Богатство

было спокойно обдумать случившееся.

  Не то чтобы я был очень рад свалившемуся на меня наследству, но ведь это такое событие: оказывается, дед из всех наследников выбрал именно меня! Почему? Любил так сильно? Или так сильно ненавидел остальных? Чем дольше я думал об этом, тем крепче чувство вины сжимало мне сердце: чем я заслужил любовь деда? Сам-то я его совсем не любил.

  А любил ли я хоть одного человека на целом свете? - Эта внезапная мысль, рубанувшая мой разум словно тяжёлым топором, заставила меня остановиться. Я огляделся: всё вокруг кружилось и шаталось. Что со мною? Может, сердце барахлит? Давление?

  Закрыв глаза, я постоял с минуту на тротуаре, пощупал пульс на левом запястье, открыл глаза: всё в порядке. Надо бы, как вернусь, сходить в поликлинику, пусть меня проверят.

  И, продолжив путь, вернулся к размышлениям о наследстве. 

  А если предположить, что дед использовал меня, чтобы насолить своим братьям и внуку Ринату, - тогда это совсем плохо: я-то не желаю им зла, а получается, что стал орудием в руках покойного, дубиной, которой он отомстил им за прошлые обиды. Было бы лучше прямо там, у натариуса, отказаться от наследства или объявить, что каждый должен получить поровну. Тогда я был бы спокоен и приобрёл друзей.

  Из задумчивости меня вывела цыганка. Она была в традиционной цветастой юбке, но не походила на обычных, уверенных в себе цыганок. Жалко было глядеть на неё: грязная, худая, с синяками и ссадинами на лице и руках.

  - Помоги мне, мил человек, - дрожащим голосом проговорила она, когда я проходил мимо.

  - Что с тобой случилось?

  - Ох, и не спрашивай! - Она пошатнулась. Я поддержал её.

  - Вон там тумба, - сказал я. - Присядешь, успокоишься и всё мне расскажешь.

  Мы сели на бетонный куб, оставленный строителями у забора, которым огородили стройплощадку.

  - Да что рассказывать? - с тяжёлым вздохом произнесла цыганка, отведя в сторону смущённый взгляд. - Обидели меня нехорошие люди. Насилу вырвалась от них. Голодная, денег нет, никто гроша подать мне не хочет. Словно я чумная какая...

  Она заплакала, и из её разбитой губы выступила капелька крови.

  - Может, милицию вызвать? - предложил я.

  - А толку? - Она взглянула на меня глазами, в которых было столько тоски и боли. - Будет милиция тратить время на какую-то цыганку? Нет, мне нужны деньги, чтобы поскорее уехать из этого города... Пока меня совсем не прикончили...

  Она снова заплакала.

  Я пошарил в карманах: вот рассеянный! Сунул бумажник в чемодан, а чемодан - в камере хранения! Только билет в нагрудном кармане. А в боковом - коробочка, данная мне нотариусом. Я достал её, открыл: перстень. Тонкий золотой перстень с рубином. Ценная, наверное, вещь, но она-то мне на что? Перстень явно женский. Конечно, неплохо было бы подарить его будущей жене... Ага, а через неделю рассориться с нею в пух и прах. Нет уж, баста, проходили уже это.

  Я протянул цыганке коробочку:

  - На, возьми. Сдашь в ломбард, получишь неплохие деньги. Не сомневайся, кольцо золотое, и камень настоящий. Это от деда осталось в наследство. Он ювелиром был и такими вещами торговал, знал им цену.

  - Да ты что! - испугалась цыганка, не желая брать мой подарок. - Такое дорогое...

  - Бери, говорю! - Я почувствовал в груди сумасшедшую радость. - Жил без этой штуковины до сего дня и ещё проживу, а тебе она, наверное, жизнь спасёт.

  Я насильно сунул коробку цыганке в руки, встал и поспешно, пока она не одумалась, зашагал по улице, чувствуя, что не зря родился на этот свет.

  Не успел я отойти от цыганки и трёхста шагов, как к тротуару прижался чёрный автомобиль.

  - Братишка, ты куда пропал? - Это был Ринат. Он открыл дверцу. - Садись!

  Я обрадовался: одно доброе дело тянет за собою другое. Наверно, это тоже некий закон природы. Магнетизм добра.

