штаба округа прикроет вашу задницу.
Первый:
— Рано, распушив перья, так закукарекал.
Второй:
— Рано — не поздно, товарищ майор.
ВОЕННАЯ МЕДИЦИНА ВСЕ-ТАКИ
ВОЗВРАЩАЕТ ПАРНИШКУ С ТОГО СВЕТА
Как и в прошлый раз, уральский парень стал возвращаться из небытыья с того, что к нему вернулся сначала слух. Он слышал мужские голоса — то умоляющие кого-то, то сердито-укоризненные.
Отчетливо, например, услышал, как кто-то кого-то попросил:
— Дыши, глубже дыши!.. Нет-нет!.. Кислородную маску!... Умереть все равно не дадим!.. И даже не думай!..
Минута тишины. Слышен вздох облегчения и другой мужской голос произнес:
— Кажется, пронесло… Сердцебиение и дыхание восстанавливаются.
Третий голос с укоризной сказал:
— Хиляк, а задира…
Первый голос:
— Куда было лезть — одному против трех здоровенных грузинских мужичков…
Второй голос:
— Кошка скребет на свою хребтину. И наскреб… Отделали как надо.
Третий нравоучительно добавил:
— Вот чем заканчивается самоволка… Нажрался и потянуло на подвиги.
Мартьянов, прислушиваясь, пытался себе ответить на многочисленные вопросы:
«Он?! Хиляк! Дай Бог каждому… Наскреб?! Он, что ли, наскреб? Чепуха! Бред, наверное… Кто нажрался? Никогда с ним не бывало… На сдачу всегда готов, но не задира… О ком мужики?.. Нет, кто угодно, только не он!..»
Почувствовав, что в его рот вставлено нечто, мешающее говорить, попробовал избавиться от этого «нечто», но неудача: кисти рук оказались к чему-то прикреплены.
Как и в прошлый раз, темнота заменилась на молочную пелену, а потом он стал различать людей и окружающую его обстановку. Ему горячо захотелось, во-первых, привлечь внимание к своей особе, о которой столь нелестно отзываются мужики в белых халатах, а, во-вторых, решительно возразить и сказать, что ни в какой драке он не участвовал. Но как это сделать, если во рту кляп?!
Чтобы привлечь к себе внимание людей, стоящих в дальнем углу к нему спиной, стал издавать, как ему казалось, громкие звуки и крутить привязанными руками. Тщетно! Люди в белых халатах продолжали копошиться возле тамошней койки.
Но тут один из них обернулся. Увидев манипуляции парня, пошел в его сторону. Подошел. Взял его ладонь, увидев его осознанный взгляд, сказал:
— Если меня слышишь, пожми мою руку… — Он радостно откликнулся, потому что в эту минуту он был готов на все. — Так… Со всей силы сожми, еще сильнее… Молодец, — парень своим мычанием просил мужчину в белом халате, чтобы убрал изо рта то самое «нечто». И тот не понял, но догадался. — Нет, рано тебя отключать от аппарата искусственной вентиляции легких… Придется еще чуть-чуть потерпеть.- Мартьянов взглядом дал знать, что принимает как должное, однако подергиванием кистей попросил о другой поблажке. Мужчина, кивнув, спросил. — А смирно будешь себя вести?.. Ладно, — снял ремни с обеих рук и строго предупредил. — Самовольно не снимать бинты… — и уточнил. — Ничего самовольно не делать!
Это было утро, а к вечеру его кровать переместили в другую палату: также реанимационную, но уже в ту, где находились перспективные больные, то есть с реальными шансами на благополучное выздоровление — к такому умозаключению пришел старший сержант Мартьянов после некоторых размышлений.
СЕСТРИЧКА СКРАСИЛА РАННЕЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
Очередная ночь прошла спокойно, если не брать во внимание сон. Хорошо то, что на этот раз обошлось без кошмаров, периодически мучающих парня. Сновидение было долгоиграющим, стало быть, занудливым. Все так, но, проснувшись, не открывая глаз, прокручивая в больной голове картинки, в душе поселилась необъяснимая тревожность. Нет, не за себя, а за домашних, за родителей. Как они там?..
