3. Этюд в бомжовых тонах

втолкнула своему мутанту, демонстрируя всему обществу, до чего же трепетно боится она его потерять. Как было не вздрогнуть и не посинеть от столь замечательной картинки богоматерного умиления?!

Папа-бомж тем временем гремел и гремел узлом с семейным барахлом-скарбом, с привязанным к нему чайником, облупленным ночным горшком и тазиком для стирки белья и варки обеда. Ещё затем ставил-ставил этот самый узел на тумбочку, да кое-как укреплял его, чтобы не упал, куда не надо. Процесс тем временем продолжал идти по нарастающей. Свиристел до изнеможения. Отчего события размножались словно кролики. Загадочный карлик, чересчур старательно изображавший из себя человеческого младенца, с энтузиазмом подвывал, сноровисто, как профессиональный массовик-затейник, заводил окружающую среду. Сходу, фактически без предварительной подготовки раскручивал общество на что-то, ведомое только ему одному. Вряд ли на одну только продажу гербалайфа.

- У-у-у-у. Мням-мням. Пись-пись.
Что ж, это было вполне переводимо. Папа-бомж весело скомандовал:
- Кажись, дождик собирается. Ставь тару!
Бомжомамка принялась быстро развязывать путы на чайнике, добираясь до ночного горшка где-то под ним, и в сердцах зачертыхалась:
- К-ка-акой каз-зёл чайник поверх вазы вяжет? - Наконец сдёрнула чайник и полностью отвязала долгожданную посудину. – Ну-у, каз-зёл!.. На! Подставляй!

Подставлять что-либо было поздно. Папа-бомж внезапно подпрыгнул с ребёнком на руках, потому что с того потекло. И не просто потекло - а как специально, с мощным напором понеслось, словно сквозь прорванную трубу. Или пожарный рукав литером «А». Реакция мгновенно обмоченного, но всё-таки и видавшего виды папы также оказалась практически мгновенной, потому что натренированной. Он немедленно выдал интегрированный сгусток речевой совершенно непереводимой идиоматики с заимствованием ряда терминов из некоторых земных языков и ненормативных лексик. За словами тут же последовали и дела, то есть, они их словно подкрепили. Лёгкий парашютный хлопок вздувшейся рубашонки - и родная бомжачая кровь оказалась очень быстро катапультированной на ещё несмятую и пока невиданно сухую кроватку. Дитё на скорости зарылось своей огромной головёшкой в матрасик с простыночкой, застенчиво хрупнув шейными позвонками. Но фюзеляж таки выдержал приземление. Ясно, что далеко не первое подобного рода. Потому и выдержал.

Тут как тут мать. Сдёрнула с хлопчика мокрые как бы штанишки, словно с пузатенького танчика. Бросила те чехольчики где-то рядом и затем продолжила развязывать узел с добром, нажитым явно неимоверным трудом. Взросленький карлик, самостоятельно суша кверху мокрую попку, старательно сосал свои мокрые пахучие тряпочки и глядел-глядел неотрывно на обитателей полуподвала бездонными глазками совёнка, как бы слегка приослепшего на свету. Словно бы чуток извинялся. Мол, пардон, господа, вот, обломался невзначай, - попробовал слететь с гнезда на реактивной струе, да как-то немножко неудачно вышло. Бомжики, посматривая на гигантского и откровенно беспардонного младенца, поёживались, хотя по номиналу зачисления в штат ночлежки считались вроде бы и первоцелинниками, то есть, народом калёным, тёртым, мятым и где-то местами даже клятым, а вот погляди ж... Вон - и побежавшие по коже мурашки принялись считать. Некоторые даже ловить их.

Папа-бомж, лишь слегка вытершись от обильных сынулькиных потёков, подвинул табуретку, по-свойски присел к шахматным игрокам и их болельщикам. Не приветствовал - нет-нет, он лишь спокойно закурил сигарету из мятой пачки с надписью «Памир». Но ни на кого старался особенно не смотреть. Важничал. А вот Фредди, мельком глянув на него, не удержался и спросил, по-доцентски интеллигентно, смышлёно шмыгая носом и кивая на ребёнка:
- Твоё произведение искусства?

