Игры гениев

перетасовать.
        Она инстинктивно срежиссировала в той пьесе. Она боялась соприкоснуться с той плотью. Да и смотреть-то не могла, поглядывала из-за кулис.
        А всё был звуки, всё от них.  Когда, казалось, страх и безвыходность убьют её, Музыка  вдруг пришла и всё взяла в себя. Это Музыка всё рассказала  тайно, тихо, а Таня уже прорыдала её тайну во весь глас.
        Вокруг этого пятилетнего ребёнка кружилось множество любящих  сердец. И много было губ, заклинавших всех богов. И несли и лелеяли имя: Лиза, Лиза, Лиза. Но она умирала, и никто из любивших не мог её спасти. Таня видела, несомненно: все эти любящие руки оказались прозрачны, все были бессильны перед ней.
        Девочка уходила ото всех, она чувствовала это. В отчаянии она хваталась за их руки, за их лица – но, ни одного из реальных уже не было вокруг. Она видела свою безнадёжную тропу: гроб, яма, смерть. Только это была реальность, только в это ей время пыталось предложить. Ужас был ей, едва ступившей на тропу, а инстинктивной защитой – плач и стон.
        «И неужели никто не придёт к ней, никто не найдёт выход для неё?! - кричала Таня всем богам. – Тогда я возьму её сердце,  её  плоть». И вдруг, в тихих и нежных звуках явилась  разрешающая сцена. Когда ушли все, осталась одна мама. Таня стояла за спиной, и ей открылось всё. Самая  тайная тайна, подсмотренная ей.
        Мама села к дочке на кровать и стала гладить волосы её и стала ей шептать:
        – Всё будет хорошо, моя малышка.  Ты просто уснёшь. Тихо, без боли  уплывёшь. И будешь сладко-сладко спать.
        – Как спящая царевна? – спросила девочка. 
        – Да, как спящая царевна, ты в сон свой уплывёшь. А мы будем помнить о тебе всегда-всегда.
        – Всегда-всегда и каждый день? – спросила  девочка серьёзно. 
        – Да, каждый день, – серьёзно подтвердила мама. 

        Истинно в плавании он пребывал, истинно в Бездну он попал. «Вот я, человек, проникший в глубину. Человек, отринувший Землю и не нашедший ничего. Всё оказалось просто:  Вселенная – это запретные миры. Куда же ушли тогда  иные отчаянные беглецы?»                                                                                             
        И вдруг – планета, сама плывущая  из  пустоты, сама зовущая к себе.  Вот как  всё  было: её  беззащитный вид, её одиночество, её далёкий глас.
        Он  бродил, по  Вселенной,  искал,  кого-то полюбить. Потому и увидел подобную себе, потому и откликнулся на зов.                                                                                                                                                                                                           
        Десантный  корабль легко вошёл в  туманную атмосферу. Безнадёжно-огромные пустыни, бесконечно-тоскливые дожди и долгий вой из глубины – вот облик, представленный ему.  Планета  состарилась давно, устала от тяжести времён. Много скопилось в ней  тьмы, запретных слов – и этим  она была больна.
        Но  планета  искала человека – вот в чём  таилась загадка  человеку. 
        Николай  всё более подходил к истине, не предугадывая её, не осознавая.
        Планета первая начала их  совместную игру. Всё вышло из сумрака в единый миг: под ним открылась планета обезьян. Пролетая, как птица, он видел: на развалинах древних городов резвились, гримасничали  стаи  полулюдей, полушутов. Казалось, его прихода ждали с начала всех времён. Казалось, здесь  знали давно его и молились на него. Кто-то чудовищным фальцетом пел триумфальные гимны, кто-то бездарно лицемерил  от себя, нижайшего раба, а кто-то пытался любовь имитировать  по-человечьи, а получалось по-обезьяньи, гадливо, разврат.
        И когда он явился, как и положено богу, в громе, огне, и свете, когда в величественных фанфарах сошёл по трапу вниз, они сыграли безупречно, в унисон: все распростёрлись перед ним.