Он видел одно и то же: будто отец его, сидя за пустым обеденным столом, не произнося ни слова, укоризненно смотрит на сына, качает головой и грозит пальцем.
«Отец, — говорит парень сам себе, — чувствует его беду? Тревожится?.. Интересно, одобрил бы поступок сына?.. Нет?.. А, не сон, а ерундистика одна!»
Парень открыл глаза. Повернув голову влево, туда, где у входа в палату стоит небольшой столик, а за ним — сидит и что-то сосредоточенно пишет дежурная медсестра. Очевидно, почувствовав его взгляд, девушка обернулась.
— Что-то надо?
— Нет… Ничего… Нормально… Скажите, какое сегодня число?
— Четырнадцатое.
— А… месяц?
— Декабрь.
— Ох! Только-то семь дней!.. Думал…
— Думал, — она усмехнулась, — пронеслась целая вечность?
— Вроде того. — С минуту помолчав, спросил. — Как думаете, долго еще мне здесь валяться?
— Не знаю.
— Ну… А если положиться на ваш богатейший жизненный опыт?
Медсестра рассмеялась. Она правильно восприняла иронию. Ответила же совершенно серьезно и солидно, подражая кому-то из старших:
— При самом благоприятном течении болезни выпишут не ранее середины января.
Парень тяжело вздохнул.
— Как говорится, утешение для бездыханного.
Девушка вновь рассмеялась и процитировала поэта:
— И жить торопимся, и чувствовать спешим.
— Надо… Жизнь-то всего-навсего одна.
— Не спеши… Некуда… Или на гражданке кто-то ждет?
Больной, почувствовав намек, вздохнул.
— Некому… Ну… Разве что родители.
Медсестра повторила:
— Не спеши… Наши пациенты обычно не торопятся и ищут повод, чтобы подольше задержаться в госпитале. У нас хорошо, — и после секундной паузы произнесла банальность, — тепло, светло и мухи не кусают.
Чтобы ответить тем же, то есть банальностью, произнес:
— Это точно: солдат спит, служба идет, часики, не уставая, тикают и тикают себе.
СУМАТОШНЫМ ВЫДАЛСЯ ДЕНЕК
Таким тот день, четырнадцатое декабря 1988 года, показался лишь больному старшему сержанту, но для медперсонала окружного военного госпиталя, скорее, обычным.
Сразу после восьми утра в реанимационное отделение забегал несколько раз старший медбрат. Внимательно изучив обстановку и в полголоса пошушукавшись с только что принявшей дежурство медсестрой, тотчас же исчезал.
Из этих шушуканий Мартьянов понял: ожидается визит большого начальства. Какого именно? Откуда ему было знать? Парень усмехнулся: с ним, видите ли, не удосужились согласовать.
Потом заглянул его лечащий врач. Тот самый, который , когда находился в другой палате, пошел ему навстречу и освободил руки от пут, тот самый, фамилию которого, хотя видит не первый раз, до сих пор не знает.
Врач подошел к парню. Откинул простыню, под которой он был, в чем мать родила. Инстинктивно прикрыл руками мужское достоинство.
— Как себя чувствуем? — спросил, осматривая бинты на голове, гипсовые повязки на левой руке и на правой ноге.
— Даже очень хорошо, товарищ доктор, если не брать во внимание боли в поврежденных местах.
— Еще бы… Сестра, запиши в журнал: в тринадцать двадцать — процедурный кабинет, смена повязок, бинтов и гипсовых шин на руке и ноге; в пятнадцать сорок —рентген-кабинет, надо посмотреть, как идет заживление травм… Давление? Температура?
— В норме, товарищ доктор… Только что проверила сестра, — поспешно откликнулся больной, хотя вопрос адресовался явно не к нему.
— Таблетки принимаем?
Сестра опередила больного.
— Солдат — дисциплинированный…
Парнишка обидчиво заметил:
— Не солдат, а старший сержант… командир отделения.
Врач рассмеялся.
— Большая разница… В таком случае, вдвойне должен быть дисциплинированным, а иначе… Не командир для подчиненных, а тряпка, не так ли?
— Так точно!
— Аппетит?
— Можно сказать, зверский, товарищ доктор.
Врач, кивнув в ответ, вышел из палаты.
