Тамара

было уже невозможно. Короче – я влюбился окончательно, как говорят, «по уши». Мои девочки землячки сразу заметили мой повышенный интерес к Тамаре и даже пытались вести со мной «разъяснительную» работу, пытаясь как бы заставить меня забыть эту «даму» и вновь вернуться к Лиле Романовой. Но это уже зависело не только от меня. Лиля каким-то образом почувствовала, что мое отношение к ней изменилось. Наверное, я стал более прохладно относиться к ней, хотя мне казалось, что я старался оставаться прежним. Я этого не замечал, а девичье сердце, наверное, более чувствительно к таким вещам. Мне кажется, что с Лилей мы расстались по-доброму, как порядочные люди, без взаимных обид и упреков. Мы встретились с ней школьниками и считали свою дружбу нерушимой. Но жизнь внесла свои поправки в наши отношения. Я влюбился в Тамару и с Лилей мы расстались…

Незадолго до того, как знакомство уже окончательно состоялось, мы с Тамарой одновременно оказались в театре Русской драмы имени Пушкина на спектакле «Анна Каренина». Я с товарищем и Тамара с подругой сидели на галёрке недалеко друг от друга. Потом Тамара рассказывала, что после спектакля подруга говорила ей: «какой-то молодой человек весь спектакль смотрел не на сцену, а на тебя». Тамара прекрасно знала, что это был я.

Один раз я позволил себе явиться на свидание с Тамарой слегка «во хмелю». В забегаловке, недалеко от трамвайной остановки, я выпил кружку теплого пива с водкой. Зимой холодное пиво там подогревали в чайнике на электроплитке. Пришел к Тамаре. Она собиралась на каток в парке Горького. На катке я начал её «учить» кататься на коньках. Но выпитый «ёрш» меня «разобрал» и я больше падал, чем стоял на льду. Тамара возилась со мной, заставляла умываться снегом, помогала стоять вертикально, а не лежать на льду. Было уже поздно, она спешила в общежитие до закрытия входных дверей, а я не отпускал её и без конца повторял:
— Тома! Томочка! Пойдем, покатаемся ещё! Пойдем погуляем…

Кое-как она «разгуляла» меня. Я проводил её до общежития. Удивляюсь до сих пор, как я не попался военным патрулям и без приключений через весь город добрался до общежития факультета на Конном рынке. Когда я уходил, Тамара строго наказала мне утром позвонить ей и рассказать, как я добирался до общежития. На следующий день утром в воскресенье по какой-то причине я не позвонил ей. Она сама позвонила дежурному по общежитию факультета, но попросила к телефону не меня, а моего друга и соседа по койке Володю Слепынина, чтобы узнать, как я себя чувствую. Володя поговорил с ней, а мне сказал, что на её вопросы он ответил кратко: «Не волнуйся… Живой… Лежит на кровати и читает конспекты». Это был первый и последний раз, когда я позволил себе такой поступок. Тамара сделала вид, что ничего особенного не было, хотя и пожурила меня, и мы быстро забыли об этом инциденте.

Ну, а потом мы стали встречаться постоянно. Каждую субботу и воскресенье проводили вместе. В парке Горького у нас было любимое место. Недалеко от центральной аллеи и кинотеатра, больше похожего на сарай, была большая детская площадка. Вечером она пустовала и влюбленные парочки, в том числе и мы с Тамарой, уединялись там. Вокруг площадки было много скамеек, на которых днем сидели родители. Площадка не освещалась — свет только мешал бы нам общаться, целоваться, обниматься. Пары сидели друг от друга на почтительном расстоянии. Разговаривать можно было в полный голос, не боясь, что тебя услышат. Для влюбленных это было райское место.

Я никогда не стоял в вестибюле общежития в ожидании Тамары. У нас была отработана своя система оповещения. Я шел через арку во двор общежития, влезал на какую-то пристройку и барабанил пальцами по стеклу окна условную дробь, давая знать, что я прибыл. Тамара жила в комнате на первом этаже, и я легко доставал окно. С тех пор этот условный стук так и остался нашим на всю жизнь.

О своем детстве, учебе в школе, военных годах Тамара рассказывала редко и мало. Но кое-что из того, что она рассказала, я все-таки вспомнил. Помогла и автобиография ее мамы, которую Тамара сохранила. Детство свое она помнила плохо. Часто только вспоминала бабушку Христю, которая прятала её на печи, когда дома были скандалы. Через много лет, когда мы были в поселке Пристень, она пыталась отыскать хотя бы место, где был дом бабушки Христи, но безуспешно. Поселок вырос, старые дома сломали, все изменилось. Впервые село, в котором они жили, упоминается в 1860 году. До 1959 года это было село Марьино. Статус поселка городского типа и название Пристень присвоено селу в 1959 году, когда мы с Тамарой уже были на Дальнем Востоке. Название железнодорожной станции Ржава, произошло от речки, цвет воды в которой был желтоватый – «ржавый».