        Они налетели на него – и вознесли (он давно знал про этот отыгранный сюжет!). С восторженными воплями, на вскинутых ввысь  руках, его куда-то понесли.
        Вокруг себя  космонавт  видел  лишь осквернённые руины храмов и дворцов. И только сейчас он услышал смех Планеты, только сейчас начал разгадывать  её.
        Тем временем, самые безумные из них, напали на  Корабль. Полетели первые камни и палки, однако Корабль себя никак не защищал. Они уничтожили его быстро. Просто, в пляске и радости, они надругались над  звёздной красотой!  Куча обезображенного металла – вот  в чём была истина этой красоты. Итак, первый урок для звёзд они преподнесли.
      Другие безумцы набросились на его скафандр. К их изумлению и он не защищал тело прибывшего к ним бога.
        И никто из бессмертных не вышел в это время, ни одного из  беснующихся не испепелил!  Тогда  эти истинные  игроки  переступили ещё одну черту: они осквернили тело бога. Обнажив  его, любопытствующие  обнаружили, что  тело это смертно,  слабее их, уродливее их.
        Эта обезьянья вакханалия, это падение в бездну, исходило от масок  открытых и смешных.  Его довели до конца  логического, возможного только у людей увлечённых, обречённых: ему надели ошейник и посадили на площади, на цепь. Теперь пред всеми он мог предстать  только на коленях.
        Эти плясуны, весельчаки изумлялись всё более:  на площади, в центре города, ползало нечто неизмеримо ниже их, и гаже их.  Бог этот оказался настолько презренным, беззащитным, что слово к нему уже подобрать никто  не мог. Теперь их любимым занятием было прийти и любоваться на свергнутого бога.
        А сами они падали в собственную бездну.
        И разгадал он, пришелец, наконец: жизнь здесь – от невозможной тяжести планеты, от безвозвратности её времён.
        Но только Музыка пришла к нему. Только она подхватила на лету.  С грустью поведала она ему: «Вот ты и узнал, как человеком быть. Но ты иди. Смотри, иди. А я с тобой эту историю пройду».
        И  так,  он сидел, открытый, обнажённый,  в нечистотах – под общий смех и пляс. Человек был в замкнутом  Круге, нигде не было выхода ему. Куда бы ни полз он, стража палками загоняла  его обратно, в  Круг.
        Эти лже-люди открыли, что бога, несомненно, нет, есть  извращение от обезьян. Явный лжебог, сошедший к ним, оказался  объектом  неприкасаемым для них, исстари чистых. Бог был опущен до их ног – это было высшее чувство обезьян. Далее им было некуда идти. Лишь кто-то из сердобольных приходил иногда, бросая  монетку  издалека – чтобы бежать затем со страха  и стыда.
        Итак  проходили годы, годы. Но Музыка его не оставляла никогда. «Заклинай, заклинай же сам себя – это бездарная игра, это конечная игра».
        «Но это  Вселенная, её планета, её жизнь! – он восклицал, как человек. –  Так всё ли благополучно у богов?!»
        Любимец Музыки, её посланец, её совершенство совершенств. Его тело преобразилось в блестящую идею, но душа сорвалась в бездонный плач. Он мог сыграть любую роль, он мог пронзать пространство  и парить, легко и безмятежно, но кто-то явился с иной идеей. Кто-то пришёл сильней  его и объявил: «Я есть красив и чист и справедлив».
        И в один распрекрасный день, эти новые боги возвели его на свой звёздный эшафот. Там, наверху, Николай  увидел блеск их высших  идей. В центре самого счастливого града они возвели статую-корабль. А он, космонавт, был облечён в девственно-белое, и увенчан божественным венком. По спиральной лестнице его вознесли на самый верх ракеты для богов. Его тело склонили твёрдые вежливые руки, и  он снова возлёг  на ложемент. Они же ловко и быстро привязали его руки и ноги.
      Он вошёл  во взрыв философский, сокрушающий столпы. Была ли эта  вселенная, или должна была родиться  вновь?