  - Я думал, что ты проторчишь у нотариуса дольше, вот и смотался по срочному делу. Приезжаю - а тебя нет. Уж испугался, что больше тебя никогда не увижу. Уедешь в свой Сыктывкар - и адьос. Кстати, ты куда намылился?

  - Да пока никуда. Хотел на вокзал заскочить, потом - к Мусе в Братовщину, что под Пушкино. Но хорошо, что ты меня нашёл. Я решил отдать тебе дедову дачу. Думаю, так честно будет.

  Ринат рассмеялся, постучал по рулю ладонями и пихнул меня кулаком в плечо.

  - Я знал, что ты настоящий брат! Думаю, мы поладим.

  Несколько минут мы ехали молча. Ринат хмурил лоб, как будто никак не мог совладать со слишком тугой мыслью. Наконец заговорил:

  - Послушай, заедем в одно место? Пообедаем, расслабимся, а потом - к твоему Мусе. Мне как раз по пути, надо будет ещё кое-куда заскочить. Идёт?

  - Конечно! Жаль только, те мрачные дядья убежали, я бы и с ними наследством поделился.

  - Брось! - скривил лицо Ринат. - Это мутные людишки. Да простит меня Аллах за то, что так отзываюсь о родне, но есть у меня причины. Бандиты они, воры в законе.

  - Что, сразу оба?

  - Да кто их разберёт - оба или один из них? Я же говорю, к себе не подпускают, волками смотрят, как будто я у них «феррари» угнал. А видел, как на тебя зыркнули, когда узнали, что шиш с маслом им достанется? И хорошо, что слиняли.

  Мы выехали за город, промчались по шоссе, затем свернули в тихий посёлок. Наконец, покрутившись по улицам и переулкам, въехали в открытые ворота и подкатили к большому срубу, стоящему на отшибе, за сплошным деревянным забором.

  - Пойдём, - сказал Ринат, выбираясь из машины. - Здесь моя зазноба живёт. Праздничная жена.

  - А что это такое, «праздничная жена»? - Я последовал за ним.

  - О, да ты, я вижу, зелёный праведник? - Он похлопал меня по спине. - Буду учить тебя настоящей жизни. Вы там, в провинции своей, совсем от жизни отстали. Слыхал, небось, слово «гёрл-фрэнд»?

  - Ну, слыхал.

  - Вот это я и имел в виду. У меня есть жена будничная, а эта - для праздников, для души то есть. Правда, сейчас её нет дома. Но ничего, сестра её должна быть, познакомлю вас. У тебя, кстати, как с этим?

  - В смысле?

  - В смысле: жена, дети.

  - Нет, я один.

  - Вот и славно. Натаха тоже одна.

  «Не такой уж он и плохой, - подумал я, новыми глазами рассматривая кузена. - Даже очень хороший».

  Ринат отворил дверь, не постучавшись. Вероятно, был в этом доме своим человеком.

  Пройдя в просторную гостиную, я остановился как вкопанный: в креслах сидели двое, те самые дядья из нотариальной конторы. Только теперь на них не было чёрных похоронных чехлов: один был одет в светлый спортивный костюм, а другой - в белоснежный банный халат. Судя по его розовому лицу, он только что помылся в бане или ванной.

  - Садись, - сказал Ринат и легонько подтолкнул меня к стоящему посреди комнаты стулу.

  - Чуть было не упустил птенчика, - обратился он к тому, что был в халате: тот, как я понял, был главным в этой компании, это было заметно по его небрежным манерам и надменному выражению лица.

  Я сел.

  Я не знал, что этим людям от меня нужно, но уже понял, что добра они мне явно не желают.

  - У тебя есть то, что мы хотим взять себе, - сказал дядька в спортивном костюме.

  Я проглотил слюну и с трудом проговорил:

  - А что это?

  - Та коробочка, бархатная, которую дала тебе нотариус.

  - Ах та, - кивнул я. - К сожалению, у меня её нет.

  - Как это нет? - удивлённо спросил Ринат.

  - Я отдал её цыганке.

  Старик в халате рассмеялся. Его смех подхватили двое других. А мне было не смешно. Я всё ещё ничего не понимал, но с каждой минутой мне становилось всё страшнее.

  - Я вижу, ты не понимаешь, - сказал тот, что в халате.

