Горнило

стала вырываться.
– Я не посмотрю, что ты дочь хозяйская. А ну сметай соль, пока отец твой не увидел.
– Вот ещё, буду я! – засопела та.
Это было первое их столкновение один на один. А второй раз случилось, когда забрался Богша усталый после трёхчасовых боёв на игрище в густой тальник, чтобы его там не нашёл никто да и задремал. Разбудила его травинка – то Алатырка по щеке его легонько водила пушистым колоском. Богша возьми да и ухвати её за руку. Алатырка вскрикнула от неожиданности, запнулась о пенёк и повалилась, не удержав равновесие.
– Ты чего? – уперлась девушка взглядом в его руку.
– А ты? – парень отпустил, отвёл глаза.
Алатырка достала платок и, вытирая сбитое колено, тихо всхлипнула.
– Больно? – парень сорвал лист подорожника, легонько приложил к ранке.
Девушка отдёрнула ногу, поправила длинную юбку.
– Завтра на этом же месте после рукопашной ждать тебя буду, – призывно прошептала она и, вскочив с места, заспешила прочь.

                                                          ***

      А дела в кузнице двигались спешно. Богша быстро усваивал всё, что показывал ему Колояр, бывало, что и сам высказывал учителю свои мысли и придумки, как и что лучше сделать. Тот нарадоваться не мог на своего ученика, стал уже замышлять, как парня подольше у себя в Чернигове удержать. Поделился Богша с полянином, что хочет выковать меч, такой, чтобы и лёгкий, и острый, и прочный, и чтобы форма у него получилась знатная, такая форма, которой ни у кого ещё не было. И чтобы в бою с таким мечом одолеть его никто не смог.
– Ну, – тихо произнёс Колояр, – пошли тогда.
И повёл он юношу в свои закрома, отварил старый сундук и вынул из сундука того ножны из выделанной кожи тура и украшенные медными наконечниками с гравировкой. Отстегнув ремень, достал Колояр меч, и замерло сердце юноши. Точно такой видел он в своих снах.
– Как… Как же это может быть? – прошептал.
– Оставайся! Оставайся со мной. Я всему тебя научу... Но с таким оружием тебя из Чернигова на чужбину никто не выпустит. Если только в ратном бою за наше княжество выступишь.
– Значит нужно научиться, чтобы потом меч такой в Менске сделать, в кузнице у батюшки моего, – отвечал юноша.
Тоска-печаль тотчас омрачила лицо учителя, и рад был он, что при тусклом свете не видит Богша печали той. Ну да так тому и быть, не вправе я удерживать того, кто сам своей жизнью распорядиться должен.
– Но тут хитрость одна есть, – испытующе поглядел на парня Колояр, – коли сохранишь в тайне секрет тот, ото всех сохранишь, чтобы за тобой он только в нави схоронился.
Юноша вскинулся: слово это запретное, и нельзя его было вслух говорить. Слово «навь» уходило в старую веру, которая канула в прошлое почти как сто лет тому назад.
– Клянусь, – прошептал Богша.
Старый кузнец между тем вытащил из того же сундука деревянную четырёхликую фигурку Свентовита и ещё Лады-Богородицы, опустился на одно колено и тихо проговорил: «Свет Белый, Свет Родитель, Свентовит Победитель! Славу Тебе речём, ибо ты есть Бог Прави и Яви. Песни тебе поем и требы жжем, ибо ты есть Святость Великая. Ты есть Мир видимый и бытие Яви, береги нас в мире Нави, ибо мир через Тебя мы видим, Правой наполняясь. От того Хвалу тебе Великую поем и славы слагаем, возле огня танцуя, тебя призываем». Поднявшись, Колояр опустил меч в ножны и, спрятав свои секреты в сундук, тихо промолвил: «Коли б не родные Боги, не видать было бы этого меча ни мне, ни тебе. Когда их призовёшь, дело-то, оно быстро делается. А особо что касается ратных доспехов. Вот и весь сказ».
Богша всегда под рубахой носил оловянный крестик, матушка ещё в детстве надела на него, но особо не вспоминал юноша о той вещице, срослась она с телом как-то сама собой, и не было особого случая, чтобы в слезах обратился он к ней, – такого случая, когда уже невмочь. А о старой вере отец сказывал ему лишь однажды, но вскользь и шёпотом. Нельзя было об этом говорить, под строжайшим запретом та вера была.
В ту же ночь увидел Богша сон, странный, необычный. Будто зашёл он в кузницу, но не ту, что в Чернигове, а к батюшке своему. А в кузнице той прямо в горниле разные Боги стоят. Тут и Христос на кресте, и Дева Мария, и Свентовит, и Лада-Богородица, и ещё разные другие, которых Богша доселе не видывал. Разгорается горнило, а Боги стоят себе как вкопанные, ни жара и ни огонь их не берёт. А горнило всё ярче делается. И превратилось то горнило в огромную огненную мельницу. Искры от мельницы так и сыплются во все стороны. И стала она расти – сначала размером с кузницу сделалась, потом как двор, поле, а потом и вовсе на весь посад выросла. Искры от мельницы разлетаются, в воронки закручиваются и снова возвращаются в неё же саму. Смотрит юноша, а мельница уже до неба сделалась, и внутри неё всё, что есть на земле, помещается: и небо, и море, и весь свет. И в свете мельницы этой столько любви и счастья, что невозможно их в себя вместить. А почему ж нельзя, думает Богша сам с собой. А потому, что я-то внутри этой мельницы сам… Так и проснулся.

