безнаказанности вовсю разошлись! Стали с матерком подвывать… В общем, я думаю, это был самый настоящий вызов! Демонстрация собственного превосходства и пренебрежения к остальным! Высшая степень осознанного и наглого проявления неуважения к окружающим. Может они какие-нибудь чеченцы?
– Да, нет! Вроде, русские!
– Какие русские? Теперь русских вообще нет! Забудь уже! Теперь все мы, как оказалось, россиянцы!
– Могли бы в полицию позвонить! – подсказал коллега слева, не отрываясь от своей писанины.
– А ты не думаешь, что нас так любят, что и звонить никому не хочется? – среагировал другой.
– Так там не мы, а опера… – стал отбиваться первый.
– Какое людям дело? Форма! Все мы уже не милиция, а полиция! А это ведь что-то значит! Или, ты думаешь, они все дурачки?
Фёдор не выдержал перепалки:
– Эй! Петухи! Вы еще выясните, кого сильнее любят и за что! Кто, наконец, способен мне объяснить, что там стряслось?
– Да всё было просто! В конце концов, появились на площадке ниоткуда два крепких молодца и, видимо, предложили закончить шабаш. На это четверо куда-то их послали, опираясь на своё численное превосходство. Понятно, что двое пришли на площадку не для того, чтобы их посылали. Потому они кое-что предприняли, и через несколько минут всё стихло, кроме стонов пострадавших. Машина осталась лежать перевернутой на крышу и без единого стекла! А на ее днище, которое, как понимаете, оказалось наверху, лежали четыре побитых любителя ночных забав. С разнообразными, но тяжелыми травмами. Опера рассказывают, руки им всем мастерски поломали, а одному и ноги! Наверное, он и их неосмотрительно пустил в ход! И никаких бит или монтировок! Как говорится, ловкость рук! Видать, большие спецы оказались по этой части! Вот мы и думаем, Фёдор, что именно тебе поручат разбираться с этим двойным перевёртышем!
– Почему же мне?
– Так ведь Туз с утра именно тебя дожидается!
– А почему перевёртыши? – уточнил Фёдор.
– Первый – это перевернутая «девятка»! А со вторым интереснее получается. Все пострадавшие – явные выродки! Кто-то возражает? Нет! Ну и правильно! Я бы и сам их добил! Но в глазах нашего правосудия именно они стали несчастными жертвами злостного хулиганства, а не те ребята, которых следовало бы, мне кажется, наградить! Но теперь, Федор Александрович, именно вам поручат поиск доказательств вины тех двух героев, чтобы наш справедливый и неподкупный суд их надолго изолировал от общества! Разве не перевёртыш? Но особо мы хотим вас поздравить, Федор Александрович, с тем, что наш Туз уже придал этому делу особое политическое звучание. Вон, Лёнька – он сегодня внизу дежурит – рассказывал о реакции Туза во время доклада ему. Туз настолько возмутился и испугался, что кричал на Лёньку, будто тот во всём и виноват! «Самосуд учинили! Расправу затеяли! – шумел Туз. – Так у нас, не дай бог, всё население само себя защищать начнет! Тогда мы здесь зачем, я вас спрашиваю? Бед с прозревшим населением не оберешься! Эту инициативу самоспасения следует немедленно задушить на корню!» И далее в том же контрреволюционном духе! В общем, наш Тузик настолько озаботился самоуправством на своей территории, что стал свою лысину от пота утирать! Главной своей задачей, как мне кажется, теперь он считает кару наших ночных героев. Потому-то теперь вам, Федор Александрович, ту пагубную народную инициативу и придется задушить на том самом корню! И, чтобы во всём угодить шефу, делать это придётся с особым рвением!
