ПЕРВАЯ ГЛАВНАЯ ТАЙНА О КОСМОСЕ

Сегодня Еве исполнилось два года, три месяца и семнадцать дней.
Вы скажете, конечно – ну и что тут такого? Подумаешь: два, три и семнадцать. Разве это цифра? Цифра вот – это пять. Красивая, круглая цифра. Вот когда Еве исполнится пять, ну или хотя бы пять лет, пять месяцев и пять дней – вот тогда и зовите. Тогда мы купим Еве большой розовый торт в виде красивого замка, Ева задует свечи и гордо скажет – ну вот, какой праздник. Вот что я сделала – прожила целых пять лет! Конечно, Ева так скажет, ведь об этом громко будут говорить на кухне мама с папой. Какое дело – целых пять лет уже живет их дочка, а ведь было совсем недавно два года, три месяца и семнадцать дней – подумаешь! Да, мама и папа будут очень гордиться собой и Евой, и будут громко говорить об этом, когда будут втыкать пять свечек в большой розовый торт, и Ева, конечно, подумает, что случилось что-то важное.
А сегодня – ну а что сегодня? Ведь никто не говорит на кухне о том, сколько сегодня стукнуло Еве, и сама Ева наверное – нет, не наверное, а точно, скажете вы – не знает, что сегодня за день. А вот и нет, ответит вам Ева и хитро покажет язык, но не расскажет, почему вы неправы. Потому что это ее тайна. Ее и маленькой Ангелины. Да-да, Ева вас всех обманула, и не расскажет как. И вы никогда не узнаете, что на самом деле день рождения Евы – сегодня, а не в пять лет с большим розовым тортом в виде замка. И пусть Ева не знает, сколько ей было, когда вдруг – неожиданно и без предупреждения – стукнул ее день рождения, просто потому что Ева еще не умеет считать, но точно знает свою первую Главную Тайну.
Это так Ева ее назвала. Как же тайна не может быть Главной, если она первая? Вот так и получилось – первая Главная тайна. Главная – потому что первая, тайна – потому что Ева еще не очень хорошо умеет говорить, но, если бы Еве было не два, три и семнадцать, а сорок восемь лет, она бы знала, что даже хорошо умеющий говорить человек не всегда сможет рассказать такую тайну. На то она и тайна. Но внутри у Евы тайна очень простая и красивая. И раз уж вы такие непонятливые, и раз ни тот человек, которому сегодня сорок восемь, ни Ева, которой два, три и семнадцать, не могут ее рассказать, давайте просто посмотрим на Евин день. А точнее, на Евин поход в гости, во время которого она неожиданно родилась.
Да, сегодня Ева собралась в гости. Как всегда, вечером, когда мама пришла к Еве и сказала: «Евочка, пора купаться», и Ева заулыбалась, предвкушая большой синий таз, желтую уточку, синего кита и главных героев в Водном городе – две руки, которые там хозяйничают – она подумала, что, наверное, опять повидается с Ангелиной. Как всегда, когда мама достает Еву из синего таза, и ежевечернее путешествие в Водный город заканчивается, и вокруг Евы появляется большое махровое полотенце, и Ева уютно сидит на руках у мамы, появляется Ангелина. Ну, это Ева так ее назвала. Потому что Ангелина никогда не разговаривает, только улыбается Еве, и машет ручкой. Это Ева решила, что эта девочка живет в Водном городе, и что зовут ее Ангелина. Почему? Потому что Ангелина всегда с мокрым пушком на голове, и всегда завернута в махровое полотенце – а значит, только вышла из Водного города и… А, вы спрашивали, почему Ангелина? Ну тут-то что непонятного – потому что у Ангелины пухлые ладошки, как у Евы, и такая же желтая уточка и синий кит. А значит, она очень похожа на Еву, а значит, она ее сестра – а сестру обязательно должны звать как Еву, но немножко по-другому. И мама, когда очень ругается, говорит не «Ева, быстро вынь изо рта хвост кота!» –  а «Евангелина, быстро вынь изо рта хвост кота!». Но Ева точно знает, что она – Ева, а не «Евангелина», и значит мама путает ее с сестрой. Вот поэтому и Ангелина, что же тут непонятного.
