Беглецы

Беглецы
(пьеса в трёх действиях)

События происходят во Франции, в Гавре, летом 1914 года.

Действующие лица:

Алексей Иванович Паншин, мужчина зрелых лет
Лика, его молодая подруга
Извицкий, человек без определённых занятий
Серж Верховский, молодой человек около тридцати лет
Вера, младшая сестра Верховского
Провоторов, финансист и меценат, собирающий произведения искусства
Кира, помощница Провоторова
Официанты в гостиничном ресторане
Прохожие на улице

Действие первое

Сцена первая

(Номер в отеле. У стены стоят чемоданы, на стульях разбросаны вещи, на диване лежит гитара. Паншин и Лика сидят возле окна, Лика смотрит на улицу)

Лика.  Дождь, опять дождь... Господи, когда это кончится! Третий день льёт дождь, беспрерывно льёт дождь… Когда мы уедем, когда?! Я не могу больше сидеть в этом проклятом номере.
Паншин. Что я могу сделать? На море шторм, пароходы не ходят. Придётся ждать улучшения погоды.
Лика (не слушая его). И на улицу не выйти, ветер с ног сбивает. Чувствую себя, как птичка в клетке, только хуже. Кажется, что всё хорошее в жизни прошло, и впереди ничего уже не будет, кроме этой унылой мглы.
Паншин. Что ты, Ликусик, всё будет отлично, надо лишь потерпеть чуть-чуть, – в конце концов, три дня не так уж много. (Пытается погладить её руку, но Лика отдёргивает её).
Лика. Зачем мы уехали из Парижа так быстро? Чего ты боялся?
Паншин. Ну, Ликусик, ты же знаешь, какая теперь обстановка: надо как можно скорее пересечь океан, а то поздно будет.
Лика. Мне надоели эти твои прорицания; из России сбежали, из Парижа сбежали, а  для чего? Чтобы сидеть взаперти в гостиничном номере и слушать, как стучит дождь по подоконнику? А может быть, ты и хотел запереть меня покрепче? Я помню, как ты в лице переменился, когда в Париже, в кабаре на бульваре за мной пытался ухаживать тот молодой француз.
Паншин (укоризненно). Лика!.. Ты знаешь, я ни в чём не стеснял и не собираюсь стеснять твою свободу. Разве я виноват, что разразился шторм, и пароход не может выйти из порта?
Лика (несколько смягчившись). Ладно бы, какие-нибудь развлечения здесь были и компания подходящая, а то ведь ничего нет. Пойми, я не старушка, чтобы целыми днями сидеть в четырёх стенах и вязать носки.
Паншин (удивлённо). Ты вяжешь носки?
Лика. Вяжу, или не вяжу, какая разница? Так, к слову пришлось…
Паншин. Кстати, насчёт компании: а как же русские, с которыми мы вчера познакомились?
Лика. С которыми мы в ресторане обедали? Вот ещё!.. Этот молодой, что с сестрой приехал, слишком развязный, а сестра его зануда и злючка, по ней сразу видно. Банкир тоже зануда, да ещё напыщенный, как индюк; помощница его просто ведьма. Но хуже всех тот, который старший по возрасту: как его фамилия – Савицкий?..
Паншин. Извицкий. Чем же он тебе не понравился?
Лика. Всё какие-то подковырки у него, всё поучения, и ведёт себя странно: не успели познакомиться, о себе стал рассказывать.
Паншин. Мне он понравился: умные мысли у него, и говорит хорошо.
Лика (иронично). Ну да, вы почти ровесники, – как вам не понять друг друга?
Паншин. Лика!..
Лика (улыбнувшись). Прости, я не хотела тебя обидеть, – хочешь поцелую?..
(Раздаётся стук в дверь).
Паншин. Как не вовремя!
Лика. Может быть, вовремя. (Поправляет причёску. Громко). Qui c'est?
Мужской голос. Ce sont vos amis d'hier, les russes.
Лика (Паншину). Легки на помине. (Громко). Минуту! (Встаёт и убирает вещи со стульев в шкаф). Заходите!
Сцена вторая

(Входят Верховский и Вера)