Сдружился юноша с детьми Колояра, родными они ему сделались. Зореслав обучал товарища боевым искусствам, но на игрище Богша не так преуспел, как в кузнице. Алатырка спозаранку просыпалась. Выйдет Богша на крыльцо, а девушка уж с ковшом воды стоит, чтобы ему на руки полить. Любили они втроём вечерами возле реки у костра сидеть, разные небылицы друг другу рассказывать. Алатырка, бывало, как затянет песню, проникновенно так, протяжно – у Богши от голоса её сердце разрывается. Смотрит парень, как искры от костра летят в разные стороны, и представляется ему горнило, а в нём Боги стоят. А однажды бродили они с Алатыркой по лесу. Девушка прижалась лбом к берёзе, закрыла глаза и страстно зашептала дереву своё желание. Богша не стал им мешать. Алатырка подошла к юноше совсем близко.
– Не уезжай, Богша. Останься с нами, – а на глазах слёзы.
– Я вернусь… Я за тобой обязательно вернусь, слышишь? – парень вытер слезу с её щеки.
– Не вернёшься, я знаю.
– И откуда ты всё знаешь?
– Чувствую.
Парень обнял Алатырку, гладит по голове.
– Ты себе всё надумываешь.
– Нет!!! Нет!
Девушка сняла с шеи крестик, протянула Богше. Тот высвободил из-под рубахи свой, оловянный.
– Тогда меняться давай.
– Он тебя защитит… от всех напастей. Меня всегда защищал, – шептала Алатырка, надевая медальон парню на шею.
– Не он тебя защищал, ты сама…
Девушка вскинулась.
– Ты не веришь?! Ещё, наверное, и вашему Перуну требы возжигаешь? – она понизила голос до шёпота, опасливо оглядываясь вокруг.
– Ты понимаешь, они не люди… не люди.
Девушка удивлённо уставилась на Богшу.
– Ясно, не люди. Боги они… Вернее, Бог.
– Ты не понимаешь, они не такие, как мы думаем.
– Какие же они? – запальчиво прищурилась Алатырка.
– Один он, но большой… Огромный… и он везде. На небе и под землёй… и в тебе тоже.
– Во мне? – недоверчиво проговорила девушка.
– Да, и в тебе, и во мне, и в брате твоём, и в отце, и в матушке – в каждом.
Алатырка помолчала.
– А ты почём знаешь, кто тебе это рассказывал?
– Я сам знаю… Я его видел, – парень обнял девушку ещё крепче.
Та прижалась к его щеке. Алатырке было сейчас всё равно, что говорил ей Богша про Бога. Девушка вдыхала запах его волос, слушала, как стучит его сердце, и ничего, кроме этого, было ей не нужно сейчас.
– Всё равно, не уезжай, – упрямо проговорила она.

