед отъездом из Армавира он перевёз свою многочисленную семью в Лабинскую — родителей, бабушку и сестру Александру Архиповну Орлову с шестью детьми. Лабинскую захватили красные. Сестре с детьми удалось приютиться в Пашинке, где жили родственники Фостиковых, а старая мать пешком, под видом нищенки, пришла на Кардоник. Ей в землянку носила еду Февронья Ильинична, моя бабушка.
Михаил Архипович решил вновь собрать воинов, объединить повстанческие разрозненные отряды в армию и соединить её с войсками Врангеля. Скрываясь в Преображенском монастыре, на реке Теберда, постоянно блуждая в ущельях по карачаевским, черкесским и абазинским аулам, по затерянным хуторам, он связывается с казаками Баталпашинского и Лабинского отделов, с повстанцами терских станиц. Объявив сполох, в письмах призывает офицеров и казаков вступать в «Армию возрождения России». За короткий срок вновь формируются 1-й Хопёрский и 1-й Лабинский полки, Терский отряд и 6-й Кубанский пластунский батальон.
14 июня в Кардоникской создается постоянный пост штаба восстания, а в ущелье Аксаута, в селе Хасаут-Греческом, тыловой пункт и лазарет. В верховья речки Кардоник прибывают вооруженные группы и отряды из станиц Баталпашинской, Бекешевской, Боргустанской, Беломечётской, Усть-Джегутинской, Кисловодской, из Пятигорска, Ессентуков и других мест. Фактически весь горный район, от Лабы и Урупа, включая Зеленчукскую, Исправную, Сторожевую и Преградную, вплоть до перевалов Абхазии, оказывается под контролем восставших.
Начальником гарнизона штабной станицы генерал Фостиков назначает Павла Маслова, теперь уже войскового старшину. В его непосредственном подчинении — сотня конницы в 150 шашек и сотня пластунов в двести штыков. Первые помощники у Маслова: Яков Нагубный, Алексей Товченко, Терентий Швыдченко, Борис Бабенко [1] , Фирс Гордиенко, Андрей Подолянский, бывший комиссар станицы Иван Волгов. К ним примыкают офицеры Яков Марченко и Семён Плотников.
...И тут в нашем станичном юрте случилось небывалое. Пополудни возле сельца Лысогорки невинно плескалась в ручье глухонемая, кровь с молоком, отроковица. Трое незнакомых мужчин схватили ее, изнасиловали и бросили растелешенной в кустах калины. Следом за этим надругательством — другое злодейство. Налетевшие в полночь всадники в бараньих папахах с гиками и стрельбой дотла спалили Лысогорку. Еще при Столыпине взобралась она выше Иванова выгрева и села Хасаут-Греческого, вплотную к Лысым горам и снежным перевалам. Там, среди лесистых балок и цветущих лугов, поселились работящие мужики. Обзавелись наделами, отстроили сорок дворов и, занявшись скотоводством, зажили вольно. Никто их на отшибе, в глухомани не притеснял — ни власть, ни казаки. И вот в огне сгорели постройки, всё нажитое добро. Погибли мужчины, женщины, дети. Спаслось несколько человек: старик Стрельников, сыновья убитого Прокофия Пупкова Иван и Петро, раздетыми прибежавшие в станицу, да свёкор моей родной тётки Харитины Иван Стасевский. Станичники вспомнили: недавно Фостиков проводил в Лысогорке офицерское совещание. Подозрение легло на красных, на казаков ставропольских станиц, горцев с дальних кошов...
На пепелище прискакал Федосеев. С болью глядя на тлеющие останки жилья, сказал: «Провокация. Гадать не будем, кто её устроил. Большевики. может, Покровский, кто-то еще. Потребуются свидетели, серьезные доказательства».
(Доказательств не нашлось. Лысогорка давно сравнялась с землёй. Нет её больше, и не для кого искать правду в непролазном бурьяне, в одичалых кустах тёрна и сирени, в зарослях крапивы... Вспоминаю: в советской печати красочно рисовались «геройские подвиги» так называемого «корпуса червонного казачества» комбрига В. М. Примакова. В этом интернациональном корпусе, образованном из латышей, русских, китайцев, румын и пр., особо отличился кавалерийский полк латышей, переодетых в
форму белых. Обманом красные латыши нещадно рубили казаков, чинили погромы в станицах и хуторах, возбуждая ненависть населения против белых. И сейчас я спрашиваю безответное небо: не эти ли провокаторы или их прилежные ученики уничтожили мирную Лысогорку? Наши старики рассказывали, что в ряде кубанских станиц нежданно появлялся на вороном коне батько Шкуро со своими конвойцами. Они устраивали дикую резню, но после выяснялось: батько в это время воевал в других местах, это были не конвойцы и не Шкуро, а подставной, похожий на него бандит.
Большевики имели богатейший опыт провокаций, еще с дореволюционного подполья. В сравнении с ними казаки были наивные люди, если прямо сказать — мальчики для битья, «навоз» Гражданской войны.)
XIV.
Девятого июля 306-й стрелковый полк 34-й советской дивизии выдвинулся на речку Кардоник. На взгорьях цвели подсолнухи. В раскрытые оранжевые шапки, источавшие терпко-сладкий дух, ненасытно впивались пчёлы и шмели. В тёплых заливчиках, у водопада Шумки, нежились усачи с форелью, резвыми стайками шныряли пескари да скользкие, юркие рыбки — гузюли. С гор, с блескучих ледников веяло снеговой прохладой, заповедной, вязкой тишиной. Солнце еще не собиралось уходить на покой, рассеивало на буграх сети золотистых лучей. И вдруг хлопнули винтовочные выстрелы, застрекотали пулеметы. Прячась по-за кустами и в осыпях, цепи наступающих перебегали вверх, а затем стали скатываться вниз, но тут сбоку, с гребней западных и восточных рыжеватых бугров, через впадины, на них налетели ураганом конные эскадроны. Обратившись в бегство, стрелки оставляли где попало всё лишнее — винтовки с отомкнутыми штыками, пулеметы, хохлацкие капелюхи, будёновки...
