Самый страшный день войны. Глава 2. За месяц до страшного дня

крестами появились, когда до железнодорожной станции оставалось километра три.

«По вагонам!»

«Под страхом отправки на фронт нам запретили в статьях употреблять слова «красная армия», «солдаты противника» и прочие. Уверяли, что против нас воюют не люди, а полчища насекомых, это не солдаты, их нельзя персонифицировать».
Ш. Райх, лейтенант, управление пропаганды вермахта
«Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьёт твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьёшь немца, немец убьёт тебя… Не промахнись. Не пропусти. Убей!»
Илья Эренбург, «Красная Звезда», 24 июля 1942 г.
«Скоро я научусь отличать взрывы мин от снарядов, пока же хорошо узнал, как быстро падать лицом в грязь. Если у вас есть сахарин, пришлите мне несколько пакетов. Кроме того, я был бы рад получить от вас мочалку для тела, а также любую простую тряпку, которую можно было бы носить на шее, как шарф. Ещё у меня есть одно желание, хоть это и выглядит странно: карта России! Есть точные карты для бомбометания, но нет всей России. Неужели она такая большая?»
П. Шлоссбут, штурман люфтваффе
«Особенно немцев пугали русские просторы, в которых ориентироваться им было всё равно, что в пустыне. ”Если ты потерял горизонт, считай, что заблудился, – пишет домой один солдат вермахта. – Огромные расстояния здесь пугают и деморализуют. Равнины, равнины, им нет конца. Это сводит с ума”. Министр пропаганды Геббельс запретил публиковать полную карту Советского Союза, печатались лишь отдельные участки необъятной территории. ”Огромные расстояния могут напугать общественность”, – так он объяснял своё решение».
Тарас Репин, «Русская семёрка», 12 июля 2020 г.


...По донским степям в июле не ходят – погибнешь не за грош. И не ездят без надобности: встанет машина – никто не поможет.
Мчатся по степному бездорожью пять полуторок. Солнце жёлтое высунулось справа, колонна старается забирать севернее. За каждой машиной облако висит такое хвостатое, что с небес наверняка кто-то смотрит и удивляется: «Ты куда так торопишься? Чего пылишь? Али жить надоело?»
– Не узнаю я этих мест, – ни к кому не обращаясь, сказала Глафира.
– Ты что, местная? – прокричал ей в ухо старшина.
– Да вроде всё изъездила здесь, а не узнаю. Наверное, потому что видела всё от путей, из кабины паровоза, а тут наоборот. Скорей бы рельсы увидеть, до станции добраться…
Самолёты с крестами появились, когда до железнодорожной станции оставалось километра три. Так сказал старшина. Он ещё успел крикнуть:
– Ярослава, стукни по кабине, чтоб тормозил! Все – вон из машины! Рассыпались горохом!
И только потом уже уставное:
– Воздух!
Колобок, как ты сумел разглядеть их на горизонте? Ведь совсем невидимые чёрточки, а полуторка тарахтит так, что кричать друг другу приходится, чтобы услышали. Ох…
Горох – правда, что горох. Со всех трёх бортов посыпались девчата на землю. И несутся, обгоняя старшину, навстречу стае чёрточек. Только чёрточки те уже не на горизонте, а почти над головой – страшные, желтоклювые черти. И всё ниже, ниже…
– Ложись! – дико орёт старшина.
И жёстко толкает девчат в спину, валит на землю. А по земле – фонтанчики, и звук такой, словно камешки кто-то на крышу закинул: цок-цок-цок. Завыло сразу, не понять – то ли люди это со страху, то ли сирена какая. И взрыв. Второй, третий. Да снова фонтанчики – цок-цок-цок. И вой сумасшедший, и земля ходуном от близких взрывов…
Что это трещит? Чем так пахнет? Глаза можно открыть?
– Подъём, девчата! – старшина помогает подняться. – Все живы? Надо раненым помочь. За мной!
