бросают в огонь её игрушки. Сначала вспыхнуло кружевное платье и шёлковый бант, потом фарфоровые ручки любимой куклы умоляюще поднялись вверх, потянулись к её окну – и Алиса упала, забилась в истерике.
Лечили её долго. Целебные воды не помогали, врачи разводили руками. Девочка стала другой – замкнутой, равнодушной ко всему. И отец не стал сильно возражать, когда бабушка пригласила малышку жить и учиться при английском дворе…
Прошло десять лет. Ей шестнадцать, и зимний Санкт-Петербург Алисе кажется страной чудес. Она в восторге от русской столицы. А от тёплых взглядов цесаревича, от его неторопливых и мягких манер она просто тает, как свечечка. Они сидят, почти касаясь друг друга, и потому говорят тихо, глядя глаза в глаза.
Он сам предложил ей общаться по-немецки, и это ей очень понравилось. И как попросил себя называть – «Ники» – тоже. Да вообще всё в нём располагало. И сейчас парочка сидела на атласном диване в дворцовой библиотеке и видела себя в огромном зеркале напротив – счастливая, словно на семейной фотографии. Резные деревянные панели затянуты шёлком, персидские ковры под ногами – любые звуки гасли в этом зале, всё сказанное оставалось важным и нужным лишь для двоих, оставаясь тайной для других.
– Бабушка наша большая любительница устраивать личную жизнь своих внуков, – доверительно шепчет Алиса. – Меня она тоже постоянно сватает.
Заметив, как напрягся Николай, она взяла его руку, и лишь когда почувствовала ответное пожатие, продолжила:
– Сначала она хотела выдать меня за Эдди, у него как у старшего внука были самые реальные шансы на британский престол. Но, Ники, он же глупый, – да простит меня Бог! А когда Эдди заболел и умер, бабушка решила, что я должна стать женой Георга, его младшего брата...
Своих двоюродных братьев Эдди и Георга цесаревич с детства знал и любил. С Георгом, будущим королём Великобритании, они были похожи, как близнецы. В молодости их даже близкие путали, особенно если братья менялись одеждами. И когда Ники приехал на свадьбу к Георгу, они снова решили всех разыграть. Получилось! Российского цесаревича наперебой поздравляли, а у будущего британского монарха участливо спрашивали: «Как вам понравился наш Лондон?»
Да и с Вилли, ещё одним внуком «европейской бабушки», они оба дружили. Жаль, на свадьбе его не было – третий брат к тому времени стал германским императором Вильгельмом II, ему уже не до розыгрышей…
Целых полтора месяца гостила Алиса в Санкт-Петербурге – обычно никто так долго не задерживался, если не имелось серьёзных причин и целей. Цесаревич приходил к Алисе после обеда, и они катались на коньках по замерзшему пруду или на санках с ледяных гор. А иногда разъезжали окрест в закрытой карете, где можно тихо и доверительно разговаривать.
Гостье нравилось всё. В последнее утро перед отъездом она подумала: «Если сегодня Ники меня поцелует, всё у нас будет хорошо!».
Так и случилось. Едва выдержав следующие полгода, 25-летний наследник российского престола помчался в Германию делать предложение гессенской принцессе. Для приличия она, конечно, вечерок поплакала, но назавтра согласилась.
«Боже, какая гора свалилась с плеч! – записал в дневнике счастливый жених. – Я целый день ходил, как в дурмане, не вполне сознавая, что, собственно, со мной произошло! Вильгельм [император] сидел в соседней комнате и ожидал окончания нашего разговора. Потом все семейство долго на радостях лизалось… Даже не верится, что у меня есть невеста».
Специальными манифестами обе империи оповестили мир о помолвке. Телеграмм было море. Особенно порадовали Николая поздравления от отца с матерью. Впрочем, императрица Мария Фёдоровна чуть позже скажет:
– Это самая идиотская история, какую только можно себе вообразить!
И уж тем более никто не мог вообразить, что Александр III, этот большой и здоровый мужчина, вдруг занеможет и быстро угаснет в своём крымском дворце. Но он ещё успеет призвать к себе сына и благословить того на долгое царствование. Всего полтора часа спустя после его кончины в Ливадийской церкви присягнул на верность российскому престолу новый император – Николай II.
Примчавшаяся в Крым гессенская невеста твёрдо заявила с порога:
– Нам нужно срочно обвенчаться!
– Дорогая, мы не можем так поступить, – попробовал вразумить её Николай. – Мы должны год носить траур!
Поначалу она просто твердила, что этого не стали придерживаться ни её мать, ни мать его. Всё сильнее краснела лицом и уже кричала, что готова немедленно принять православие. А когда окружающие стали её убеждать, что нельзя жениться, когда рядом гроб стоит, – с ней случилась истерика.
– Вон! – сказала спокойно императрица-мать Мария Фёдоровна. – Все вон отсюда! Лейб-медика – живо!
Она догадалась, что сейчас будет.
Алиса, закатив глаза, сползла на пол и забилась в конвульсиях.
На следующий день в той же церкви сразу состоялись и панихида по покойному императору, и православное крещение лютеранки Алисы, принцессы Гессен-Дармштадской. Она стала Александрой Фёдоровной. Она больше не Алиса, для мужа она теперь – Аликс. А свадьба? Свадьбу перенесли на три недели.
Дальше было всё, как у всех молодых семей: муж осыпáл ненаглядную супругу бриллиантами, она мечтала родить богатыря для батюшки-царя. Через год родилась дочь Ольга, через два – Татьяна, ещё через два – Мария…
Чуть ли не единственной своей подруге Анне Вырубовой молодая императрица скажет:
– Ты знаешь, как мы оба любим детей. Я должна признаться, что рожденье первой девочки нас разочаровало, рожденье второй – огорчило, а следующих наших девочек мы встречали с раздражением – бедные мои малютки!