И сегодня, значит, Ева, как всегда, собиралась к Ангелине в гости. Ева любит Ангелину: та очень красивая и пухленькая, у нее мелкие белые зубки, которые видны, когда она улыбается. Да, жаль, что Ангелина не разговаривает, потому что она Еве очень нравится. И сегодня Ева точно решила с ней поговорить, когда придет к ней в гости – тем более что сегодня мама была какая-то взъерошенная, и не посадила Еву в синий таз, как обычно, а просто принесла в ванну, поставила на табуретку и ушла куда-то, оставив Еву с Ангелиной наедине.
И вот Ева стояла на табуретке, смотрела на Ангелину и думала, что сегодня она какая-то не такая, как обычно. Обычно Ангелина завернута в махровое полотенце, и пушок на голове совсем-совсем мокрый – конечно, не просто же так Ева решила, что Ангелина родом из Водного города.
Вот вы как думаете – разве человек, который живет в Водном городе, не должен быть совсем мокрый? Разве на нем не должно быть большое полотенце, чтобы высохнуть, раз уж он на время покинул свой город, чтобы повидаться с Евой? Конечно же должен, ответит вам Ева, ведь это известно даже ей, а она еще совсем маленькая. А значит, всё это точно должно касаться Ангелины, и еще не случилось ни разу, чтобы было по-другому, чтобы она не соответствовала образу жителя Водного города.
Так что тогда случилось сегодня?
Сегодня, во-первых, Ангелина пришла на встречу совсем сухой. С пушка на голове не стекает вода, а на пухленьком личике нет обычных капель. Во-вторых, на сестре в этот раз нет никакого махрового полотенца. Наоборот, на Ангелине сегодня вся одежда, которая должна быть не на жителе Водного города, а на самом обычном человеке – синие шортики и желтая маечка, совсем как на Еве. Ну а в-третьих, всегда довольная Ангелина, которая ласково щурится Еве по вечерам, сегодня смотрит вперед абсолютно с другим выражением. На ее личике большое непонятное слово, значение которого Ева узнает намного позже, но уже сейчас хорошо считывает – слово, которое называется НЕ-ДО-У-МЕ-НИ-Е. НЕ-ДО-У-МЁН-НО Ангелина смотрит на Еву и как-то странно ежится, то ли от холода, то ли от непонимания, что за день сегодня и почему она выглядит сейчас так, а не иначе. А мамы все нет, и Ева с Ангелиной молча смотрят друг на друга, и в воздухе как будто висит неловкая пауза. Еве неудобно и странно, и она открывает ротик, чтобы спросить у сестры, что же случилось – но в тот же момент пухленькие губки Ангелины тоже открываются, и Ева передумывает. Вдруг, как будто откуда-то сверху, к ней приходит мысль, что Ангелина не сможет объяснить, что пошло не так. И тогда к ней приходит озарение – Ева вспоминает, что, когда мама гладит ее по волосам, она буквально чувствует, как мама таким образом говорит, что любит ее. Вдруг такой способ сработает и с ее молчаливой сестрой? И Ева нерешительно, тянется к большой прямоугольной перегородке на стене, которая всегда отделяет мир Ангелины от ее мира, и прижимает к ней ладошку, что немедленно повторяет и Ангелина.
И вдруг мир вокруг – и Евин мир, и мир Ангелины – как будто подпрыгивает, переворачивается с ног на голову, и возвращается обратно. Ева переводит взгляд на прижатые друг к другу ладошки и вдруг ВСЁ ПОНИМАЕТ. Понимает не потому, что Ангелина так быстро повторила за Евой движение и прижала свою ладошку к ее, не то, что сегодня на них обеих одинаковая одежда, никак не обозначающая принадлежность к Водному городу, и даже не то, что живет Ангелина точно в такой же ванной, что и у Евы.