Папа-бомж дымнул и стал попеременно расширять зрачки, словно дымные колечки:
- А то? Обломись, ежели по морде?!
Бомжик Мухортов, стоя грудью за спинами шахматистов, нагло добавил к вопросу доцента:
- А что он такой карла?.. В смысле малой, а такой огромный?! Перепихан?! Сын полка?!
Папа-бомж быстро подошёл к нему и уверенно ткнул двумя пальцами в направлении глаз:
- Гавкни ещё раз! В ротике покарябаю, глазки на базар снесу. А тебя здеся закопаю!

Бомжик по имени Толик тут вздрогнул, представил сказанное и сразу прервал свою поэтическую задумчивость. После некоторого раздумья вставил любимую присказку, больше которой он, как попугай, никогда, ничего не произносил, да, пожалуй, и не знавал других слов:
- Ой, как же я дико писюнею, Клава!.. – И всё. И как обрубило.

Доцент Фредди невозмутимо рокировался, уверенно поменял фигуры местами:
- Да всё так же, так же тебе, сыщик. Получай, фашист, гранату от советского солдата! Шах-шах! Всё равно тебя уделаю. Отдавай офицера, а то и ладью прихвачу, ты у меня ещё подёргаешься!
- Фредди! Всё-таки ты определённо Крюгер. - Не реагируя на выпады соперника, мрачно отозвался сыщик Осклизкин. - Так и тянешь костлявые ручонки к моему горлышку! Чикатила супротив тебя, оказывается, попросту щенок!

Некоторое время тянулось сравнительное безмолвие, больше никто ничего пока не говорил. Тем более про выходку новоприбывшего жильца. Переваривали. А может, как Толик, тоже пока адресовались исключительно к Клаве. Потому что главное было ещё впереди.

По кадру прошёл небольшой спектральный сбой, но автоматика пилот-камер принялась быстро корректировать помеху. По звуку – осталась норма.

В тишине повизгивали внутрикроватные металлические сетки, потому что это карлик опять суетился, кряхтел, вероятно «а-а» хотел, золотой высокогорный птенчик. Не сиделось дьяволёнку в новом гнездышке и всё тут. Сердечко алкало великих деяний, они всё никак не начинались. Тогда он стал заранее присматриваться, на ком бы их провернуть.

Темнело. За окном, вверху, какое-то прохожалое радио засвиристело, засюрчало, приблизилось, а потом вдруг на ходу взяло да и сказало - очень даже всех напугав - вполне многозначительно, да ещё и с нажимом, со значением, словно бы пароль на явочной встрече: «Добрый вечер, господа. Начинаем концерт для тех, кто в пути». И словно бы ушло то радио куда-то в обозначенный путь, пропало, словно в бесконечность провалилось, вместе со своим владельцем, то есть, с прохожим. Словно бы за собою властно поманило. Бомжики смятенно переглянулись и опять кто смог пересчитали у себя мурашки. Вроде все на месте. Комплект пока что полный. Однако они ещё некоторое время продолжали сидеть неподвижно, ожидая какой-нибудь пакости от пребывания в непривычных, комфортных условиях. Ясное же дело, что так просто никогда ничего не бывает. Тем более бесплатный сыр. Подлянку ожидать в таких мутных делах всегда не только можно, но даже и нужно!

Изображение заново приблизилось к уверенной чёткости, контрасту и глубине пятнадцатого межгалактического стандарта.

Бомжомамка в уголке, не скрываясь и нисколько не таясь, растирала жилистые ляжки, выставив их напоказ, и опять несколько неинтеллигентно покричала мужу, или кто он там ей был на самом деле:
- Эй ты, каз-зёл. Гоняй сюда! Жрать наверно будем.
Папа-бомж вновь обиделся, теперь на «козла» со стороны своей нежной половины, и решил внести коррективу. Вновь с нацелом для всего общества, чтоб хоть что-то ему прояснить. Почесал давно перебитый, а спереди ещё и разодранный нос и с вызовом заявил:
- Это я - командир эскадрильи! Я между прочим самолёты сбивал!
- Да ты-ты, урод, заткнись! Сбивальщик мне нашёлся. Сбил бы хоть одну приличную шабашку!