Поскольку мама Тамары с 1940 года была членом ВКП(б) во время войны они вынуждены были эвакуироваться в Северный Казахстан. Жили сначала в Акмолинске. Их приютила семья казахов. Все жили в землянках. Как рассказывала Тамара, зимой там были такие метели, что в туалет шли, держась за веревку.
По пути в Казахстан их эшелон (он состоял из товарных вагонов) в районе Воронежа, бомбили немецкие самолеты. Многие женщины и дети погибли. По обе стороны железнодорожного пути было огромное болото, заросшее камышом. Когда началась бомбежка и с самолетов начали обстрел эшелона из пулеметов, поезд остановился среди болота и многие люди, выпрыгивая из вагонов и пытаясь укрыться в камышах, утонули в болоте. Тамару и еще нескольких детей её мама спрятала в вагоне под нары и укрыла периной и подушками. Может быть, это и спало их от гибели. Ехали эвакуированные в товарных вагонах без пищи и воды. На полу вагона была солома, прикрытая байковыми одеялами, брезентом и небольшие подушки, набитые соломой. На весь вагон была одна перина.
Чтобы как-то выжить в дороге мама Тамары меняла серебряные чайные и столовые ложки, которые они успели взять с собой из дому, на кусочки лепешек.
По прибытии в Акмолинск горком партии направил маму Тамары на работу в эвакогоспиталь, а когда госпиталь передислоцировался – её назначили воспитателем интерната.

Тамара вспоминала, как она в Акмолинске, возвращаясь из школы, случайно встретила на улице своего отца. Он был командирован с фронта в Казахстан за пополнением. Сначала он даже не понял, что перед ним его дочь, и не мог понять, как она оказалась в Казахстане. Но был он с ними всего несколько дней и снова уехал на фронт. После войны он домой не вернулся. Женился на фронте на медсестре.
Сохранилась подлинная справка, выданная средней школой №83 ст. Акмолинск 9 марта 1942 года о том, что Тамара училась во 2-м классе этой школы по 7 марта 1942 года. Вернулась Тамара с мамой в село Марьино в феврале 1944 года. Жили у сестры Екатерины Федоровны – Галины Федоровны, затем скитались по поселку, снимали комнаты, «углы». Своего жилья они никогда не имели.

Сразу после войны отец Тамары (Селезнев Владимир Прохорович), приезжал в Марьино на несколько дней. Забрал все вещи, которые присылал им с мамой с фронта. Тамара особенно жалела и не хотела отдавать ему немецкий аккордеон. Она уже научилась играть. После этого никаких контактов с отцом они с мамой не поддерживали и о судьбе его ничего не знали. Двоюродный брат Тамары много лет назад как-то рассказал, что когда мы с Тамарой и Екатериной Федоровной были на Дальнем Востоке, Селезнев уже старый и больной, приезжал в Пристень (наверное, перед смертью) простится с кем-то из дальних родственников, которые еще были живы.

Поскольку мы оба заканчивали учебу в 1954 году и решили соединить свои судьбы, Тамара очень хотела познакомить меня со своей мамой Екатериной Федоровной. Она одна воспитывала Тамару. Муж после войны в семью не вернулся. На фронте женился на медсестре. Своей жилплощади они никогда не имели. Жили у сестры Екатерины Федоровны или постоянно снимали в посёлке комнату или угол без всяких удобств. Как рассказывала Тамара, во время учебы в школе ей приходилось делать уроки на табуретке – они не имели даже стола. Жили скромно только на зарплату мамы - заведующей детским садом и потом начальника вокзала станции Ржава. Несмотря на бытовые трудности, Тамара училась очень хорошо. Кстати, институт она закончила с красным дипломом.

Екатерина Федоровна в честь нашего приезда с Тамарой собрала всю близкую и дальнюю родню, подруг, соседей, знакомых и я был представлен как будущий военный врач (я был в форме) и будущий зять. Знакомство состоялось, Екатерина Федоровна благословила нас, и мы уехали в Харьков. Надо было оформлять законный брак потому, что Тамара могла получить назначение куда угодно, пока по документам она Селезнева, а не носит фамилию мужа. Её могли направить и в Западную Украину. Этого места выпускники вузов боялись больше всего. Там тогда в лесах еще были «бандеровцы». После регистрации брака Тамара получала право ехать по месту моего назначения.
Девчонки, которые жили с Тамарой в одной комнате, без конца интересовались у нас «когда будет свадьба?». Мы долго искали с Тамарой комнату. Снять квартиру мы не могли – таких денег тогда у нас ещё не было. Ездили куда-то на окраины города, далеко за площадь Тевелева, в район тракторного завода, на Холодную Гору, но ничего приличного так и не нашли.

Вернувшись из Марьино в Харьков, 21 марта 1954 года мы с Тамарой пошли в ЗАГС Дзержинского района, который был напротив оперного театра на улице Рымарской (я не помню подавали мы заявление заранее или нет) и расписались. В ЗАГСе с нами был только мой друг Володя Слепынин. Я сохранил фотографию об этом событии. Никаких лимузинов, украшенных куклами, шарами и лентами, свадебных платьев, смокингов и музыкантов не было. Мы с Володей были в кителях, а Тамара в простеньком платье.
Затем мы поехали в общежитие пединститута, где подруги Тамары в столовой организовали скромную студенческую свадьбу. После окончания «торжеств» нас с Тамарой отвезли на «новую» квартиру. Наша с Володей хозяйка по прозвищу «Голендерша», у которой мы с ним снимали проходную комнату, попросила свою подругу в этом же доме сдать нам свою бывшую ванную комнату. Там не было ни окон, ни ванны, круглые сутки горел свет. Правда, был газ. Стояла старая железная кровать с древним полосатым матрацем и каким-то тряпьем. Вместо стола мы поставили огромный кустарный фанерный чемодан, который накануне купили у старого еврея на Благовещенском базаре.
Этот чемодан проехал с нами весь Дальний восток, побывал в Средней Азии, доехал до Москвы, и я выбросил его на помойку только в марте 2008 года, когда после ухода Тамары из жизни, переезжал к сыну…

К счастью, жили мы «в ванне» недолго, но Тамара и в этих условиях хорошо кормила нас с Володей. Он был в восторге от приготовленного ею борща и компота