- Привет, Джек, что, не ожидал увидеть меня такого?
- Маркус? Боже, не может этого быть! Почему мне ничего не сообщили? Это же... Это настоящее чудо! Входи, выпьем за твоё возвращение... Нет, что я говорю, тебе, наверно, нельзя алкоголя. Тогда кофе, по моему рецепту, как ты любил... Вернее, любишь...
Они обнялись и прошли на кухню, светлую, сверкающую кафелем и нержавеющей сталью.
- О, как у тебя хорошо! Светло! - Маркус сел за стол, застеленный белоснежной клеёнкой. - А твоя жена - практичный человек, матерчатых скатертей не признаёт.
- Нет у меня жены.
- Как? До сих пор один?
- Так вышло.
- Сочувствую.
- Ерунда, я привык. Лучше о себе расскажи. Двадцать лет! И вот ты снова с нами! Ура, мой брат вернулся! Нет, Маркус, постой, сначала я виски глотну, а то от волнения ноги и руки дрожат. - Джек открыл шкафчик и достал бутылку. - Может, и тебе глоточек?
- Нет, спасибо.
Джек плеснул в стакан виски, выпил залпом и, вернув бутылку на место, стал хлопотать у плиты.
- Теперь рассказывай.
- Да особо и нечего рассказывать. - Маркус задумчиво теребил уголок клеёнки. - Хотя... Как сказать... С другой стороны, со мной столько всего случилось, что и за год не расскажешь. Но как передать всё это словами? Короче говоря, я был там, где... Понимаешь... Ты этого не видел, поэтому...
- Как не видел? Каждую неделю наведывался к своему брату, впавшему в кому. Правда, последние три месяца провёл в Непале, землетрясение там случилось, столько было работы: операции, штабеля раненых и покалеченных, ампутированные конечности... Чуть с ума там не сошёл. Три дня как вернулся. Во вторник хотел навестить тебя, а ты - вот, сам явился. Как с того света. Как же я рад, если б ты знал!
- Вижу, ты всё такой же горячий врач без границ. А я... Понимаешь, я был там... Нет, не просто в коме, я не об этом... Я был в ином мире.
- Да ладно! - Джек нервно засмеялся. - Всем известно, что там нет ничего - просто тьма и беспамятство.
- Кому всем?
- Ну, врачам, тем, кто это явление изучает. Обычно люди, вышедшие из комы, ничего не могут рассказать...
- Потому что боятся или не помнят. А я всё помню. В мельчайших подробностях. Вот только словами описать увиденное трудновато - там всё другое, невообразимое, неподвластное нашему земному разумению. Могу только сказать, что это свет, яркий, но не ослепительный. И тёплый. Такой родной, нежный свет. Побывав там, я знаю, что такое блаженство. Не обычные наши удовольствия, грубые, животные, кратковременные, а настоящее наслаждение, похожее скорее на разлитый в вечности оргазм, охватывающий душу властно, но бережно. Это невозможно сравнить ни с чем. А ещё мудрость, знание того, что нет в мире пустот, называемых у нас смертью, нет боли, нет тоски и печали - только радость. Представляешь себе, целых двадцать лет купался я в любви Бога. Но и время там другое. Мне казалось, что я прожил тысячи, миллионы лет. И вот, вернувшись в мир смертных, я вынес в себе это волшебное сияние.
- Да, согласен и подтверждаю, - сказал Джек, разливая по чашкам кофе. - Как увидел тебя - даже испугался. Ты действительно светишься. Так что верю тебе, брат, ты и в самом деле побывал в сказочном месте.
- Но это не место! Там вообще нет мест - одно бесконечное пространство-время. Вернее, отсутствие пространства и времени. Или так, чтобы тебе было понятнее: зависимость пространства и времени от воли того, кто там находится... Хотя и словом «находится» ничего не объяснить. Это некое взаимопроникновение и взаимоперетекание. Нет ни внешнего, ни внутреннего, ни моего, ни чужого. Есть только свет, и он был во мне, а я - в нём. Я был частью света, а он - моим свойством... Нет, пожалуй, объяснить словами тот мир невозможно, даже я, литератор, теряюсь, говоря о нём.