– Было бы замечательно, если этих ребят ты, Фёдор, вообще не нашел, – высказался, наконец, и Глеб. – Искал бы, искал, да так и не нашел! Конечно, аккуратненько не нашёл, чтобы на себя подозрений не навлечь! Ведь установить этих бойцов особого труда не составит! Но мне бы этого не хотелось. Хорошие ребята пострадают из-за странностей нашего законодательства! Не люблю, когда правый левого везёт! – Глеб засмеялся, как всегда это делал после собственной шутки.
По пути к начальнику Федор думал о том, что довольно-таки трудно притвориться так, будто не удалось найти тех хлопцев, постоявших за честь и покой многих жителей. Уж слишком узкое поле поиска – вышли-то они из ближайших домов. И легко установить, откуда вышли, ведь кто-то из жителей наверняка их видел. К тому же они – либо родственники, например, братья или отец с сыном, либо знакомые. В последнем случае, либо живут рядом, либо легко договорились между собой по телефону, чтобы объединиться. Запись ночного разговора можно быстро найти и к делу приобщить. Судя по бойцовским навыкам, они либо спортсмены, либо бывшие десантники или спецназ какой-нибудь. Что-то в этом роде. А эти ребята все на учете! Можно быстро всех просеять сквозь наше сито. А как только личности обозначатся, останется осмотреть их руки. Ушибы и прочие травмы укажут на недавнюю драку. И дело почти в шляпе – не отопрутся! Но мне-то нужно их, как раз, не найти! Да так не найти, чтобы комар носу не подточил! Это сложнее, чем отыскать!
– Товарищ полковник! Разрешите войти?
– Заходите, Федор Александрович! Присаживайтесь… Я сейчас освобожусь.
Спустя минуту Владлен Васильевич (Туз) действительно перевернул какие-то бумаги на столе текстом вниз и всё внимание обратил на Федора.
– Как дела идут, Федор Александрович?
– Как будто неплохо, товарищ полковник.
– Брось ты своё – полковник, полковник! Мы с тобой старые и хорошие знакомые. Называй меня по имени-отчеству. Мне доложили, будто ты вчера обнаружил главное звено той цепочки мошенников, которые лихорадят наших граждан уже две недели. Спасибо тебе за достойную работу! А что сам думаешь по этому поводу?
– В общем-то, ничего не думаю, Владлен Васильевич. Я на них случайно вышел, потому и среагировал. В подробности не погружался. Ни времени, ни желания для этого пока нет! Думаю, коллеги и без моего участия дело доведут до логического конца.
– Это правильно! Это хорошо, что ты своим коллегам во всём доверяешь. Я тоже надеюсь, что они достойно завершат и это дело, и прочие твои дела. Поверь, Федор Александрович, очень жалко бывает, буквально, до слёз, расставаться с лучшими работниками, но такова наша служба! Приходится подчиняться! С сегодняшнего дня ты выведен за штат! Сдай оружие, секретные документы, все дела и изволь дожидаться нового назначения. Надеюсь, скоро всё устроится! Желаю всего доброго! Ко мне есть вопросы, Федор Александрович? Тогда, до свидания! – начальник поднялся из-за стола и на прощание протянул Федору руку.
Ошарашенный происходящим Федор пожал руку, которая некоторое время назад подписала приказ, не просто отстранивший старшего лейтенанта от должности, но и поломавший его карьеру и судьбу.
Задавать вопросы полковнику, коль не среагировал сразу, он не стал. Дорога ложка к обеду! И, видя, как Туз демонстративно переключился на свои бумаги, повернулся и молча вышел. Вполне уместно заметить, вышел вон! Иначе говоря, был вежливо изгнан со службы!
За что? В этом надлежало разобраться, а для начала – проанализировать. Скорее всего, в приказе, который ему скоро подсунут для ознакомления и последней росписи, формулировка цели и причин отстранения от должности окажется обтекаемой. Настолько неопределенной, что не будет заключать в себе ни малейшей доли того, что позволит что-либо понять. Канцелярские крысы – большие мастера писать приказы нечеловеческим языком!