Тут уместно заметить, что сам Николай II оценивал ситуацию несколько иначе: «Я рад, что у нас родилась девочка, – записал он в дневнике после рождения Ольги. – Если бы это был мальчик, он бы принадлежал народу, а девочка принадлежит только нам». А спустя четыре года он с радостью сообщал: «Счастливый день: Господь даровал нам третью дочь – Марию, кот. родилась в 12.10 час. Благополучно! Слава Богу, что всё окончилось довольно скоро! Весь день моя душка [Аликс] чувствовала себя хорошо и сама кормила детку».
…Истерики у императрицы случались всё чаще. Иногда даже ноги отнимались, и Николай возил её по дворцовым залам и парку на коляске. Обвиняла во всех грехах, конечно, не мужа, а мать, мать его. Порой не разговаривала ни с кем неделями.
Николай II всё чаще «делал прогулку» один. Надолго уходил из дворца. А жена его всё глубже уходила в веру. Во время церковных служб и православных праздников, держа горящую свечу, она немела, невидящим взглядом озирая исполненных благоговения и сосредоточенных людей вокруг.
– В такие моменты я чувствую себя единым целым со всем русским народом в его простой и истовой вере, – как-то сказала она по-немецки за пасхальным столом.
По ночам императорская чета по-прежнему усердно молилась о божьем ниспослании наследника. Это помогло или что другое, но ровно через два года у них родился четвёртый ребёнок – опять девочка. И опять Аликс путалась в слезах и упрёках. Опять император ушёл бродить по окрестностям в полном одиночестве, и его не было долго-долго. Вернулся таким же спокойным и невозмутимым, как всегда. Тут как раз ему доложили, что в Лионе живёт некий маг-целитель по имени Филипп. Государь пригласил врачевателя пожить в Петербурге.
Несколько недель «первый Друг», как потом царица станет называть француза, лечил её психику магическими пассами, успокаивал нервы. Когда больной стало легче, сказал:
– Скоро в вашей семье появится наследник!
И оставил в подарок старинную икону с маленьким серебряным колокольчиком:
– Николай-чудотворец подаст сигнал, если рядом окажутся дурные люди. Эта икона из того самого Мирского монастыря, где святитель служил епископом. Она болезни исцеляет, но помогает только тем, кто истово верит!
Это ли не чудо, а? Колокольчик ни разу не зазвонил, а Аликс вскоре явственно почувствовала все признаки беременности. Так продолжалось несколько месяцев – и окружающие терпеливо ждали, когда тридцатилетняя императрица согласится на врачебное освидетельствование. Оно не подтвердило будущее материнство. А потом ещё несколько месяцев её глубокой и мрачной депрессии, пока всё тот же мсье Филипп ни посоветовал «просить помощи у русского святого, который проповедует культ Богородицы». И тогда царская чета едет в Дивеевский монастырь поклониться мощам Серафима Саровского. А ровно через год родился наследник Алексей. Как тут не поверить в чудеса?
С первых дней к цесаревичу допускались только те, кто прошёл проверку иконой с колокольчиком. Однако мальчику становилось всё хуже. Родители очень не хотели, чтобы стало известно, каким именно недугом страдает наследник. В их глазах эта тяжёлая наследственная болезнь равнялась государственной тайне.
Его годами носили на руках: трудно ведь мальчишку уберечь от царапин и ссадин, каждая из которых для Алексея могла оказаться смертельной. Так однажды и случилось: он упал в саду и сильно ударился. Началось внутреннее кровотечение, к полуночи врачи не оставили безутешным родителям никакой надежды. Быть беде, если бы не…
Появился при дворе сибирский крестьянин Григорий Распутин, о котором уже ходила молва как о божьем посланнике и целителе. Люди, особенно суеверные, поклонялись ему и верили каждому слову. Спросили дамы у него, можно ли излечить гемофилию. И ответ поразил: болезнь эта ему хорошо известна, симптомы её описал с врачебной точностью, травами своими он вылечил уже несколько человек. Это было как раз то, что срочно требовалось царице, пока она не укрылась с головой психопатическим покрывалом.
Первым делом «новый Друг» подошёл к постели цесаревича. Посмотрел на него, начал молиться, и – о, чудо! – кровотечение остановилось, температура стала нормальной, мальчик спокойно заснул. Утром у него был здоровый вид, улыбался, на ноге – ни следа от опухоли.
Колокольчик на иконе Святого Николая при этом молчал. Царица чуть не пала на колени…
Через пять лет, когда вся семья отдыхала в Польше, цесаревич ударился о борт лодки. Пришлось срочно выписывать профессоров из Петербурга. Состояние мальчика настолько быстро ухудшалось, что царь разрешил публиковать манифесты о болезни сына. Приехать Распутин не смог, но прислал телеграмму на имя императрицы: «Господь услышал твои молитвы и видел твои слезы. Не печалься, не умрет дитя». Через месяц ребёнок поправился, семья вернулась в столицу.
О Григории Распутине написано много – и правды, и неправды. Но истинно, что он стал чуть ли не членом царской семьи. Государя называл «папой», государыню «мамой», они его просто Григорий. При встречах целовались (потом Распутин напишет, что его «охватывал ужас, когда обнимал царя, его жену и детей, как будто обнимал живых мертвецов»).
Слава Богу, нервических припадков у императрицы Александры Фёдоровны стало меньше. Они случались теперь, лишь когда муж делал что-то такое, что не нравилось божьему человеку из Тобольской губернии. Государю приходилось уступать, порой он не знал, что делать, получая от Распутина неграмотные краткие записки: «Папа, пошли человека в