На это опять с непривычки прошёл сбой межгалактической связи. Какой эскадрильи? Где эскадрилья? Кто командир? Почему командир? Для чего это надо было сказать?! Где логика? Причинно-следственная связь?.. В исказившейся слуховой и зрительной картинке помещения тишина теперь зависла совсем непонятная. Накладка в этот раз прошла даже по семантике звука. Однако техконтроль ближайшей станции перемодуляции импульса на Альфа Центавре быстро поправил брак. Тем не менее, дежурный оператор с Большого Магелланова Облака его всё-таки зафиксировал и сделал соответствующую пометку в журнале, в графе: «логические особенности туземной коммуникации». Под угрозой стоял весь исходный инфопоток с уникальной планеты где-то там, трудно даже припомнить, где именно.


- Да кто бы возражал?! Сбивал так сбивал. - Механически и чуть ли не одновременно откликнулись оба шахматных игрока и, переглянувшись, коротко похмыкали - мол, везёт нам, ещё один импОтент нарисовался. И в самом деле козёл, а туда же -  тоже не хочет быть собою. Хотя, в принципе, и вправду, если по совести - кто хочет?!
- Но я-то действительно командир! - Настаивал бомжопапка, всё больше обижаясь на дурной народ.

Любимая женщина командира эскадрильи злобно хохотнула на это его настойчивое утверждение. Опять конечно не соглашалась. Фредди глянул на неё, на свисающие белёсые лохмы, слегка призадумался, затем сказал сыщику:
- Имей в виду и запомни следующее: добродетельная героиня обязательно должна быть блондинкой. По имени Сара, не как иначе. Первое правило Голливуда. В любом фильме так. В нашем скоро тоже так будет. Она и должна была появиться, потому что в каждом человеческом кубле всегда должна быть своя леди Ди, Сара или какая-нибудь другая белокурая стерва, но беспрерывно гадящая леди. Ты только посмотри на неё! Королева крыс! Настоящая леди Кры! Любая Сара отдыхает! Даже голову раз в год моет! Сразу видать, что блондинка. Короче – наш кадр!

Затем Фредди вернулся к шахматам и опять поставил сыщику Осклизкину привычный шах. Отчего неформальный лидер, признанный ВИП подземной человеческой группировки и бывший надземный сыщик наконец потерял терпение. А может оно у него просто кончилось и его никто не терял. Адресуясь бомжопапке, сыщик проговорил ему с угрожающим добродушием:
- Бери сюда пеленг. И слушай внимательно. Сильно внимательно. Только ничего не пропусти! Как только доцент сдаст партию - так я тебе сразу же свечку и вставлю. Как комэску, эксклюзивно - по самый элерон. Так что пока готовься! Можешь подмыться, не возражаю.
Тогда Фредди добродушно ухмыльнулся и почесал колючий подбородок:
- Давно не слышал настолько интеллигентного общения!
- Сам такой!

Тем не менее, папа-бомж настойчиво выходил на третий круг всё более тёплого контакта. Его наверняка перемкнуло, видимо потому что и размыкало никогда. Он так ничего и не понял, адаптации проявил ноль, как, впрочем, и керосина в баках:
- Но я же действительно был командиром эскадрильи! И сбивал самолёты.
И сделал угрожающий крен в сторону болельщиков. Комэск явно нарывался, чтобы его проучили по-настоящему. Скирда есть скирда. Вообще редкостная природная пакостность придавала поведению бывшего лётчика закономерный оттенок вызывающей аристократичности. Рано или поздно он должен был получить своё. Однако неоконченная шахматная партия, связывающая руки возмездию, всё ещё откладывала его неотвратимое наступление.


Опять лёгкая пауза, на этот раз не по вине техники или операторов. Вероятно, просто естественного происхождения. Или же камеры автоматически донастроились на режим алогичного копирования текста. Системы