ВТОРАЯ ГЛАВНАЯ ТАЙНА О ПОТЕРЕ

Сегодня Еве предстоит совершенно непонятное событие. Непонятное и по форме, и по сути: Ева абсолютно не понимает, и зачем приходить на этот «детский праздник», и как он будет выглядеть. Еве очень хорошо в ее мире – с подругой Евангелиной в зеркале, которая подарила ей такое важное открытие, с синим тазом, мишкой Винни, компанией балерин с разными нарядами и машинкой Гошей. Зачем ей куча шумных людей, и что она будет с ними делать?
Конечно, Ева раньше играла с другими детьми – но почти никогда не оставалась довольна результатом. Другие маленькие люди, которых мама все время называет «Евины друзья», всегда очень шумные, хотят тоже играть в ее игрушки, и никогда не сидят спокойно, чтобы послушать Евины сказки о мишке Винни и балеринах. Если честно, Ева при каждой такой встрече только и мечтала о том, чтобы попасть домой, и чувствовала к «друзьям» даже некоторое презрение – шутка ли, соседская Маша вон до сих пор носит памперс.
В общем, желание идти на день рождения некого Димы у Евы отсутствует чуть более, чем совсем. И мамины слова о том, что «там же будут твои друзья со всего поселка» и отдаленно не напоминают причину загореться этим желанием.
И тем не менее, сейчас Ева смотрит на свою тень – теперь она знает, что это как ее ОТРАЖЕНИЕ – смотрит, как уныло болтается на ходу бантик на голове, и продолжает покорно плестись за мамой. Интересно, думает она, а можно ли взять эту коробку с очень классным, кстати, конструктором, и убежать домой… Но вот мама уже звонит в звонок и подталкивает Еву к двери.
Открывает сам, видимо, Дима, Ева вручает ему подарок с пассивной агрессией и уныло констатирует: такой же неприятный мальчишка, как и все, кого она встречала в поселке.
За столом, правда, Ева отмечает, что Дима немного отличается от остальных: именинники на прошлых днях рождения, которые она посещала, кичились какой-то непонятной ей гордостью, а скорее тем, что образованный сорокавосьмилетний дядечка назвал бы «чувством собственной значимости». И, хоть Ева еще не знает таких слов, она точно знает, что именно это всем своим видом и показывали отмечавшие свое рождение маленькие люди – а Дима в основном молча ест торт, застенчиво смотрит в тарелку и почему-то время от времени становится красным, как помидор.
Наконец наступает время, которое положено считать самым веселым на сегодня – время общих игр. Шумная толпа соседей оккупирует Димину комнату, а в частности игрушечный город с настоящей большой железной дорогой и поездом – и это не преувеличение, это действительно толпа, собрались маленькие люди со всего поселка, и они действительно оккупируют Димины игрушки. Ева же быстро просачивается к окну, подальше от галдящих соседей, и начинает было с предвкушением желанного одиночества рассматривать узкий уголок за кроватью, где стоит небольшой вигвам – места там только на одного, сейчас залезть туда и просидеть до конца вечера – как вдруг ее взгляд падает на растерянного Диму. Один держит его за руку, притягивая к сидящим на полу вокруг железной дороги ребятам, другой громко требует объяснить, как заводить поезд, третий вот только что запустил в него подушку, потому что Дима никуда не тянется и ни на что не отвечает, а Дима… Дима нервно чешет ухо, медленно пятится назад, на кухню, и вдруг переводит взгляд на Еву с тотальным недоумением на лице. Ева ловит слегка умоляющий взгляд, вздыхает и хлопает несколько раз в ладошки, переводя на себя внимание маленьких мучителей.
Пару раз Ева уже видела такой поезд, и поэтому ей не сложно громко объяснить, как пользоваться железной дорогой, после чего она решительно пересекает комнату прямо через игрушечный городок, берет Диму за руку и требует показать ей секретики в саду, о которых Дима тихонько обмолвился за обедом.
