О глупости

но…
–Ваш сын был дважды ранен при подавлении восстания на востоке, представлен к благодарности короны и получил выплату в сто золотых монет за храбрость, – закончил Мальт. – Я всё это знаю. Поверьте, Нела, я знаю больше, чем вы думаете.
Нела укрепилась.
–Я и веду к тому, что произошла страшная ошибка! Мой сын герой, а его арестовывают как врага короны! Виданное ли это дело?
–Быть героем порою дело пяти минут, – мрачно заметил Мальт, – а вот для того, чтобы оставшиеся часы быть добродетельным подданным своего короля и своей земли требуется не меньше мужества.
Он знал о чём говорит. Их было много после каждых восстаний и волнений – они прибывали в столицу и возвращались по домам укреплённые новой верой и новой силой. Они полагали, что им простят мелкие шалости, а иногда и вовсе считали, что им недодали за их подвиги и геройства и нужно только забрать своё.
Это была теневая сторона любой победы Маары. Мальт знал её как и любой другой дознаватель, чей удел вечная тень.
Он не в первый раз сталкивался с матерями и отцами, жёнами и дочерьми, которые приходили просить за своего близкого. Но что он мог сделать? Закон для всех закон.
–Мой сын не преступник! – Нела не оценила слова Мальта – они ей не нравились. – Он ещё так молод!
–У нас казнят и младше, – спокойно заметил Мальт. – Если хотите, я приглашу кого-нибудь из Коллегии Палачей,  и вам любой подтвердит, что казнят и шестнадцатилетних, и четырнадцатилетних. Закон для всех закон.
–Его же не казнят? Нет? – Нела не услышала про молодость, она её не интересовала, вед касалась каких-то других, незнакомых ей людей. А тут речь шла о её сыне!
–Я не судья, – Мальт пожал плечами, – если его приговорят, то, пожалуй, казнят. Но если вас интересует мой прогноз, то я полагаю, что его ждёт ссылка с работами на рудниках. Лет на пять-семь.
У Нелы выбелило лицо. Ужас, отвращение, липкий страх – всё это было в ней. она не могла понять – как это так, её мальчик, ещё такой юный, ещё недавно встреченный лаской от короны за свои геройства, сегодня томится в сырой и вонючей тюрьме? И за что?
–За песенки? – хрипло выкрикнула Нела. Золото звенело на её теле, с каждым движением звон становился всё яростнее, но она не слышала его. Она была оглушена несправедливостью мира.
–Спетые в кабаке, то есть, при публике. Порочащие короля, между прочим, – подтвердил Мальт. Он был беспощадно-холоден к её горю.
–И ничего… да что он сказал?
Нела знала – её сын, вернувшийся домой, стал другим. В битвах он пристрастился к вину, вскоре ему стало его не хватать, и он поехал в столицу устраивать жизнь, против её воли поехал, и…
Глупый, глупый птенец! Зачем ты рвался из гнезда? Зачем от матери рвался? Она бы тебя защитила, она бы всё уладила там, на Севере – в этом у неё нет сомнений, но в столице она никто.
–Как минимум он сказал, кхм, прошу прощения…– Мальт переворошил небольшую стопку идеально сложенных бумаг и вытащил один испещрённый нервными строками лист, вгляделся, процитировал: «Король, что от боя бежал,
в начале зимы свой трон потерял,
А с троном утратил и суть он, и дело,
Тяжело королю быть несмелым».
Нела едва не задохнулась от возмущения:
–Это же только песенка!
Так и было бы, если бы это не стало достоянием кабацкого внимания! но Мальт не согласился с нею вслух, заметил:
–Это оскорбление короны.
–Но неужели корона не может быть снисходительнее…– Нела занервничала, – может быть как-то можно уладить вопрос?
–Это тоже преступление! – напомнил Мальт, – скажите спасибо, что я не арестовываю вас за само предложение.
Нела не оценила. Она задыхалась от гнев. А он требовал благодарности? Этот поганый дознаватель чего-то требовал? В его руках была сила и Нела видела ясно эту силу, этот ничтожный листочек, на котором стояло имя её сына, если бы рвануться, один прыжок, один рывок, и…
–Не советую, – предостерёг Мальт, – во-первых, это копия. Во-вторых, уничтожение улики делает вас не меньше преступницей. В-третьих, я могу расценить это не как попытку уничтожения бумажки, а попытку напасть на меня, а это уже серьезнее любой песенки.
Она страшно дышала. Глубоко и хрипло. Кажется, гнев заменил ей всё, но он был мимолётен. Она должна была сдержаться и знала это. Иначе – вред Дамиану.
–Так лучше, – одобрил Мальт. – Геройство не даёт ума, дорогая Нела, но, видимо, вселяет уверенность в плоть. Я не знаю как будет решаться Суд, но может быть его заслуги и будут приняты во внимание. Единственное, от чего я хочу вас предостеречь – это от попытки давить на этот самый суд. Успеха вы вряд ли добьётесь, но вот вреда можете принести немало. И ему, и себе. Вы понимаете?
Нела кивнула, но про себя подумала, конечно, совсем другое. Она уже наметила как пойдёт в Коллегию Судейства и там найдёт того, кто занят делом её сына, и там… нет, должны же быть люди? Люди любят золото. Люди любят чувствовать свою власть. Она даст им это. она найдёт, обязательно найдёт способ как спасти сына!
–Не глупите! – посоветовал Мальт, он видел её лицо, видел её глаза и как дознаватель давно научился по ним читать. Она только вредила своему сыну, но не могла этого понять, искренне полагая что спасает его.