Так вот что трещало и пахло… «Мессеры» начинали атаку с конца колонны, а взорвались бомбы уже в середине. Одна из бомб попала прямо в кузов, где ехали «ветеранши». Водителя грузовика выбросило из кабины. Его искалеченное тело лежало на одном краю воронки. Деревянная кабина горела со страшным треском на другом.
– Отойдите, подальше отойдите! Это патроны взрываются!
Разбита и вторая машина. Взрывная волна далеко раскидала вокруг щепки, остатки какой-то материи, каких-то железяк и ещё неизвестно чего. Мотор грузовика дымит, капот весь в дырках. Раненого водителя перевязывает девушка – та самая, с красивым значком «Готов к санитарной обороне». Людей в кузове машины не было, только скудное хозяйство старшины.
Колобок порылся в этой мусорной каше, поднял два почти целых, не сильно помятых котелка, протянул Зое:
– Возьмите, пригодится…
От головной машины подошёл командир, которого девочки запомнили: он стоял вчера на трибуне, когда было общее построение на школьном стадионе. Поглядел на останки погибших, зыркнул глазом на измызганную одежду счастливо уцелевших, кивнул старшине:
– По машинам! Некогда… да и некого хоронить!
Все полезли в кузова. Объезжая воронки подальше, три полуторки рванули дальше.
– Самолёты вернутся, – как-то спокойно и деловито сказал старшина Глафире.
– Я знаю. Они всегда возвращаются. Но мы успеем.
– Да, успеем. Обязательно успеем, – так же спокойно согласился колобок.
Они успели. Подскочили сзади к какому-то разъезду. Глафира так и не признала, к какому. Но какое же это счастье – видеть, что война рядом, а на железной дороге царит идеальный порядок. Паровоз под парами стоит, отфыркивается, значит, заправлен. Вагоны пассажирские, у каждого часовой, две платформы, тоже с охраной, две последние теплушки открыты, – залезай и езжай! Туда, куда прикажет начальство, оно должно знать, куда им ехать. Оно и приказало:
– По вагонам!
Старшина успел закинуть в каждую теплушку по паре берёзовых полешек, по коробку спичек, банке тушёнки и концентрату каши.
– Ведра с водой там вроде есть, так что не пропадёте! На остановке загляну, а пока вот так!
Поезд тронулся и стал быстро набирать скорость. Куда? В какую сторону? На Каменск? А куда же ещё?
Часа не прошло, как сзади что-то раскатисто громыхнуло, и началась такая канонада, что каждая из девушек, наверное, подумала: «Повезло! Как же нам повезло! Проскочили!»
– Нам-то в телячьем вагоне, а остальным в плацкартном! – ворчала Катя, отчищая от грязи подаренные старшиной котелки.
Подруга Леночка сидела рядом, по-прежнему кутаясь в солдатское одеяло, которое захватила утром. Но Катю она не поддержала. Вагон как вагон. С двух сторон – нары, посередине – печка. Ярослава с Любой умудрились нащипать растопку с помощью тех самых ножниц, разожгли огонь, поставили на буржуйку ведро с водой.
– Будем кашу варить! Чем не вагон-ресторан?
– Это больше похоже на турный вагон, – Глаша была в своей стихии.
– Какой такой турный?
– Это такой специальный вагон для людей, которые груз в дороге сопровождают или локомотивы в пути обслуживают. Леночка, малышка, тебе что, холодно?
Та сделала вид, что не слышит. Или вправду не услышала – смотрела перед собой, поглаживая, словно кошку, уложенный на коленях мешок с вещами.
Промчался мимо встречный грузовой состав.
– Что-то не так! – тревожно оглядела всех Глаша. – Слышали? Один длинный гудок, три коротких. Это сигнал тревоги.
Она высунулась в дверной проём.
– К какой-то станции подъезжаем… Каменск, что ли? О-ой!
Вагон мотануло так, что она, хоть и держалась за брус, отлетела от дверей в дальний угол. Завизжали колёса. Небольшой их состав ещё тянуло вперёд, но только по инерции, всё медленнее. Не успел поезд полностью остановиться, как все кинулись смотреть, что там случилось.
