писательство, в бараний рог… Шутка!
— С первым разобрались, а…
— Второй повод для встречи посерьезнее будет.
— Внимательно слушаю.
— На следующей неделе назначено слушание гражданского дела… Оно должно вас заинтересовать.
— А это чем же?
— Подробности специально упускаю… Для интриги. Скажу лишь: буду рассматривать исковое заявление о лишении некой гражданки родительских прав.
Муравьев скривился.
— Бог мой! Это нынче такая банальщина.
— Не спешите с выводами, Георгий Иннокентьевич. Не обижайте меня! Разве когда-то тревожил по пустякам? Ну, вспомните!
Муравьев кивнул.
— Не помню.
— То-то же! — по лицу судьи пробежала самодовольная ухмылка.
— Но тогда — это были уникальные дела, тяжелые, от правильного решения зависели судьбы людей, здесь же чистой воды бытовуха. Также надо иметь в виду, что тогда я был либо действующим главным редактором, либо, на крайний случай, свободным публицистом, а сегодня — простой пенсионер. Чем вам могу быть полезен? А ничем!
— Однако в этом случае я не ищу никакой для себя пользы. Наоборот, хочу быть, предлагая тему для небольшой повестушки, которая привлечет внимание читателей, вам полезным.
— Убедили. Когда и во сколько состоится слушание? — он назвал день и время. — Посижу, послушаю, что еще там за интрига в сугубой банальщине.
После телятины по-боярски и кофе, насладившись сполна, покинули ресторан.
Муравьев направился в сторону трамвайной остановки. Малышев остановил.
— Это вы куда?
— До дому, естественно.
— Ну-ка, быстро в машину! — скомандовал Малышев. — Пять километров — для меня не крюк.
НА РАССМОТРЕНИИ ГРАЖДАНСКОГО ИСКА
Муравьев сидит смирно. А иначе нельзя. Так и подмывает задать сторонам тот или иной вопрос, однако держит себя в узде. Кто он такой, чтобы встревать в ход судебного разбирательства? Он здесь без всякого правового статуса. Даже не свидетель. Постороннее лицо. Обычный, на взгляд истца и ответчика, обыватель, из числа тех, которых хлебом не корми, а дай послушать что-нибудь «жареное», хорошо поперченное.
Сидит себе седовласый мужичок и поглядывает на судью. Не узнает его. Когда-то слыл этаким зловрединой, любителем правовых казусов или, как могло показаться на взгляд дилетантов, озорных поворотцев. Тут же… Равнодушен, спрашивает редко, позволяет сторонам говорить обо всем, что им придет в голову, — даже откровенную чепуху. И, судя по всему, через двадцать минут после начала судебного заседания уже его завершить вынесением вердикта.
Предчувствие не подвело. Через четверть часа судья огласил:
— Истец в суде не смог привести сколько-нибудь веские аргументы и факты в пользу того, что ответчиком не надлежаще исполнялись родительские обязанности, — в удовлетворении исковых требований отказать.
Судья ушел. Муравьев встал, чтобы (согласно предварительной договоренности) пройти в кабинет судьи.
На выходе из зала судебных заседаний Муравьев заметил, как истица обиженно надулась и нервно кусает губы; услышал, как ответчица злорадно прошипела:
— Что, голубушка, съела?
Судья, держа в руке чайник, спросил:
— Будете? — Муравьев отрицательно мотнул головой. — А я побалуюсь, с вашего позволения. — Судья наполнил бокал кипятком, бросил пакетик с заваркой и отставил на минуту в сторону. — Что думаете? Наверное, разочарованы.
— Не то, чтобы… Ваш вердикт, позвольте быть откровенным, не справедлив…
— По отношению?
— Истицы, конечно.
— Вот новость, Георгий Иннокентьевич!
— Вы — опытнейший юрист, не чета мне; и с правовой точки зрения всё правильно и безупречно… Однако моральная сторона дела не так однозначна. Чувствую…
— У вас, в отличие от меня, — огромное преимущество…
— То есть, Степан Викторович?
— Вы, в силу своей профессии, имеете право руководствоваться чувствами, а я ни в коем случае. Я обязан следовать только букве закона — в данном случае Семейного Кодекса РФ.
— Истица молода и еще не искушена…
— Понимаю. Я при предварительной беседе настоятельно рекомендовал, чтобы в судебном заседании была не только родительница, но и родитель. Он отказался от явки. И, значит, отказался истице подставить плечо.
— Что-то мне подсказывает…
— Догадываюсь, Георгий Иннокентьевич. Мужчина при разводе тяжело травмирован и у него нет сил копаться в начавшейся затягиваться ране. Но что мне делать, когда скован правовыми нормами по рукам и ногам?
— Но как же с нормами справедливости?!
— А вот тут вам и карты в руки. Не думаете ли вы, что я затеял интригу на пустом месте? Там, где бессильна юриспруденция, может и должна поработать творческая интеллигенция, писатели и журналисты. Вас не зря когда-то называли «инженерами человеческих душ».
После минутной паузы, тяжело вздохнув, Муравьев развел руками.
— Делать нечего… Придется мне, на старости лет, начать расследование странной истории — теперь уже не судебное, а журналистское расследование.
— Если, Георгий Иннокентьевич, потребуется правовая поддержка, милости прошу, как говорится, к моему шалашу.
Минуло несколько лет, но Муравьев сдержал обещание. Результат налицо — вот эта, как когда-то выразился мировой судья Малышев, повестушка.
