Запретная скрипка

  - Ну и ладно! - кричал юноша, стоящий под окнами замка. Он глядел на одно из окон на втором этаже и, судя по его плаксивому голосу и судорожным взмахам руками, был расстроен и возмущён до предела. - И пусть! Я всё равно научусь играть! Без тебя и твоей скрипки. И никакая она не волшебная! Ты просто пускаешь пыль в глаза, околдовываешь людей, чтобы они не отличали хорошую музыку от твоего жалкого пиликанья.

  В окне показалось лицо, обрамлённое гривой непослушных седых волос. И из-под густых рыжеватых усов вылетели сердитые слова:

  - Глупый мальчишка! Ты думаешь, что высказываешь мысли? О нет, это не мысли, а карканье молодого грача. Если ты полагаешь, будто колдовством возможно подчинить себе музыку, то ты непроходимо туп. Музыке подчиняются, смиренно преклонив перед нею гордую голову. Кто мы все против божественных гармоний?

  - По крайней мере, я - человек! - с достоинством заявил юноша.

  - А ну, человек, поднимись ко мне!

  - Чтобы ты снова выставил меня вон?

  - Не бойся, обещаю больше не делать этого.

  Юноша (а звали его Петером) пожал плечами и неохотно вошёл в замок. Поднялся по широкой каменной лестнице и, немного помедлив, открыл кованную медью дверь. Вошёл и вновь очутился в вожделенной комнате, заваленной стопками нот и скрипичными футлярами. По стенам висели смычки и мотки струн. Посреди этого беспорядка стоял Георг - тот самый, что выглядывал в окно. Ехидно улыбаясь, он протянул Петеру скрипку.

  - Ну что ж, если ты такой умелый музыкант, сыграй-ка на этом инструменте.

  - И сыграю! - Петер больше не колебался, а обиду в его душе превозмогло желание показать всё, на что он способен.

  И он заиграл.

  Что же это была за чудесная скрипка! Казалось, она пела сама, без участия музыканта, сама подсказывала ему все тонкости, а тому только и оставалось, что поспевать за её мыслями.

  Никогда раньше Петер не играл так вдохновенно!

  Несмотря на то, что эту пьеску сочинил он сам и пока не исполнял на публике, скрипка знала её до мельчайших подробностей и даже подсказывала автору, как её улучшить.

  Когда замер последний звук, Петер торжествующе взглянул на мастера:

  - Ну как?

  - Для начинающего недурно, - пожал тот плечами.

  - Недурно? - возмутился Петер. - Да это божественно!

  Георг рассмеялся и, подойдя к окну, поманил юношу рукой. Когда тот приблизился к нему, он сказал:

  - Видишь острую скалу под горой?

  - Ну, вижу.

  - Видишь сидящего на ней орла?

  - Вижу.

  - Смотри, он взлетел. Ты заметил, как неуверенно машет он крыльями? Вот опять сел. Это птенец, вчера выпал из гнезда. Я думал, разобьётся, но у него хватило догадливости заработать крыльями. Голову даю на отсечение, он, перепархивая от скалы к скале, гордится тем, что родился птицей и хвастается перед козами и кроликами своим сомнительным умением летать. И кричит всем и каждому, какой божественной грациозности исполнен его смехотворный полёт.

  - Ты это о моей игре? - обиженно проговорил Петер.

  Георг положил ладонь ему на плечо.

  - О тебе, мальчик. И о себе, и о каждом, кто взялся творить. Ты неплохо играешь, но твоя музыка пуста, нет в ней ни мысли, ни страсти, ни слёз, ни радости. Как расписная шкатулка, она может тешить взор неискушённого человека - мастера же ни капельки не убеждает.

  - Я не верю тебе, - чуть не плача, проговорил Петер. - Ты смеёшься надо мной.

  - Если не веришь мне, зачем тогда пришёл? Не верить надо тому, кто хвалит неумелые твои действия, - учитель же потребует от тебя совершенного доверия.

  - Прости, Георг, я погорячился. Я знаю, что ты лучший в городе музыкант...

  - Но твоя гордыня не хочет признавать, что ты плох в моих глазах? Ведь так?