Вдоль состава бежала женщина в красной железнодорожной фуражке, с красным перекошенным лицом. Она махала красным флажком и кричала:
– Назад, товарищи! Назад! В Каменске, Миллерово, Калитве – везде немцы! Назад! Я стрелку перевела, ещё успеете повернуть! Наши уходят за Дон! Спасайтесь!
В Каменске немцы? И в Белой Калитве?! От них до Дона почти двести километров – и что, эти две сотни километров мы просто так фашистам отдадим?
…Позже десятилетиями историки будут стыдливо умалчивать этот страшный разгром сразу двух фронтов и гигантские наши потери. Те, кто был в просчётах виноват, попытаются переложить вину на одного-единственного человека. А море пролитой в излучине Дона крови искупит потом главная победа Красной Армии в сорок втором году – героическая оборона Сталинграда и пленение армии фельдмаршала Паулюса. Но до этой победы ещё далеко, а пока – только хаос и неизвестность царят на маленьком полустанке.
– Связь есть? – сурово допрашивал женщину в железнодорожной форме командир, знакомый по трибуне на школьной спортплощадке.
– Нету связи! Я звонила – немцы ответили, и тут же связь прервалась. Смотрите, посёлок горит уже, бомбят непрестанно!
– Не паниковать! – заорал командир. – Вам известен приказ паникёров расстреливать на месте?
Женщина замолчала. Подняла на него усталые глаза и тихо попросила:
– Возьмите меня с собой, товарищ командир. Не пощадят ведь немцы. У меня и оружие есть. Наган. Только без патронов…
Командир молчал. Потом вдруг вытащил из кобуры свой револьвер, высыпал на ладонь патроны, взял два себе, остальные протянул женщине:
– Это всё, что могу!
Хрустя песком, повернулся на каблуках, пошёл к машинисту паровоза.
– Давай реверсом! Ходу! По вагонам!
Теперь они ехали в обратную сторону. Интересно, что проскакивали разъезды и полустанки всегда под зелёный светофор, словно литерный. Сзади не было слышно взрывов, а вот спереди канонада с каждым часом становилась всё чувствительнее.
– Надо же, ведро не упало с печки, – хмыкала довольная Ярослава. – Сейчас закипит, и можно крупу засыпать. Тушёнку в последнюю очередь.
Пока на разъезде стояли, она успела пару штакетин оторвать от забора и теперь ломала их на щепки. Вагон почти не болтало. Ветерок обдувал от дверей. Запахло обедом.
– У кого сухари остались – доставай! Чаю не будет, но оно, может, и к лучшему.
Ели из котелков по очереди, прислушиваясь к канонаде.
– А ведь нам надо на восток поворачивать, иначе мы к фашистам прямо в пасть попадём, – Глафира обвела подруг тревожным взглядом. – У Ростова нам нигде на тот берег Дона не перебраться.
Права она оказалась! На одном из разъездов ситуация повторилась, и они чуть не въехали в середину жуткого боя наших «сорокапяток» с немецкими танками. Опять помогла вовремя переведённая стрелка.
К вечеру стало ясно, что им действительно повезло. Сзади, справа и слева полыхали зарницы, а на востоке, куда теперь шёл их небольшой состав, было мирно и тихо. Даже связь появилась, и на одной из остановок довольный старшина сообщил:
– Командование радо, что мы нашлись, ждут нас в Камышине. Так что сейчас можете набрать воды, я вам хлеба принёс и пару вёдер.
Чтобы не смотреть снизу вверх, старшина встал на подножку. А подножка-то – самоделка. Доска половая, толстой проволокой прикрученная к скобам внутри вагона. Ухватился старшина рукой за поперечный брус и стоит-качается на ступеньке. Выше не стал, а роднее – воистину. Папаня, как есть папаня родной.
– Угля разрешили немного взять. Сходите. Сколько нам ехать – никто не знает. Через полчаса тронемся.
И он ушёл по другим вагонам добрую весть разносить.
Пока паровоз заправлялся, вода на буржуйке стала закипать. Вот тебе чай – пусть без сахара, а