Дима краснеет еще больше, но приказной тон Евы не дает ему никакого пространства для выбора – и только в саду, раскапывая прямо руками небольшие холмики, он как будто облегченно выдыхает.
В общем-то, Ева не собиралась особо общаться с Димой. Ее задачей было только помочь страдающему от толпы ИН-ТРО-ВЕР-ТУ – слово, которое Ева тоже узнает намного позже – и собрату по несчастью, и кто же мог ожидать, что через полчаса методичного раскапывания секретиков Дима перестанет быть красным и начнет быть разговорчивым. Видимо, придется все же потерпеть, уныло думает Ева, но сама не замечает, как ей начинает хотеться узнать, как Дима тогда попал в это странное место за речкой, где он нашел такой подходящий для секретика мраморный камешек. А потом она понимает, что мама водила ее в то место, но очень давно, во времена, которые она смутно помнит, и ей очень нужно рассказать, что на самом деле там водятся русалки, которых она тогда точно-точно видела. А Дима так неподдельно удивляется, что Ева загорается – ведь это значит, что можно наконец поделиться с кем-то кроме няни ее теорией о морских чудищах, заплывших в древние времена в их речку – и вот Дима уже дополняет версию уверенным тезисом о том, что этот мраморный камешек – как раз из приданного невесты-русалки…
Толпу маленьких людей давно развели по домам большие люди, а Димина и Евина мамы все еще пьют чай на кухне и устало смотрят на часы, то и дело покрикивая детям в сад, что это «последние пять минут», и перестают реагировать на умоляющие глазки, активирующиеся в очередной раз по истечении этого срока, только когда солнце окончательно заходит и холмиков с секретиками уже больше не видно. Мама решительно берет Еву за руку и велит попрощаться – но Ева почти не расстроена. Ведь Ева знает, что будет завтра и послезавтра: и речка, на которую ежедневно ходит купаться весь поселок, и Дима с мамой, конечно, тоже – и впереди у них все бесконечное детство, в котором еще бесконечно много времени.
***
Продержать Диму под водой больше тридцати секунд сегодня жизненно важно. Еве очень-очень нужны эти светящиеся звезды на потолок, и спор был отличным решением. Подарили набор им обоим на какой-то праздник, что немудрено – они же неразлучные друзья. Подразумевалось, наверное, что они разделят огромный набор пластиковых светящихся планет, звезд и комет пополам, но это не в Евиных правилах – несмотря на то, что к космосу у нее особое отношение, она поступила «по-жентельменски», как говорит малыш Тима, и отдала набор Диме. При этом взгляд, видимо, у нее был настолько страдальческий, что Дима предложил спор: если продержится под водой дольше тридцати секунд – значит он уже достаточно счастливый, так как имеет все шансы стать профессиональным пловцом, как он мечтает, и не нужны ему детские игрушки вроде набора звезд. Он будет заниматься серьезными делами.
Ева давит на плечи Димы, оставляя его под водой, смотрит на секундную стрелку на часах и думает, что вся эта история как будто придумана для того, чтобы дать Еве забрать набор – но она слишком сильно хочет развесить звезды на потолке, чтобы отнекиваться. И вот стрелка переваливает за 30 секунд, Ева размыкает руки и Дима, фыркая и часто дыша, машет головой, стряхивая воду как собака с шерсти. Ева хохочет и закрывает лицо от капель.
– Получилось! Поедешь теперь на эти игры?
Лимпиские?
– Поеду конечно! А набор теперь твой, – говорит Дима между вдохами, и Ева расплывается в улыбке.
– Отдышался? Наперегонки до того берега? – продолжая улыбаться, Ева толкает Диму локтем, тот кивает, и, еще толком не отдышавшись, бросается вперед.