Федор машинально спускался по лестнице, направляясь к себе, и вдруг его обожгло понимание того, что сейчас он категорически не желает видеть кого-либо из коллег. Никого не хотелось запускать в свою раненую душу. Он собрал волю в кулак, чтобы сгоряча не наделать того, о чём потом пожалеет, с независимым видом вышел из здания, в котором проработал последние четыре года, и, оторвавшись от заинтересованных взглядов, в странном тумане травмированного сознания подчеркнуто деловитым шагом направился в притягательную безмятежность ближайшего сквера.
7.
Для начала Федор попытался нарисовать для себя полную картину событий:
«В общем-то, произошедшее со мной весьма интересно, но теперь оно принадлежит прошлому. Потому – бог с ним! Но почему, почему оно случилось? Это действительно важно понять!»
Теперь, слегка успокоившись, можно сделать предварительные выводы.
Во-первых, Глеб действительно мне не лгал, отрицая свою причастность к делу «мастера». Это хорошо. Для него хорошо! Не запачкался!
Во-вторых, кто-то меня целенаправленно, корысти ради, заложил, а, может, и предал. Кто это сделал и зачем? Конечно, Тузу вполне мог доложить дежурный; ему положено докладывать обо всём! Мог настучать и Глеб, а мог и сам Туз поинтересоваться, уходя домой, кто там остался сидеть в КПЗ? Это плохо, если заложили! Конечно, для меня плохо!
В-третьих, факт, что вчерашнее задержание «мастера» настолько напугало Туза, что он решил немедленно меня обезвредить! Судя по поспешности, он прикрывает кого-то над собой. Потому и перестраховался. Боится, чтобы наверху его не укоряли за провал криминальной схемы! В противном случае, если это дело только самого Туза, он мог в отношении меня сработать кнутом или пряником. А тут – целая операция по ликвидации свидетеля! Это плохо! Значит, возвращение в ряды МВД мне не светит. Такие решительные подвижки случаются лишь в одном направлении. Зарыть меня где-то, для полной уверенности, они вполне смогут, но восстанавливать на службе не станут ни за что!
В-четвертых, если Туз не предпринял ни одной попытки поговорить со мной напрямую, то был уверен в бесполезности этого разговора. Знал, что всё произошло совсем не случайно. Но откуда, скажите мне, такое глубокое знание намерений какого-то там лейтенанта? Пусть даже старшего! Скорее всего, Туза кто-то и проинформировал, и обеспечил мне самую скверную характеристику. Кто это мог быть? В общем-то, многие! Завистники, обиженные, случайно задетые, мои активные противники, несхожие по мировоззрению… Но кто же конкретно?
Азбука криминологии учит: ищи того, кому это выгодно! Но даже этого пока я не знаю наверняка!
Понятно, что на столь подлую роль более всего годится Глеб. Но ведь он мне друг, как-никак, уже лет пятнадцать. Разве с друзьями так поступают?
8.
Федор долго просидел в сквере в изнурительных раздумьях, не замечая хода времени. И кто знает, сколько бы он так сидел, копошась в себе, если бы не Анна – Анна Сергеевна.
Эта милая молодая женщина издавна работает у них в секретном отделе. И давно привлекает Федора прямо-таки волшебной улыбкой, которая (почему-то всегда казалось) адресована только ему. От этой улыбки в груди Федора всякий раз разливается непонятное волнение, радость и уверенность в том, что он способен свернуть любые горы. Анна давно ему кажется эталоном женственности самой высокой пробы. Какая-то теплая она, мягкая и, вместе с тем, надежная. Такой можно смело доверять, даже не сомневаясь…
Случалось, что Федору, дабы окончательно не сойти с ума от опостылевшей ментовской рутины, требовалась положительная нервная встряска или, он и сам не знал, как это назвать, нечто, вроде непостижимого здоровым мозгом божественного оздоровляющего чуда! И тогда Федору представлялось, будто он склоняет свою больную голову к Анне на грудь и покойно замирает. Точно так же, но давным-давно,
