Хорватии. И мы с ней поехали – в самую жару, сначала на автобусе, а потом на кораблике, через древний Сплит, в городок Шибеник, с крепостью на горе, средневековым замком и садом с лекарственными травами у монастыря святого Лаврентия. Певица честно отработала под оглушительный рев поклонников, а потом так же добросовестно принимала в специально отведенном месте журналистов и фотографов. Я даже из- за угла – меня не пустили – щелкнула Анну на телефон. Со знаменитостью. Но на выставке, конечно, будет портрет – на сцене, в ковбойской шляпе, с сияющим взглядом.
Вот тоже из Хорватии – пианист – видны только лицо и руки, а рояль сливается с темнотой. Это мы на концерте на церемонии, где мне давали какую-то награду за мои усилия – скромные – вернуть на Балканах интерес к русской литературе. Мой любимый – добродушный краснощекий кондитер в поварском колпаке с белоснежным тортом в руках, – это уже из нашего летнего путешествия по Сербии. Два портрета с прошлогоднего форума – Борис Гребенщиков и Владимир Сорокин. Да, не скучно Анна год провела.
А в завершение – безымянный портрет – Бокельский стрелок. На картине – Боко-Которский залив, и в его прекрасных водах на маленьком плотике качается привязанный петух – это не просто петух – это символ турецких захватчиков. Со спины снят стрелок в черном, шитым золотом жилете с красным поясом, у него на плече ружье, поза схвачена – это как они, черногорцы, умеют: спокойная и напряженная одновременно – враг не пройдет!
Мужчины наши пакуют картины, пора ехать и монтировать Анину выставку. Завтра сюда съедется народ, который поразбросало по Европе. Анне – слава, а мне – московские друзья, которых не видела уже несколько лет.
61.
…Дорогой, я улетаю в Москву. Прости, что не сказала заранее. Роман окончен, сегодня ставлю точку, название придумала. Мне нечего здесь делать. Вся моя жизнь там, в Москве. Друзья, с которыми вместе я еду в аэропорт, говорят, что я напрасно надеюсь вернуть то, что прервалось моим отлетом, что той Москвы, которая теперь манит меня огнями, больше нет, и что мне вряд ли понравится этот особяненный город. Я им верю, но хочу посмотреть своими глазами, – возможно ли восстановить разорванную ткань.
Я наготовила своим зимних запасов, и они отпустили меня.
Ты не думай, я полюбила Балканы и привязалась к тебе. Мы с тобой обязательно доделаем все, что вместе придумали, – и покажем в Москве. Приезжай! Конечно, из Белграда до Москвы подальше, чем до Черногории, но ты ведь легок на подъем. Может, и вернемся вместе. Может, ты еще свозишь меня на Тару, и я снова увижу восход над золотыми соснами, нарву желтых цветов и вдохну этот запах – печали и счастья.
РАССКАЗЫ
ИРИНА
– Пожалуй, это единственное место в Сербии, где я не хотела бы жить, – нерешительно сказала Татьяна. Она бы выразилась ярче, сдержанность – это не ее недостаток, но все, что окружало нас в тот момент, требовало большой осторожности. А окружала нас Смедеревская крепость.
Всегда спрашивают про первое впечатление. Оно у нас было – крепость не просто большая, она огромная. Уж на что современный человек привык к небоскребам, – гигантские, обломанные сверху башни, которым счет терялся на десятой, не были похожи ни на один замок Европы. За высокой стеной с квадратными зубцами мелькал Дунай. Прямо перед крепостью тянулась железная дорога, на которой без движения, в клубах черной гари стоял локомотив с длинным составом. На фоне башен он был похож на игрушечную железную дорогу циклопического ребенка, который в любую минуту мог появится из широкой прорези в башенной стене. Вот такое было наше первое впечатление. А последнее – когда мы уже уходили, оставляя за спиной стены, розовевшие в лучах огненного заката, – вот таким оно и было: хотелось уехать подальше от этого места и поскорее.
Накануне вечером Татьяна привела меня в бар. Белградская вечерне-ночная жизнь выплескивает на теплые улицы тихое, почти домашнее веселье, и пешеходная зона словно становится гостиной для каждого, кто вышел прогуляться по городу. Мы дошли почти до парка Калемегдан, свернули налево и поднялись по ступенькам в бар, который круглый год празднует Хеллоуин. Кукольные ведьмы, паутина на стенах и смешное меню коктейлей с колдовскими названиями, типа «приворотное зелье» или «секс на метле».
Мы выбрали по ингредиентам, кто что любит из напитков, а потом каждая прочитала свое название. Танин оказался «Третьим глазом», а мне, оказывается, выпала «Драконья чешуя», – в объяснении говорилось, что именно она, чешуя, употребленная в виде специально приготовленного напитка, помогает отличить фантазию от реальности. Мне, которая как раз и живет в путаном мире сюжетов, придуманных диалогов и подхваченных у случайных прохожих реплик, – это было самое то. Таня же сочла напоминание о третьем глазе излишним. Она считала, что он у нее и так есть.
Глаз не глаз, а вернувшись домой, мы открыли компьютеры и начали писать книгу, которую совсем не планировали – о магической Сербии. О вкусной мы уже писали, но даже лекарственные травы, собранные на золотой Таре, или пирожные, приготовленные по рецептам старинных венских кондитерских, так и не помогли нам до конца разобраться, в чем тайна необыкновенной привлекательности этой страны. Магической, неотторгаемой и непоборимой привлекательности, – окутанной легендами, как осенний Белград «маглой», – легким речным туманом.
Многое, о чем мы будем рассказывать, – так и останется необъяснимым. Например, почему для самой первой поездки за тайнами мы безоговорочно выбрали город Смедерево и Смедеревскую крепость?
