скорее бы вернулась – уходить придется, очевидно, без нее. Как же спящего Сережку оставить одного? Да ещё на полу. Очень плохо, но иначе нельзя – опоздает. А это уже не просто плохо, а хуже того – полный кошмар! Даже представить страшно, что произойдет в части, когда вовремя не появится заступающий начальник караула! Он, Степан, не появится! Нет-нет! Только не это! Тогда его не только командование подвергнет обструкции, но и товарищи спасибо не скажут, невольно пострадавшие из-за этого опоздания.
Так и не дождавшись Ольгу, Степан вылетел из квартиры, спешно ее запер, и рванул вниз по лестнице. Он мчался, даже не поглядывая на часы – каждый метр пути многократно вымерен – понятно и без часов, что для личного спокойствия следует наверстать хотя бы минут десять. Как это сделать на маршруте, который обычным шагом Степан преодолевал за тридцать восемь минут? Трудная задачка, если, конечно, не бежать во весь опор! Но бежать днем в черте города как-то неудобно. Ещё подумают, что война началась, мысленно пошутил Степан.
Погода третий день подряд баловала горожан тем сказочным этапом осени, умерено теплым, стабильным и сухим, который для Прибалтики кажется необычным, а потому особенно приятен. Приближение холодов и затяжных, бесконечно нудных дождей интуитивно всех напрягало, и теперь горожанам предоставлялась, пожалуй, последняя возможность слегка отогреть душу вдогонку нежаркому лету. Впрочем, всё это невинное блаженство могли себе позволить лишь избранные, к которым Степан не относился. В отличие от него медлительные старушки с хозяйственными сумками и молодые мамаши с колясками или с малышами, уже самостоятельно вышагивающими, это чудное время напрасно не теряли, специально подставляясь солнечным лучам.
И всё-таки прохожие попадались редко. Степана безлюдье вполне устраивало – не хотелось демонстрировать отчаянную спешку, как признак личной неорганизованности. Его сапоги звонко цокали по мелкому булыжнику тротуара, затейливо и любовно выложенному сотни лет назад аккуратными немецкими рабочими. В ту пору этот старинный прусский городок ещё назывался Инстербургом, и лишь после войны он вошел во вновь образованную Калининградскую область России под названием Черняховск.
Степану город нравился – всё-таки Европа! А многие его однокашники, почти все, отправились служить в дремучее Забайкалье или в степную Монголию – чтобы китайские «друзья» не строили на наши просторы своих коварных планов. И потом в каком-нибудь захолустном Нерчинске спрашивали друг друга с безнадежным ехидством:
– Понятно, что Декабристы в этой ссылке на всю жизнь оказались за неудавшийся переворот!! А мы-то за что?
За прошедшие века главная улица уютного городка не претерпела существенных изменений. Она и сейчас полого спускается к прямоугольной городской площади, а старинные, весьма мрачные здания, расположившиеся с обеих сторон улицы, немного прикрашиваются разлапистыми и могучими каштанами, стойко сопротивляющимися неизбежному листопаду.
Старинная проезжая часть, выложенная из крупного, еще до укладки тщательно отполированного булыжника, ничуть не изношена и свято хранит средневековые секреты немецкого дорожного строительства, почему-то известные даже самым маленьким населенным пунктам. К бордюрам проезжей части прижались приподнятые на вершок велосипедные дорожки – милая экзотика для российских городов. И они, эти дорожки, конечно же, тоже выложены красивым мелким каменным узором. А уже на периферии, вплотную к домам примкнули широкие тротуары, набранные с большим вкусом и любовью из разноцветного гранита в виде мозаики.
Ожидание автобуса, чтобы сэкономить несколько минут, Степан посчитал авантюрой. И это вполне в правилах небольших российских городков, где доверяться можно только собственным ногам. Правда, иной раз с некоторым удивлением всё-таки обсуждается история этого совсем маленького немецкого городка, в котором уже до войны насчитывалось четыре троллейбусных маршрута. И это притом, что троллейбусы тогда позволил себе лишь столичный Берлин.
Потому-то и Степан без помощи городского транспорта, никогда не проявляющего активности, энергично приближался к цели. Поначалу его душу ублажали нескрываемые улыбки встречных женщин, но затем насторожило, почему улыбаются все они, без исключения. Тогда он привычно прошелся рукой сверху вниз – фуражка в порядке, галстук на месте, воротник не задрался, пуговицы застегнуты, пряжка ремня посредине…
– Всё в норме, полный вперед! – зафиксировал результаты проверки Степан, не замедляя напряженного хода.
Спустя минуту он свернул в покатый переулок, быстро преодолел очередные сто двадцать шагов и запрыгал по крутой лестнице вниз, пропуская для скорости сразу по четыре гранитных ступени. Затем, не снижая темпа, вылетел на вершину роскошной арки, так называемого в народе, горбатого моста и, сбежав с его покатой половинки, устремился вдоль убранного поля и берега реки Анграпы, без устали закручивающей свои воды в замысловатые черные омуты. На этом отрезке пути вряд кто-то повстречается, поэтому Степан поднажал ещё сильнее, временами переходя на спортивный шаг и чередуя его с короткими перебежками. Меж лопаток под плотным кителем и форменной синтетической рубашкой давно стекала струйка пота.
В ближайшее воскресенье на этой дорожке ему предстоит кросс. Три километра, хотя военные говорят иначе – три тысячи метров, ибо преодоление каждого из них – это тяжелая работа, требующая незаурядной физической выносливости и предельного напряжения воли. Только спортсмены-стайеры, пожалуй, и понимают особенности столь мучительной борьбы на дистанции с самим собой. После старта каждый раз, вроде бы, всё начинается неплохо – но лишь пока через сотню метров не начинаешь задыхаться из-за предельной нагрузки от мучительной нехватки кислорода. С этого времени где-то в глубине сознания в работу вступают предательские настроения, изощренно убеждающие сдаться, прекратить этот садистский бег.