      Но очень быстро и просто всё произошло. Едва палач возвёл тяжёлый косой нож, как голова его полетела кувырком.
        Он  попал в слово некоторое, и не мог уже выйти из него. Он растягивал и рассматривал эту простоту. Нищим он приходил в царства  вечные и богатым, всевластным уходил.
      Но они обезглавили его!  Они  сделали его маленьким и беспомощным, немым. Тело его содрогалось последние мгновенья. Оно извращалось, оно выходило за все свои пределы. Но он по-прежнему признавал это тело за своё.
        Он стал породой живой, одухотворённой. Отныне все превращения были ведомы ему. Он мог быть ветром – и так невидимым летать. Он мог войти в образ камня и так, созерцая мир, лежать в пустыне миллиарды лет. Наконец, он мог быть планетой странствующей, способной размышлять.
        Вдруг кто-то рассмеялся, совсем рядом. «Это  я, Планета, – послышалось ему, – смотри, как мы теперь похожи. Каждый из нас – шар замкнутый, в самом себе!  Давно я искала философа странствующего в проводники. Пошли, ты проведёшь меня по лабиринтам  человечьего ума».
        Но  человек понимал, что он есть всего лишь отрубленная голова и видит свой посмертный сон. Никто в этом мире его не пожалел, никто не  принёс спасительное слово для него. Вокруг эшафота, из толпы, звучал лишь подлый смех.
        Вдруг кто-то взял его голову, отёр от крови, поцеловал. «Всё пройдёт, –  шепнули  певучие нежные губы. – Ты ушёл от них, ты за чертой, и никому из всесильных не дотянуться до тебя. Ты всё забудешь, всё пройдёт», – утвердились последние аккорды.

          «Кто-то ищет тебя, – пропел ей чистый глас, –  кто-то переходит из пустыни в пустыню и  никак не может выйти на тебя».
        Таня увидела, как в череде, последним, к ней выходил её заветный маг. 
        – Кто-то ходит и ищет Тайну, как и ты. И пройдя Вселенную, он, наконец, её нашёл. То ли боги это были, то ли Вселенная, по сути.
        Девушка в первый раз почувствовала это: я не зверь похотливый, не объект вожделения, не нечто униженное, грязь – но я дуновение тёплое, цветок.
        – Когда-то, – исповедовалась Таня  Чародею, – я была не просто самый гадкий утёнок на Земле. Я была недомерок, недочеловек. И когда встала во весь рост, очень холодно и очень больно оказалось телу. И только Музыка,  моя Музыка знала всё об этом.
        – Я знаю. Музыка мне исповедовала всё. Музыка мне раскрыла эту историю давнюю двоих. Ведь любовь всегда была древней, от зверей. От них же шли красота и благородство.

          Пришли звуки чистые, Исходный Звук, сказали: «Вот и свершилась эта идея: игра в слова, игра в людей. Ты обошёл Вселенную, вернулся в исходное, своё». С удивлением Николай  осматривал своё тело. «Я умер, проснулся, умер вновь, – он вспоминал своё путешествие меж звёзд. – Тело это моё, но почему вернулось вновь?»
        Звуки Музыки продолжали раскрывать: «Кто-то бросил идею смерти между звёзд. Многих пленила она сладостью и простотой. Но во Вселенной есть идеи и ирные – от богов, зверей, людей. И человек всегда волен выбирать». Наконец  губы  Музыки прошептали ему, а он озвучил, произнёс: «Чародей». Музыка засмеялась: «Вот  теперь-то  узнаешь, для чего твои дела, вот теперь-то услышишь, зачем твои слова».
        Он был в образе вечном, извечном, человек. Всё  исходило из цельного, причинно – произошла последняя метаморфоза его тела – и он вернулся в прежний облик, в исходную точку своего пути. А во Вселенной остались все его следы.
        Явился образ  Чародея в костюме блёстком, с лицом обветренным и опалённым. Он же Первое Слово между звёзд. Он же Странник, ходящий