«Черта людей! Или черта матерей? Так любить, что погубить…» – невесело подумалось Мальту, и он ещё раз попытался воззвать:
–Оставьте дело как есть! Не ходите по Судейству, а когда будет суд, то молите Луала и Девяти Рыцарей Его… во всяком суде бывает снисхождение. Может и здесь пройдёт по молодости лет и памяти геройству.
Нела кивнула:
–Да, спасибо что выслушали, дознаватель!
Она поднялась с места. Окрылённая надеждой, она даже перестала гневаться на него, на его черствость, на несправедливость. Не получилось у дознавателей, получится в Судействе!
–Подумайте о дочери! – крикнул Мальт, когда Нела была у дверей.
Нела остановилась, поражённая. Он и о дочери знает? Она ведь не говорила про неё?
–Маленькой Рииде уже пора собирать приданое и подыскивать партию, – продолжил Мальт. Конечно, он знал всё о дочери Нелы. – Не делайте её сестрой преступника, пусть будет сестрой глупца, не лезьте в дела дознания и судейства.
–До свидания! – провозгласила Нела и с облегчением выметнулась в коридор. Мальт неодобрительно покачал головой – будущее этой женщины и её дома виделось ему яснее прежнего. Ну что ж, у каждого ест своя голова на плечах, а он не герой, чтобы спасать тех из болота, кто в это самое болото лезет с удовольствием, не слушая никаких предостережений.
Да и вообще – есть дела поважнее, например, составить рапорт о возмутительном поведении дежурного дознавателя Тео!
***
–Ваше последнее слово? – равнодушный вопрос – это самый страшный вопрос, который делает жуткими все слова. Что значит «последнее слово»?  это значит, что для тебя, осуждённый, слов больше не будет, и ты можешь сказать что угодно этому миру в самый последний раз.
–Дамиан! – охнули в толпе и зарыдали. Привычная картина для казни.
Преступник метнулся взглядом по толпе, пытаясь отыскать обладательницу голоса, узнав её по голосу, конечно же, но глаза подводили его, их застилали слёзы, и все лица смешались в одинаковое месиво, в какую-то неразборчивую возню.
Дамиан, Дамиан! Молодой герой недавней битвы, пристрастившийся к вину, вошедший во вкус всех острых слов, ну же, произнеси своё последнее!  Что ты сделал? Повоевал, был ранен дважды, получил сто монет, об этом ли ты мечтал? Ни разу. Ты хотел писать стихи, и что вышло? тебе остаётся лишь последнее слово.
Тебе хватило ума не отрицать своей песенки, пропетой в кабаке. Хватило ума признаться – да, виноват. И если бы всё было просто, тебя отправили бы на рудники на пару лет, за глупость. Но твоя мать тебя слишком любила, Дамиан, для неё невыносима была мысль о том, что ты будешь где-то там, в пыли, в труде, в холоде…
Она рванулась в Дознание, хотела встретиться с Главой Коллегии, но там её развернули и рекомендовали сидеть на месте спокойно. Могла ли мать так поступить? Не могла. И она рванулась в Судейство, настойчиво добивалась встреч и снисхождений для тебя, настойчиво пыталась спасти тебя через угрозы (пустые провинциальные угрозы в изменившейся, закипающей столице!), через взятки, что, в конце концов, Судейство утомилось и выместило всё раздражение на её сыне.
Потому что тоже люди. И потому что глупцов надо наказывать, чтобы не плодить глупость. Да и какое это было вымещение? Вместо обвинения в «публичном неуважении к королю» Дамиана обвинили в том, что он «подстрекал народ к свержению короля».
Было? не было! впрочем, в песенке Дамиана – пьяной и лихой, для рифмы была такая строка: «Сменим трусость мы на храбрость!»
–Прежде обвинял он короля в трусости, значит, предлагает сменить его! – решили в Судействе и никто не возразил. Слишком надоели глупцы, плодящие новые бумаги и слушания, не следящие за словами и мыслями, пьющие и поющие…
И теперь на шее Дамиана верёвка. Изменников короны вешают. Это даже милосердно, если знать, что в Коллегии Палачей умеют работать с виселицей – там точно знают хитрый узел, который ломает шею, а не продляет агонию до долгих семи минут, пока длится само удушение.
Последняя добродетель. И слово тоже последнее.
Дамиан не может надышаться последними секундами своей какой-то глупой и нелепой жизни, не может насмотреться, глаза застилают слезы, жадные до жизни. Он делает глубокий вдох и легкие его пропарывает от боли, до он доволен – больно значит жизнь.
А на шее петля. Грубая, уродливая петля, в которой смерть, которая отделяет последнее слово.
Не выдохнуть, ему уже не выдохнуть. И всё, что осталось – крикнуть. И Дамиан кричит, вкладывая в свой крик всё. Что у него ещё осталось:
–Мама!
А в следующее мгновение грохот, возня и резкая, обрубающая тишина – звук смерти – страшный звук и разум часто дарит глухоту напоследок, избавляя от ещё одного страха.
«Какой поганый день! А ведь я говорил, эх, чего уж теперь?» – подумалось Мальту, когда Дамиан повис безжизненной тенью.
И он быстро, пока его не заметили и не узнали, покинул место казни. Жалости в нём не было. Была лишь усталость.
(Примечание: Этот рассказ можно отнести к «мостикам». Вселенная Маары существует в двух моих романах: «Тени перед Чертой» и «Гильдия Теней», а также в сборнике рассказов «Тени Маары» (всё в свободном доступе))