  - Ты видишь меня насквозь.

  - Я вижу в тебе себя: когда я был молод, я точно так же брыкался, называя эти козлиные прыжки грациозным танцем души.

  - И долго ты учился, прежде чем стал играть так, как сейчас?

  - Если честно, я до сих пор не доволен своим мастерством. Тем более что многое зависит... - Георг осёкся и отошёл от юноши на несколько шагов.

  - От чего зависит многое? Почему ты замолчал?

  - Тебе ещё рано это знать.

  - Но если я стану твоим учеником, ты откроешь мне тайну?

  - Конечно. Я открою тебе все тайны.

  - В таком случае, прошу тебя: возьми меня в ученики!

  - Даже не знаю... - Мастер бросил на юношу неуверенный взгляд. Но тот смотрел на него сквозь слёзы с такою мольбой, что старик наконец согласился:

  - Ты принят.

  - Ура! - крикнул юноша и исполнил на скрипке сочинённую покойным отцом «Оду победе».

  Слушая её, Георг снисходительно улыбался, и в лучах заката играли две слезинки в его глазах.

  ***

  Петер переселился в замок учителя. Мрачным было это сооружение. В нём жили не только хозяин и трое слуг, но и целая толпа привидений. Призраки были безобидными, хоть порой и досаждали Петеру, особенно по ночам: стуки, шарканье по полу, шелест шелков и скрип пера по бумаге и ещё добрая сотня звуков, мешавших ему спать. Но постепенно он привык и к этому. Лёжа в кровати и прислушиваясь к суете привидений, он улавливал в ней следы гармонии, связывал звуки в единое целое - и рождалась музыка, вернее, колыбельная без слов, помогающая ему заснуть.

  Каждое утро Петер входил в комнату, заваленную нотами и скрипичными футлярами, и Георг занимался с ним музыкой. После урока хозяин брал любимую свою скрипку и уходил на городскую площадь - играть для всех. Когда он возвращался, они обедали, затем шли на прогулку по саду или ехали в карете в горы, к озеру, в лес, на берег моря, и во время этих прогулок учитель открывал ученику свои тайны. 

  Однажды вечером Петер вошёл в комнату, где они занимались, и сказал:

  - У тебя здесь столько всего! Позволь мне навести порядок.

  - Хорошо, Петер, если хочешь. Мне-то всё недосуг.

  - Неужели всё время ты тратишь на сочинительство?

  - Не в том дело... Ладно, мальчик, поделюсь с тобой ещё одним секретом. Садись вон на тот стул, он ещё довольно крепкий, а я посижу на этой стопке бумаги. Итак, слушай внимательно. Город, в котором ты родился, ещё не весь мир.

  - Ну да, - перебил его Петер. - Город - только часть острова.

  - Но и остров не весь мир.

  - Разумеется, вокруг него - море.

  - Но и море не весь мир.

  - Значит, за морем есть земля?

  - Есть, конечно. Мир огромен.

  - Но почему я ничего о нём не знаю?

  - В городе давно забыли о большом мире.

  - Почему?

  - Потому что люди остались только здесь, на этом острове. В других местах их было в миллионы раз больше, но они исчезли.

  - Исчезли?

  - Ты же слышал выражения «конец света», «придёт конец времён», «до скончания века». Вот этот конец и наступил на земле несколько сотен лет назад. Люди умерли, и Земля, избавившись от них, впервые за многие тысячелетия вздохнула свободно и принялась залечивать раны.

  - Но почему они умерли?

  - Потому что не любили ни друг друга, ни свою кормилицу Землю. Они вели себя как самоубийцы, вот и убили себя.

  - Как это - убили? Ножами, что ли сами себя зарезали?

  - И ножами тоже. Но основная причина - та, что Земля больше не смогла терпеть издевательства своих детей. Она поразила их смертельной болезнью. Когда-то она умела лечить не только свои язвы, но и растения, животных и людей, но люди довели её до полного изнеможения. Там, где были густые леса, болота, реки и озёра, простиралась мерзость запустения. У Земли осталось сил ровно настолько, чтобы произвести на свет страшную смертельную лихорадку, а создать лекарство от болезни она, даже если бы захотела, не смогла бы. Это было последнее, отчаянное действие больной Земли. Если бы она не успела вовремя, то непременно погибла, а с нею - и всё живое. А так она избавилась от причины...