  - Я в самом деле ничего не понимаю, - ответил я.

  - Объяснить ему? - спросил Ринат, всё ещё стоящий рядом с моим стулом.

  Главарь кивнул с кислой миной скучающего императора.

  Ринат отошёл к окну и, повернувшись ко мне, сказал:

  - Ты хоть знаешь, что было в той коробке?

  - Перстень с рубином.

  - И всё?

  - Всё.

  - А теперь слушай внимательно и мотай на ус. Дед Ахмет был сказочно богат. Он только прикидывался бедняком. Не знаю, зачем ему это было нужно... Но дело не в этом. После него осталась обшарпанная квартирка, дешёвая дачка да задрипанная колымага. Мы перерыли всё: и квартиру, и дачу, и машину - нигде ничего. Пролить свет на это дело мог только нотариус. И он сделал это. Мы сразу смекнули: неспроста дед распорядился передать перстень тебе особо. Это был знак, намёк: там, в коробочке, ты найдёшь сокровище. Либо чек в швейцарском банке, либо карту клада...

  - Но там было только кольцо, - возразил я.

  - А ты оторвал подкладку? - сказал Ринат. - Двойное дно проверил?

  - Нет.

  - То-то и оно. Как видишь, мы с тобой полностью откровенны, так что и от тебя ждём шаг навстречу. Ты отдаёшь нам коробку... Перстень можешь взять себе, он по праву твой, а коробка - наша. Ты же сам предложил мне дачу, значит, человек ты благородный. Сам посуди: дед оставил тебе всё, что было записано в завещании, но там ни слова о спрятанных сокровищах. Стало быть, на них ты права не имеешь. Если ты добровольно отдашь нам то, что мы просим, мы, так и быть, поделимся с тобой, в разумных пределах. Если же нет... - Он ударил кулаком по ладони, показывая тем самым, чтО они со мною сделают, если я откажусь.

  - Ринат, ты хоть обыскал его? - спросил старик в спортивном костюме.

  - Я надеялся на его благоразумие и добрую волю, - ответил Ринат.

  - Но я действительно отдал коробку цыганке, - проговорил я, от страха едва владея языком.

  Ринат подошёл ко мне.

  - Встань.

  Я подчинился. Он обыскал мои карманы, вынул билет на поезд, зажигалку, начатую утром пачку «Мальборо» и полпачки жевательной резинки, больше у меня ничего не было. Всё это он бросил на стол и вопросительно уставился на старика в халате.

  - Посади его в сарай, - приказал тот, небрежно махнув рукою. - Посидит сутки без еды и воды - по-другому запоёт. А не одумается - применим более действенные средства.

  Ринат заломил мне руку за спиной и вывел во двор.

  В глубине сада, метрах в десяти от дома, был сарай с единственным окошком, забранным решёткой. Туда-то и затолкнул меня мой двоюродный брат.

  - То-то ты мне сразу не понравился, Каин, - сказал я, после толчка едва удержавшись на ногах.

  - Ты сам будешь виноват, если я стану Каином, - возразил он. - А пока я кроток, как пасхальный агнец. Так что советую подумать хорошенько и всё нам завтра выложить как на духу.

  С этими словами он вышел. Звякнули щеколда и продеваемый в неё штырь: я успел заметить этот нехитрый запор, когда Ринат вводил меня в сарай.

  Он вернулся в дом, а я стал оглядываться: стены из отёсанных топором плах, работа явно древняя, но дерево сохранилось хорошо, прочное. Решётка на окне тоже крепко сидит, да это и не окно вовсе, а крошечное отверстие; даже если бы не было там решётки, только ребёнок мог бы пролезть в него. Пол и потолок тоже сработаны на совесть, из досок миллиметров в сорок-пятьдесят. Была бы хоть какая-нибудь железяка, чтобы попытаться проковырять дыру в двери и вытащить из щеколды штырь... Но сколько я не искал, ничего не обнаружил - в сарае было пусто. Лишь нескольких щепок в углу да деревянная лопатка для конопаченья на подоконнике.

  Помещение было шести шагов в длину и четырёх в ширину. Сначала я ходил из угла в угол, пытаясь справиться со страхом и тоской, потом сел на пол, прислонился к стене и старался ни о чём не думать. Но мысли сами лезли в голову,