Верховский. Bonjour! Вы нас ещё не забыли?
Паншин. Только сейчас о вас вспоминали.
Верховский. Надеюсь, по-доброму?
Лика. Мы говорили, что русских в отеле мало.
Верховский (улыбаясь). Это плохо или хорошо?
Лика. Как посмотреть…
Верховский (показывая на Веру). Моя сестра Вера, вы её уже знаете. Мы вместе едем в Америку.
Вера. Здравствуйте.
Верховский. Вот  проклятая погода, сиди теперь в этом отеле! И дождь, дождь, дождь – так надоело.
Лика. На вас тоже погода влияет?
Верховский. Ещё как!
Вера. А мне нравится дождь: когда я смотрю на него, у меня возникает особое настроение, печальное, но лёгкое. «Мне грустно и легко; печаль моя светла…» – хотя и не про дождь сказано, но как верно.
Верховский. Ну, ты известный меланхолик, а мне нужен свет, движение, общение – жизнь, одним словом. Как подумаешь, что мы сейчас могли бы плыть на большом белом пароходе, а вместо этого сидим, как лягушки на берегу пруда, тоска нападает.
Паншин (Верховскому и Вере). Да вы присаживайтесь, вот стулья, или садитесь на диван; я уберу гитару.
Верховский. Вы играете?
Паншин. Плохо. Лика играет и поёт, у неё чудесный голос.
Верховский. «Что-то грустно, взять гитару…». Позволите? (Берёт гитару). Про любовь петь настроения нет, я спою более подходящее к случаю. (Играет и поёт):

Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли…

Лика (перебивает его). Ради бога, не надо это петь! На редкость мрачная песня.
Верховский. Виноват, не тот репертуар.
Паншин. Вы отлично играете, где научились?
Верховский. В гусарском полку. Я, ведь, после того, как бросил университет, полтора года в гусарах служил. Ныне гусары уже не те, что при Денисе Давыдове, но всё же… (Играет и поёт):

Ах, кто там в траурной «венгерке»,
Чей взор исполнен дивных чар?
Я узнаю тебя – бессмертный,
Александрийский лейб-гусар!

Я возвращался на рассвете,
Всегда был весел, водку пил.
И на цыганском факультете
Образованье получил.

Когда я пьян, а пьян всегда я,
Ничто меня не устрашит.
И никакая сила рая
Мое блаженство не смутит.

Я пью от радости и скуки,
Забыв весь мир, забыв весь свет.
Беру бокал я смело в руки,
И горя нет, и горя нет!

Лика (хлопает в ладоши). Браво! Вот это веселее.
Верховский. Тогда ещё куплет:

Когда я только полупьяный,
Я часто вспоминаю вас.
И по щеке моей румяной
Слеза катится с пьяных глаз.

Паншин. Насчёт «я пью от радости и скуки» – это расценивать как намёк? Не выпить ли нам, в самом деле? У меня хороший коньяк есть, а для дам – вино.
Верховский. Вы мысли мои угадываете.
Лика. Я достану бокалы.
Вера. Я не буду пить. У меня от вина голова болит.
Верховский. Ну и не пей, кто тебя заставляет.
(Паншин приносит бутылки и бокалы, Лика – яблоки на тарелке).
Лика. Извините, других закусок нет.
Верховский. Приятная компания – лучшее дополнение к вину. Кажется, Омар Хайям сказал.
Паншин. По крайней мере, мог сказать. (Разливает вино и коньяк по бокалам). Что же, за знакомство? Вчера не познакомились, как следует.
Верховский и Лика (одновременно). За знакомство!
(Раздаётся стук в дверь).
Верховский. Отчего так всегда случается: стоит лишь налить, как тут же находятся ещё желающие…
Голос из-за двери. Простите, я всё слышу. Можно войти?
Верховский. Entrez!

Сцена третья

(Входит Извицкий)