— Сестра, — поспешно обратился Мартьянов, — как зовут товарища доктора?
— Впервые видишь?
— Нет, но…
— Майор медицинской службы Еремеев Глеб Сергеевич, аспирант.
— Человек ничего…
— Ничего, — передразнила она парня и добавила. — Будущий светила мировой медицины.
Через какое-то время за дверью палаты послышались многочисленные шаги, дверь отворилась и вошла группа, возглавляемая представительным мужчиной старше сорока лет, в числе группы был и лечащий врач Еремеев.
— Привет всем! — произнес вовсе не по уставу сорокалетний мужчина с посеребренными висками.
Мартьянов подумал:
«Большой человек… Может себе позволить…»
В самом деле, дежурная медсестра не могла себе позволить фамильярность. Она вскочила и попробовала отрапортовать по всей форме:
— Здравия желаю, товарищ полковник! Старший сержант медицинской службы…
— Знаю… Благодарю… Так… И где ж мой страдалец?.. — увидев Мартьянова, направился в его сторону. — Ага!.. Вот и он… Ну, как, братец, наши дела?
— Отлично, товарищ…
Больной запнулся. Потому что не знал, как правильнее назвать посетителя, — доктором или полковником?
— Будь добр, без церемоний. Ты не в той форме, чтобы… И не на плацу, а в реанимации. — Внимательно осматривая голову, спросил. — Болит?
— Маленько.
Ему явно пришелся по вкусу ответ, поэтому по лицу пробежала улыбка.
— Правильнее будет сказать, трещит… Фасад не пострадал. А царапины на нем через неделю уйдут и будешь опять красавцем… На счастье девчонкам… Ждут?
— Только отец да мать.
— Не сообщил о случившемся?
— Не имею возможности пока… И желания тоже
— Правильно: поберечь надо родителей. Поставим на ноги, а мы обязательно поставим, вернешься красивым и здоровым — тогда уж и расскажешь… Если захочешь… М-да… Задачка… Меня больше всего беспокоит ушиб головного мозга… Будем надеяться на лучшее… И бороться… Общими усилиями, не так ли?
— Само собой… На мне, как на собаке, всё заживает.
— Оптимизм — важнейшее лекарство… Значит, труды наши в ту страшную ночь, когда больной попал в мои руки, не пропали даром… Держись, голубчик.
Когда главный хирург окружного госпиталя, а это был он, тот самый человек, который в ночь с седьмого на восьмое декабря, десять часов провел за операционным столом, борясь за жизнь совсем юного парнишки, направился к выходу, выдвинулся вперед Еремеев.
— Товарищ полковник, тут наседает следователь окружной прокуратуры.
Главный хирург поморщился.
— Какого чёрта?!
— Говорит, что имеет личное поручение окружного прокурора немедленно допросить потерпевшего Мартьянова.
— Сказал, что в реанимации и что волновать его опасно?
— Так точно… Но продолжает настаивать.
— Что за пожар? Не могут подождать хотя бы десять дней?
— Давят… Кто-то звонил прокурору из штаба округа.
Главный хирург недовольно фыркнул.
— Вот черти!.. Никакого человеколюбия…. Хорошо… Под твою персональную ответственность… Допрос — в твоем присутствии. Постоянно следи за самочувствием больного. Позаботься, чтобы неподалеку был реаниматолог.
— Будет сделано, товарищ полковник… Парень настоящий… Он должен жить.
— Еще раз напоминаю: малейшее ухудшение самочувствия — прерывай допрос.
— Будет сделано, товарищ полковник.
ФОРМЕННЫЙ ДОПРОС БОЛЬНОГО
Через полчаса в палате вновь появился лечащий врач Еремеев, а следом за ним вошел пожилой (так показалось Мартьянову, хотя на самом деле ему было чуть-чуть за сорок) довольно полный и низкорослый мужчина — в белом халате, небрежно накинутом на плечи, из-под которого виднелся форменный мундир, в массивных роговых очках, которые, похоже, старили его.
У постели больного они остановились.
— Как себя чувствуешь? — спросил Еремеев.
— Без изменений, товарищ доктор, — ответил старший сержант, внимательно, но с видимой