Бой продолжался дотемна. Южная ночь, быстро опустившись над буграми, уберегла красных от полного разгрома. Потеряв свыше ста человек убитыми и одиннадцать пулемётов, они укрылись в синих тенях Дженгура и через Красногорскую отступили к Усть-Джегутинской. В этот день Фостиков записал в дневнике: «Мои потери насчитывали 6 казаков убитых и 8 раненых (убит подъесаул Федосеев — лихой и разбитной казак)».
Не стало Петра. Это была непоправимая утрата Григория Федосеева.
Узнав об очередном поражении своих войск, как свидетельствует хроника дальнейших военных действий, большевики срочно перебрасывают в Баталпашинскую штаб 12-й Кавказской дивизии с тремя полками. Одновременно с железнодорожной станции Невинномысской готовятся к броску на Кардоник курсанты Майкопского училища и 304-й пехотный полк с шестью орудиями. В Невинномысской со дня на день ожидается прибытие штаба 9-й советской армии.
Повстанческая армия Фостикова уже насчитывает тысячи вооруженных казаков, в неё вливаются свежие подкрепления. В районе Теберды, села Георгиево-Осетиновское, станиц Красногорской и Кардоникской формируется под командой князя Крым-Шамхалова горский отряд в 400 штыков. К нему присоединяется с отрядом в сто сабель полковник Николай Васильев. (Уроженец станицы Отрадной, в Первую мировую он заслужил полный бант Георгиевских крестов. Император Николай II подарил ему лично чистокровного скакуна с седлом.) Из-под Майкопа прибывают кабардинские всадники; у Хумары, в Аксаутском и Марухском ущельях действуют отряды есаула Горленко, ротмистра Андреева, офицеров Михаила Хурумова, Попова и Серебрякова. На Урупе объявляются «зелёные» (ни за красных, ни за белых) во главе с Рябоконем и Михаилом Мироненко.
Красные всполошились. Метались в страхе. Несколько раз они вывозили из Баталпашинской свои учреждения и семьи коммунистов. Когда возвращались обратно на площадь, по домам не расходились, не снимали с подвод вещи и документы. Запах дёгтя, овчин, грязного белья, дыма и сваренной в котлах кукурузной каши мешался с вонью испражнений.
Пятнадцатого июля с высот Дженгура Кардоникская подвергается массированному пушечному обстрелу. Горят дома, гибнут люди. Вокруг пепелищ бродят дети и женщины... Под прикрытием сплошного огня, волна за волной, бросаются вперёд конные лавы и взявшиеся невесть откуда пешие дьяволы — красноармейцы в островерхих шлемах и хмельные матросы в тельняшках. Фостиков принимает решение лобовой и фланговой контратакой слева, с Гострого кургана, остановить и опрокинуть матросню и будёновцев, погнать их скопом на Красногорскую...
Манёвр удался: красные с большими потерями отошли за Дженгур, где-то затаились под кручами в ущелье Кубани.
Бои ведутся в трёх направлениях: через Зеленчукскую в сторону Урупа и Лабы и через Кардоникскую — на Красногорскую и Усть-Джегутинскую, на аулы Атлескировский и Касаевский.
Ежедневно в Кардоникскую на арбах и бричках привозят мёртвых казаков — по трое-четверо, иногда по двенадцать и больше человек. Молодые казачата (малолетки) не успевают штыковыми лопатами рыть могилы. От жары земля затвердела, взялась сверху костяной коркой. Священник Макар Белогудов и дьяк Егор Каменобродский отпевали убиенных.
Внимая батюшке, Февронья Ильинична молилась за старшего сына Григория, который ушёл с волчьей сотней конвоя батьки Шкуро и теперь, по слухам, где-то воевал в Крыму. (Григорий ещё появится в Кардоникской и пристанет к отряду Нагубного.) Молилась и за младших сыновей Ивана и Гришу, и за своего брата Лукашёва, и за всех живых станичников. Выплакавшая все слёзы, Клавдия Васильевна Гузанкина молча поддерживала Февронью Ильиничну под локоть. Концом платка Февронья Ильинична часто вытирала глаза, но они были сухие. С блёклым лицом, застывшим в одном безграничном страдании, она глядела на мертвых неотрывно — так, будто хотела лечь с ними рядом.
Тем временем, в конце июля, одна из бригад Фостикова скрытно подошла к левому берегу Кубани, напротив станицы Беломечётской. На рассвете казаки сбросили с моста осоловелый караул и, перейдя на ту сторону, заняли станицу. Между тем верхнекубанские повстанцы покидают Хасаут-Греческое, биваки на Кардонике и в Широкой балке. Основные действия переносятся на Уруп, в станицы Надёжную, Передовую, Вознесенскую и Зассовскую, на территорию Ставропольской губернии.
Оставшиеся в Кардоникской казаки, лишившись надёжного прикрытия, с семьями, скотом и домашним скарбом хоронятся в лесах. Красные без боя занимают станицу и объявляют о подавлении «гнезда контрреволюции». Но тут их застаёт ошеломительное известие о разгроме своих войск в Беломечётской. В отместку они расстреливают пленных, поджигают дома и спешно отходят к Баталпашинской.
Девятого августа 1920 года особоуполномоченный Революционного Военного Совета 9-й Армии и член ревкома Баталпашинского