Извицкий. Извините за вторжение, но в такую погоду надо или предаваться меланхолии или искать весёлую компанию. Предаваться меланхолии что-то не хочется, а тут слышу русские песни, стало быть, наши собрались. Мы с вами ведь уже знакомы, представляться не нужно.
Верховский. Вовремя пришли, – вам коньяк?
Извицкий. Естественно.
Верховский. Теперь уж точно – за знакомство.
(Все, кроме Веры, выпивают).
Извицкий (Вере). А вы не пьёте?
Вера. Нет.
Извицкий. Чехов говорил, что почти все женщины пьют, но многие тайно, предпочитая водку и коньяк.
Вера. Ко мне это не относится.
Лика. Это злая шутка. Чехов вообще злой писатель, мне он не нравится.
Паншин. Но, согласись, русскую натуру он описал достаточно точно, да и не только русскую.
Лика. Я этого не нахожу.
Верховский. Полностью вас поддерживаю, недаром его называли писателем «жизнегорестным» в отличие от писателей «жизнерадостных». Россия широка и необъятна, чего в ней только нет, но хорошего больше.
Извицкий. Что же вы уехали из неё?
Верховский. Мы с сестрой едем посмотреть на свою историческую родину: наши предки из Америки. Прапрапрадед был сыном индейского вождя; его захватили в заложники англичане, потом вывезли в Лондон. Там он был взят под покровительство принцем Уэльским, который дал ему образование и женил на одной из фрейлин королевского двора. Сын от их брака поступил на службу к Фридриху Великому, попал в плен к русским в ходе Семилетней войны, а после её окончания решил остаться в России. Свою английскую фамилию Аппермэн, данную его отцу принцем Уэльским, он сменил на русскую «Верховский» – вот откуда пошёл наш род.
Вера (сердито). Байки это! Наши предки были липецкими мещанами. Прадед служил в губернском правлении и дослужился до титулярного советника.
Верховский. Вечно ты влезаешь, кто тебя просит? Какой-такой титулярный советник, смешно… (Берёт гитару, играет и поёт):

Он был титулярный советник,
Она – генеральская дочь;
Он робко в любви объяснился,
Она прогнала его прочь.

Пошёл титулярный советник
И пьянствовал с горя всю ночь,
И в винном тумане носилась
Пред ним генеральская дочь.

(Пауза).
Извицкий. Я тоже поеду как-нибудь на свою историческую родину.
Верховский. А где она у вас?
Извицкий. Как утверждает современная наука, в Кении. Оттуда произошёл наш род Хомо Сапиенс. А ваш откуда?
Верховский. Видимо, оттуда же.
Извицкий. Что я там не видел ваших, – наверное, они бродили где-то ещё.
Лика (про себя). Какое нахальство... (Вслух, Извицкийу). А вам Америка, конечно, больше нравится, чем Россия?
Извицкий. Я в Северо-Американские Штаты проездом, долго не задержусь. Хочу обосноваться в Канаде, где-нибудь в Британской Колумбии – заберусь подальше в горы, построю себе домик и буду жить совсем один. Каждый день видеть лесистые склоны и снежные вершины, наслаждаться тишиной и свежестью первобытной природы – что может быть лучше?.. И никаких дорог, – ненавижу дороги! При их строительстве уничтожают всё живое, что есть на пути: это мёртвые линии на теле Земли. А сейчас, к тому же, всё больше становится отвратительных самодвижущихся тележек, работающих на керосине, – представляю, что будет, когда тысячи этих вонючих громыхающих чудовищ начнут ездить по дорогам! Бедная Земля, бедная природа: кажется, нет такой гнусности, какую ни придумал бы человек, чтобы изуродовать вас! И всё это оправдывается необходимостью прогресса, который якобы улучшает жизнь: какое же это улучшение, когда скоро вообще невозможно станет жить… Нет, нет, подальше от цивилизованного человечества! Найду себе уединённый райский уголок.
Паншин. Рай надо хорошо охранять, слишком много желающих попасть туда. Когда он находился на земле, его охраняли ангелы с огненными мечами, но и этого оказалось недостаточно: пришлось перенести рай на небо.
Извицкий. Так я и буду жить всё равно что на небе, высоко и недоступно. В крайнем случае, тоже придётся нанять для охраны каких-нибудь ангелов с мечами.
Вера. Ваше беспокойство о природе я полностью разделяю, но отгородиться от всего мира, –  разве это возможно?
Извицкий. Весь мир пусть катится в тартарары, какое мне до него дело? – ведь ему нет дела до меня.
Лика (про себя). Господи, и так настроение никакое от этого дождя, а здесь ещё этот со своей философией… (Верховскому). Monsieur Верховский, вы бы спели что-нибудь: вы прекрасно поёте.
Верховский. Зовите меня Серж, коротко и просто… Что же мне вам спеть? Может быть, всё-таки, романс?
Лика. Пусть будет романс.
Верховский. Comme vous le souhaitez, mademoiselle. (Готовится петь, но