– Остановись, тяжело ведь только сегодня! Следующий раз будет легче. Остановись, передохни, ничего же не случится! Переживешь!
Если соблазны всё же преодолены, если сразу не сдался, то немного погодя, когда становится жаль уже потраченных сил и времени – ведь придется когда-то опять перебегать эту дистанцию заново – станет чуток легче. И тогда уже ничто, вроде бы, не мешает бежать, только рви вперед! Только не сдавайся, не ищи и капельки отдыха до финиша, только нажимай. И вот, наконец-то, на каком-то этапе напор воли и физическая сила действуют уже за-одно. Но так продолжается недолго, ибо с какого-то момента все мышцы, так долго изнуряемые беспредельным напряжением, взывают к немедленной пощаде и уже не в состоянии вы-давать свою прежнюю мощь. И приходится чудовищным усилием воли заставлять их работать сверх возможного предела, несмотря на реальную физическую боль, остро режущую каждую клеточку организма, жестоко насилуемого во имя весьма странной цели.
А перед финишем, когда уже и сам бы рад неистово рвануть, чтобы закончить разом все эти мучения, сил для рывка-то и не остается. При этом сапоги, которые, как говорят шутники, нужно только разогнать, чтобы дальше они сами тебя понесли, вдруг становятся неправдоподобно тяжелыми, едва отрываемыми от, как кажется, раскалившейся под натруженными ступнями земли. Да и самые последние секунды этого чудовищного напряжения вдруг становятся странно короткими, будто они предательски заспешили в противоположную сторону и сжались, тем самым, ускоряя бег времени и всерьез угрожая недопустимым выходом за норматив…
После финиша ещё долго и мучительно пылают натруженные легкие, схватывает уставшая поясница, едва держат дрожащие ноги, но какое же счастье преодоления, победы над собой возникает в душе! Как радостно сознавать, что выдержал, несмотря ни на что, не сошел с дистанции, не увильнул, не сдался! Ей богу, это ощущение стоит того, чтобы повторять его ещё не раз!
Степан всегда отлично выполнял нормативы, как бы тяжело это не давалось. Но в ходе прошлого кросса – месяц назад – он едва дотянул до финиша. Да и то, лишь за счет воли. И заработал тогда позорную тройку, поскольку голова на дистанции непривычно раздулась, разболелся затылок, и походу даже вырвало. Впервые перед собой он увидел спины убегающих товарищей. Но командир батареи этот срыв заметил сразу:
– Ты с похмелья, что ли?
Степан тяжело дышал, опершись от бессилия на придорожное дерево и, наклонившись всем телом вперед, словно опять готовился вырвать, осуждающе мотнул головой. Мол, мог бы и не спрашивать, сам знаешь, что пьяным я не бываю даже в праздники. И даже после тактических учений, когда уже всё-всё благополучно закончилось, нервное напряжение спало и, как говорится, сам бог велел принять «по чуть-чуть», и мало, кто из офицеров себе в этом отказывает, Степан не сдается!
– Если заболел, так сходи к врачам! Вообще-то армии офицеры нужны здоровые! – донимал его комбат.
– Где же здоровых взять, если остались только здорово замученные? – вытираясь платком, огрызнулся Степан.
Но и комбат не смолчал, будто нет рядом никого, к кому ещё можно прицепиться. Ему-то сейчас проще – он-то не бежал, надрывая жилы.
– Ты, старлей, не огрызайся, а служи на совесть! Хотя и не надрывайся! А то ведь так и до пенсии не дотянешь. Не каждому офицеру это удается! Иные счастливчики ее всего не-сколько раз и увидят… А потом для них почетный караул пальнет три раза! Так что сходи-сходи, Степан, к врачам, пока не поздно! Пусть проверят, какой предохранитель заменить. В санаторий путевку возьми, наконец…
– Спасибо, товарищ майор – я попробую заняться…
Никуда он, конечно же, не пошел и не занялся. Не смог, даже если бы стремился изо всех сил. Просто нет никакой возможности выкроить на эти цели время. Ведь и без врачей немало дел, от которых не отмашешься – вмиг задушат! Да еще накануне проверки! Но агентство ОБС (одна бабка сказала) сработало исправно, и сведения о последнем кроссе без промедления достигли ушей Ольги. В отличие от супруга, она встревожилась не на шутку.
– Стёпушка, что-то мне страшно. У тебя же все симптомы гипертонического криза. Ну, сходи, пожалуйста, в госпиталь! Ну, ради нас с Сережкой! Сходи! И путевку тебе ведь предлагали – знаю!
– Не волнуйся ты так, Оль! Ну, не доспал я прошлый раз… Помнишь, всю ночь Сережка тогда выдавал? Да наряды подряд шли. Отдохну немного и снова стану сильным, как лось! А насчет путевки – забудь. Во-первых, я без вас не поеду. А семейную путевку, да еще с ребенком, не дадут даже на январь! А во-вторых, мы же в отпуске опять к родителям поедем. К твоим – в Ленинград, и к моим, в Сумы. Просто обязаны. Иначе у нас и не получится.
– Можно один раз и пропустить. Я всем объясню, они не станут обижаться!
– Ну и когда мы поедем? Зимой?
– Стёпушка! А ты попроси, не гордись, может в теплое время путевку дадут, а тогда тебя и отпустят. С путевкой.
– Просил я как-то… Будто со службы отпрашивался! Словно каждому обязан, а меня только пожевали и выплюнули! Комбат еще и поиздевался:
– Смотрите на него, ребенок у него маленький! А потому, видите ли, отпуск ему летом нужен! А ты