  - Но почему на острове остались люди?

  - Земля пожалела их, последних двуногих. Она ведь не кровожадна, не жестока, просто ей приходится защищать не только себя, но и всё живое. И ещё одна причина, почему люди ещё живут на острове, - это моя скрипка.

  - Скрипка? - Удивлённый Петер вскочил со стула и стал оглядывать футляры. - Которая из них?

  - А та, на которой ты играл здесь в первый раз. Моя любимая. Это Скрипка Счастья. Слушая её, люди умиротворяются, чувствуют себя довольными жизнью, их не тянет ругаться, делить наследства, бить слабых, мстить сильным.

  - Вот почему ты каждый день играешь им! - догадался Петер. - Чтобы они вели себя прилично?

  - Точно, для этого я им и играю. Но стоит мне прекратить свои выступления хотя бы на неделю, в городе начнутся беспорядки, воры будут красть, злодеи - грабить и убивать, хитрецы - выдавать негодный товар за хороший, мужья станут изменять жёнам, жёны - мужьям, родители - обижать детей, дети - издеваться друг над другом. Лесорубы изведут весь лес, рыбаки выловят всю рыбу, рудокопы изуродуют землю, и на ядовитых отвалах вокруг шахт больше ничего не вырастет... Вот для чего я играю - чтобы хотя бы на острове не прекращалась жизнь потомков Адама и Евы.

  - Теперь я понимаю, - сказал Петер. - Но смотри, сколько у тебя скрипок. Неужели каждая - для счастья?

  - Все они для счастья, - усмехнулся Георг, - но каждая - для особого дела. Вон та, что у стены, на самом верху, - для полётов птиц, та, что под нею - для цветения садов, следующая - для урожая хлеба и овощей, есть также для плодовитости скота, смягчения нравов в семье, ну, и много других...

  - Прямо как молитвы! - восхищённо произнёс Петер.

  - А игра на скрипке, только настоящая игра, а не пустая бравада, и есть молитва Богу. А молитве необходимо учиться особенно старательно. Так что, если ты хочешь стать таким, как я, тебе придётся освоить все эти скрипки.

  Петер подошёл к ближайшему футляру и бережно поднял его с пола.

  - Это скрипка для мужской силы и женской радости, - пояснил Георг.

  Петер смущённо улыбнулся и прижал футляр к груди. А мастер сказал, подмигнув ему:

  - Можешь взять её себе в комнату. Пусть утешает тебя. С нею ты быстро найдёшь общий язык. 

  - Спасибо, - покраснев, проговорил Петер и, помолчав, добавил: - Но почему ты играешь в городе только на той, одной?

  - Потому что на других я играю по ночам. Когда спят все, кроме звёзд и луны, кроме летучих мышей и сверчков. Это лучшее время для молитвы: чистым звукам не приходится пробиваться сквозь шум суеты, ломаясь и пачкаясь. Бог любит прозрачную музыку, а не хлюпающую грязь.

  ***

  Петеру пришлось осваивать все скрипки, и это было трудно - у каждой оказался свой нрав: одна была слишком нежна и не терпела резких движений, вскрикивая от боли всякий раз, когда Петер забывал, что ей нужны ласки; другая, напротив, только и ждала, когда смычок залихватски ударит по струнам, и тогда музыка взвивалась в небо, как крылатая кобылица, пробуждая бесшабашную радость даже в слуге Рихарде, старом брюзге; третья отличалась задумчивым, философским настроем, навевала глубокие мысли... И так далее. К каждой из сотен скрипок, хранящихся в замке, нужен был свой подход. Стоило Петеру не учесть малейшего оттенка в настроении взятого в руки инструмента - и музыка получалась неживая, а то и упрямилась, не хотела сотрудничать с человеком, не сумевшим понять её.

  Только одного футляра Петеру запрещено было касаться.

  - Что в нём? - спросил он.

  - В нём скрипка, - коротко ответил Георг.

  - Понятно, что не рыба, - обиженно буркнул Петер. - Разве так