Я там уже была однажды, – в маленькой гостинице, а точнее, на небольшой, совсем пустой вилле, которая стояла на краю откоса прямо над блистающей лентой Дуная. Солнце садилось за холмами, разливая огненный свет на вечернюю реку, горько пахло сухой полынью, – а со мной совершалось чудо: всем существом я ощущала – впервые в жизни – это неуловимое чувство балканского счастья.
И даже крепость, которая отражалась в чистых дунайских волнах, казалась светлой и сказочной. Как же было обманчиво это впечатление!
Меня в любой истории всегда больше всего трогают женские судьбы. Даже в эпической, обструганной веками пересказов и переписываний, про подвиги, про мор и глад, всегда мелькнет какая-то деталь, золотая нить с иголкой, которую вышивальщица воткнет в белое полотно, тихий шелест незамеченной любви, еле слышный всплеск отравленного порошка, просыпанного в тяжелый, украшенный драгоценными каменьями кубок…
Ирина, прозванная Проклятой, стоит рядом со своим мужем, деспотом Георгием, на единственном сохранившемся портрете, разодетая в пышные царские наряды. Корона таких же размеров, как и мужская, в пять рядов украшена драгоценностями. На полустертой фреске видно плохо, но никуда не деть выпуклой тяжести темных рубинов, прозрачных смарагдов и нежных сапфиров. Карие глаза, нос с горбинкой, плотно сжатые губы, темные кудри – типичная византийская принцесса, чем-то даже похоже на бабушку Ивана Грозного, что из рода Палеологов, не родственницы ли?
Не любит история женщин. Каждое лыко идет в строку. Огромное, о двадцати четырех башнях сооружение, равного которому нет в Европе, которое с одной стороны защищает страну от турок, с другой – от венгров, – стратегическое значение ясно и младенцу, но нет, – говорит народная молва, – деспот с растерянными глазами построил эту мрачную крепость только чтобы угодить молодой жене. Что ж, если византийская принцесса и вправду требовала строить этот невиданный по тем временам оборонительный комплекс, значит, что она недурно разбиралась в фортификации. Украшения? Да, в ту пору, пока еще не появились ломбардцы со своими банками, женские драгоценности были самым надежным и единственным способом размещения капитала. Опять – нет: она распродавала продовольствие, чтобы накупить побрякушек. Обнаруживается на верхних этажах Малого града огромная купальня, – думаете, пристрастие греков к водным процедурам возникает в распаленном историческом воображении? Нет, развратная царица купалась в ней с любовниками. А что, со свечкой стояли? Или с факелами? Стояли, наверное, и купалась смуглая принцесса в дрожащем свете смоляных огней и южных звезд – таких же, что сверкают над Эгейским морем… Но где теперь те факелоносцы, утекла вода из купален, и только звезды гаснут бледными сапфирами в утренний час над волнами Дуная… И был ли с ней тот молчаливый красавец с темным балканским взглядом, и стекала ли влага по его мокрым плечам?
И самое страшное – крепость торопились строить, османы наступали неотвратимо как морской прибой, как прилив, как наводнение. Руководил работами Иринин брат, Фома, торопил, гнал, заставлял работать до мрака. И все она виновата, это она заставляла трудиться до изнеможения, а кто уже не мог – замуровывала в стены. И вот крепость построена. Монументальное сооружение выдерживает осаду, пушечную пальбу, и сдается только после трехмесячной блокады. Как признать свое поражение? Значительно легче обвинить во всем женщину, чужестранку, которая говорит на непонятном языке, высоко держит голову с тяжелой короной и с византийской надменностью даже не глядит в сторону простых подданных. Это она виновата в том, что крепость пала, – вот вердикт истории, написанный мужчинами.
Мы припарковали машину около широкой площади с высоким собором, красивыми старинными особняками и современными павильонами с кафе и маленькими магазинчиками. Таня заскочила в какую-то лавку по мелким надобностям, а я, потоптавшись в ожидании спутницы, двинулась в сторону недлинного ряда деревянных прилавков, уставленных коробками с яблоками, банками меда и глиняными горшками. Я шла, не сильно глядя по сторонам, пересекая площадь по диагонали, словно имела какую- то специальную цель. И вдруг остановилась. Передо мной на прилавке, под деревянным навесом на небольшой дощечке были наколоты иголками украшения из кожи. С бледной картинки, распечатанной на принтере на простой бумаге, на меня смотрели карие глаза смедеревской деспотицы.
– Да, да, это она, – сказала девушка, выныривая откуда-то со стороны ближайшего кафе, – и эти серьги – копия рисунка с ее короны.
Я вынула из ушей свои жемчужины и повесила на их место серьги: тяжелые, треугольные, в виде перевернутой вниз короны, – слабый отсвет сокровищ, которые пропали где-то в тайниках истории.
– Не надо, не делай этого! – крикнула, подходя к лавке, Татьяна – но было уже поздно, – Бог весть откуда взявшаяся таинственная связь с оболганной царицей вдруг тронула мое сердце. А может – просто любовь к украшениям?
Главный вход в крепость был перекрыт. То ли археологический раскоп, то ли ремонт. Мы обогнули крепость по кругу и оказались с той стороны, которая выходит на Дунай. Здесь стены сохранили свою изначальную зубчатость. Квадратные, без итальянско-кремлевских изысков, зубцы смотрели на другой берег реки, так и не потеряв таящейся в них угрозы. Круглые башни, сложенные из кирпича, казались пониже тех, что возвышались ближе к городу, они были и разрушены меньше, однако, словно шрамы на теле, так же зияли на стенах трещины – следы