                                                                            ***
Так прожили они до весны. Настала пора сеять. Собрал как-то Колояр всю семью за столом.
– Ну что? Будем Богшу домой провожать? – грустно посмотрел он на парня. – Приняли мы его в нашу семью, и стал Богша нам родным. Но получил я вчера весточку от отца его. Жар пишет, что все драгОвичи должны до начала березня в родной вотчине собраться – указ князя Всеслава. И нарушать княжеские указы никому не дозволено.
Домочадцы растерянно смотрели на главу семьи, молчали.
– Думаю, что мы должны отпустить Богшу. Если Гореславич издаст свой указ – никого из княжества не выпускать, – то много бед можем принести мы их семье тем, что станем его держать. Жар не простит мне этого. Да Богша и сам у нас не останется, – Колояр в упор посмотрел на парня.
– Ты поедешь провожатым, Зореслав! Ты опытный воин, сам назад доберёшься. Не хочу, чтобы знали в округе, что Богшу провожаем, много глаз кругом разных, не навредить бы парню, да и нам всем… Грядёт время тяжкое… Непонятное… Что Гореславыч задумал, одному Богу известно.
– Выйдем, Богша, в кузницу. Надобно нам с тобой с глазу на глаз говорить, – Колояр кивнул парню на дверь.
Когда все слова, все напутствия были сказаны, то вынул Богша меч, который тайком ковал от учителя своего. И ножны сделал сам, и гравировку на медном обрамлении: «Учителю от ученика его – Богши». Подал Колояру свой подарок юноша, обнял учителя. Обнажил кузнец меч, заиграл тот на солнышке. Рассматривает его Колояр, дивится.
– Как же ты успел? Когда?
– Подарок, – ласково произнёс парень, – сказали же вы, что с таким оружием меня за ворота никто не выпустит. А я в Менске ещё лучше сделаю.
Так они и простились. Алатырка на удивление ни слезинки не проронила, но знал Богша, что проплакала девушка всю ночь, и подушка её мокра от слёз, и рубашка её.
– Ладно, хватит причитать, – одёрнул муж Ведану, – долгие проводы, лишние слёзы.
Скупо обнял названного сына на прощанье, махнул рукой и зашагал в свою сиротскую кузницу.
Девушка дождалась, пока все уйдут.
– Помни меня, Богша. Молиться за тебя буду… твоему большому Богу, – Алатырка прижалась к его груди.– Поцелуй меня на прощанье.
Обнял девушку Богша, обхватил её голову и поцеловал в лоб.
– Не… не так поцелуй, – Алатырка потянулась своими губами, закрыла глаза.
– Не сумею я тогда уйти от тебя, родная, – молвил в ответ и послушно нежно приник к её губам.

          Когда путники подошли совсем близко к Полоцкому княжеству, остановил Зореслав коня, спешился.
– Дело есть, – испытующе посмотрел он на товарища.
Достав из ножен Сварожича, надрезал запястье на левой своей руке. Алые капельки заскользили по белой коже парня, затем подал нож товарищу. Богша повторил всё в точности, отдал нож и протянул навстречу другу своё запястье. Капли алой крови стекали по рукавам и того, и другого, и уже нельзя было распознать, где чья кровь.
– Теперь мы братья с тобой… родные, – уверенно произнёс Зореслав.
– Мы и так братья, один народ… Но раз тебе надобно такое подтверждение, чего там… Пусть будет.
Обнялись они на прощанье, и каждый двинулся в свою сторону.

                                                                          ***
        В семье Богшу встретили радостно, мать не могла наглядеться, а сестрёнки так и висли на нём, все поочерёдно. Только отец как-то меньше вдруг сделался, словно к земле его что-то притянуло.
– Вы, батюшка, не больны ли? Наверное, тяжело одному в кузнеце без меня?
– Да я тут Полянке уже показал, как лучше щипцы держать, девчонка она смышлёная, крепкая, – кивнул отец в сторону дочери.
А та гордо заявила:
– Я и тебе, Богша, теперь смогу подержать, хочешь, покажу?
Но чувствовал парень тревогу какую-то вокруг, только понять не мог, что изменилось. Ну да ничего, скоро всё устроится, будет как прежде. И столько разговоров, рассказов было у них, каждый хотел о своём поведать. Только