Наперегонки – одно название, Ева и не пытается угнаться за «профессиональным пловцом», но теперь тот, в свою очередь, ведет себя «по-жентельменски» и делает вид, что они разминулись совсем чуть-чуть. И вот они у другого берега грязноватой речки, Ева старается наладить дыхание, чтобы спросить у Димы, когда она сможет забрать у него свой набор, но он снова ныряет.
– Дим, когда… – начинает она вопрос, когда он показывается над водой, но Дима ее прерывает.
– Ев, мне нужно тебе кое-что сказать.
– Потом, – отмахивается она. – Сначала скажи, ты когда дома?
– Сегодня, – говорит Дима, и вдруг глаза его грустнеют, – сегодня последний день.
– В смысле последний? – не обращая внимания на изменившееся выражение лица Димы, спрашивает Ева, думая о наборе звезд.
– Завтра мы уезжаем, – совсем тихо говорит Дима. – Переезжаем с мамой. В Москву.
Повисает тишина. Ева не знает, что ответить.

***
Дима пахнет мятой. Пахнет мятой, а еще его очень приятно трогать. Приятно крепко обнимать, чтоб почувствовать запах мяты – приятно, но не тогда, когда знаешь, что обнимаешь в последний раз.
Ева цепляется за Диму, а он уже медленно, но верно отстраняется. Его зовет мама, стоящая с чемоданами у края платформы – электричка должна приехать с минуты на минуту, а Ева все обнимает Диму.
Кто вообще сказал, что она его обнимает В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ? Кто это решил? Нет, не хочет она никаких последних разов, не верит в них, не будет этот раз последним – но Евина мама, стоящая сзади них, уже легонько хлопает Еве по плечу, сигнализируя о том, что нужно отпустить Диму, чтоб он взял свой чемоданчик и пошел к электричке. Вот, кстати, и она – слышится шум колес, и Дима не без усилия отстраняется, а Ева чувствует, как все внутри сжимается в огромный комок, из-за которого она не может дышать.
– Держи, – торопливо говорит Дима и вкладывает ей в ладони пушистого игрушечного котенка, – держи, это буду как будто я. Я как будто всегда буду с тобой.
Ева сжимает котенка, как только что Диму, сжимает так, что будь котенок живым, уже не смог бы дышать – не смог бы, как сама Ева, Ева, которая не может сказать и слова в ответ. А Дима явно ждет какого-то ответа, каких-то слов от лучшей подруги, которую видит в последний раз – в последний раз – но не дожидается, а к грохоту колес уже прибавляется и вид вагонов, мелькающих друг за другом с молниеносной скоростью. Слышится окрик Диминой мамы, Дима оборачивается и протягивает было руку к чемоданчику – но вдруг передумав, снова быстро обнимает Еву.
– Не грусти. Потом встретишь других друзей, – торопливо говорит он, а вагоны за его спиной едут все медленнее и, наконец, останавливаются. Дима отстраняется, его глаза красные и мокрые, и, никак не решаясь повернуться спиной, он напоследок быстро чмокает Еву в щеку.
А дальше все вокруг как будто становится очень-очень медленным. Медленно Дима бросает на Еву последний виноватый взгляд, медленно, как в замедленной съемке в мультиках, разворачивается, берет чемоданчик и, наверное, бегом направляется к краю платформы, к маме, к открывшимся уже дверям электрички. Да, наверное, он убегает очень быстро, потому что Дима торопится – но у Евы всё такое медленное: медленно заходят в вагон люди снаружи, медленно комок внутри становится все более плотным и сжатым – пока за Димой с его мамой не закрываются двери вагона, пока Евы совсем не остается – все ее внутренние органы, о которых рассказывала мама, свернулись в комок, она сама стала комком – сжатым, напряженным, плотным комком.
Пару секунд Дима машет ей из окна дверей вагона, не отходя от них вглубь, но поезд начинает движение, и перед ее глазами Димин вагон сменяется следующим, потом следующим, вагоны бегут вперед, и вот поезд уже сменяет пустота, пустота, за которой не видно соседнюю платформу. Комок,