Понимание приходит отчасти из-за того, что перегородка между их мирами оказалась холодной и стеклянной, и сквозь нее совсем не чувствуется тепло ладошки ее, как она думала, сестры, а отчасти – потому что пришло время. И вот стоит Ева, прижимая ладонь к предмету, обозначенному другим словом, которое пока не знает: слово это – ЗЕРКАЛО. И Ева думает, кто она такая.
Потому что, когда мир подпрыгивал и переворачивался, Ева поняла, что никакой Ангелины нет, и вот Ева – есть. Потому что вот она, Ева – стоит в ЗЕРКАЛЕ в синих шортиках и желтой маечке, стоит и смотрит на СЕБЯ, а совсем не на Ангелину. И как же это так – если никаких ее сестер в ЗЕРКАЛЕ нет, а есть она сама, и если на СЕБЯ можно посмотреть, значит это СЕБЯ существует?
Значит, где-то в этом большом мире – а Ева отчетливо чувствует сейчас, какой он большой – в большом мире с мамой, папой, другими маленькими людьми, в мире с их домом, дворовым котом Васькой, двумя детскими площадками, речкой и всем поселком – есть не только все эти вещи и существа, но и… сама Ева?
Выходит, она существует. И это никак нельзя отрицать – вот же она, стоит напротив с широко открытыми от НЕ-ДО-У-МЕ-НИЯ глазами. Выходит… Я есть?
И Ева испуганно отдергивает ладошку от стекла – конечно, то же самое делает Анге… ОТРАЖЕНИЕ – и спрашивает, спрашивает то ли по привычке – у бывшей Ангелины, то ли у мира, большого и наполненного кучей людей и вещей – спрашивает, кто же тогда она, Ева?
Кто Я?
И мама все не идет, а мир вокруг Евы опять вертится, переворачивается, и Ева чувствует себя как будто под светом прожектора, направленного с большой черной штуки с точками сверху, которую можно увидеть ночью. Ей почему-то кажется, что сейчас она стоит как раз под ним – под КОСМОСОМ, а не под серым потолком с местами потрескавшейся штукатуркой – и эта большая черная штука, этот КОСМОС, и дает ей ответ.
Сегодня Еве два года, три месяца и семнадцать дней. Да, три и семнадцать – это совсем не большие числа. И поэтому Ева сама не знает, какой вопрос сегодня задала КОСМОСУ. Но зато она знает точно, что КОСМОС ей ответил – потому что ответил он не скучными словами, не дотошным взрослым языком, которым мы описывали ее вопрос.
Еве ответили теплом. Теплом, которое она вдруг почувствовала, растерянно смотря на себя, пока мама все не шла и не шла. Ева еще не купалась, и махровое полотенце висит нетронутое на вешалке, но ее вдруг как будто в него обернули и крепко-крепко закутали. И вот у ОТРАЖЕНИЯ на личике уже расплывается широкая улыбка с белыми зубками, и Ева точно-точно понимает несколько вещей.
КОСМОС говорит ей своим теплом, что она – его важная часть. А еще говорит, что он очень-очень счастлив по этому поводу. И Ева щурится от удовольствия, понимая всё и сразу. Стоя в луче прожектора с самого-самого верху, она думает о том, как здорово, что она стоит сейчас в ванной на табуретке, и что у нее есть отражение, и что мама решила сегодня последить за разогревающимся на плите молоком и оставила ее на несколько минут, а Ева в это время ВСЁ ПОНЯЛА. Как здорово, что на ней синие шортики и желтая маечка, и свет в ванной приглушенно-желтый, и над потолком с трещинами крыша из черепицы, а над крышей из черепицы – большое-большое бесконечное пространство, важной и счастливой частью которого она является.
Как здорово, что ей сегодня именно два, три и семнадцать, и как здорово, что она сегодня родилась.