- Ну, хорошо, оставим в стороне свет...
- Как это «оставим в стороне свет»! - возмутился Маркус. - Это же самое главное!
- Для тебя - да. Но я-то, в отличие от тебя, прозябаю в «тени смертной», меня волнуют наши, земные дела. Так что расскажи лучше, что с тобой случилось, когда ты вышел из комы. И, кстати, что ты почувствовал, возвращаясь к действительности.
- Понимаю, - печально покачал головой Маркус, - ты, братишка, копошишься в своём несчастном мирке, сам несчастен, как я погляжу, да ещё и с несчастными дело имеешь: лечишь их, режешь, штопаешь... А я тебе тут о свете пою! Слишком быстрый переход. Конечно, ты не готов к такому. А что касается моего пробуждения, ничего интересного в нём не было: внезапно свет... как бы выразиться точнее... нет, не погас, а как будто замутился. И я услышал какие-то голоса. В ином мире я тоже слышал нечто, но не ушами, понятно, их у меня просто не было. Ни глаз, ни ушей, ни других органов чувств - всё это лежало на больничной койке и едва подавало признаки жизни. Надо тебе сказать, в мире света есть и яркие краски, и сладкие ароматы, любой по твоему желанию, и приятные звуки, и вкусовые ощущения... Но, как мне кажется, всё это даётся там душе как продолжение земного её опыта. Чтобы воспоминания не были пустыми сосудами, чтобы тоска по всему хорошему, красивому, что душа познала на земле, не томила её. Скажу больше: там даже сексуальные переживания довольно сильны. Но всё это как бы размыто, лишено чётких границ и нашей, земной, резкости, грубости. И всё подчинено воле созерцателя. Если я хотел там ощутить вкус апельсина - тут же и растворялся в нём, как кусок сахара, брошенный в чашку чая. Всё остальное исчезало - царил в мире только огромный, бесконечный апельсин, и я плавал в его кисло-сладком благовонии, резвился и чувствовал себя беспечным ребёнком, уверенным в материнской любви и вечном своём детстве. Да, в детстве, которое не может быть отменено, если только я сам не захочу переместиться на другой уровень блаженства.
Но вернусь к своему пробуждению. Итак, свет затуманился, зато послышались голоса. Мужской и женский. Я начал различать слова и медленно привыкал понимать их. В мире света они ведь не нужны, там любая мысль - это просто желание, а речь - перетекание от одного желания к другому. Там даже нет слова «Бог» - только ощущение чего-то тёплого и родного, невербальное осознание ласковой заботы.
Короче говоря, когда я начал выходить из рая, который вы называете комой, всё это вдруг помутнело, удалилось, и я ощутил своё тело - словно меня туго перебинтовали. И услышал звуки.
- Как чувствует себя Маркус? - произнёс мужской голос. - Без изменений?
- Стабилен, - ответил женский голос. - Кстати, Джимми, профессор Эстергази заинтересовался его случаем. Вчера прислал письмо. Просит передать Маркуса им. Они вроде бы испытывают новое лекарство. Им нужен коматозный кролик. Надо бы с его братом, переговорить.
- Хорошо, возьми это на себя.
- Вы обо мне? - с трудом удалось мне произнести первую за двадцать лет фразу, после чего я открыл глаза и зажмурился: из огромного окна мне в лицо ударил тяжёлый сноп солнечных лучей. Это был ужасно неприятный свет, полная противоположность тому нежному свечению, к которому я привык в ином мире.
- Добро пожаловать домой! - послышался удивлённый и радостный голос женщины.
И я почувствовал тоску по утерянному блаженству. И до сих пор скучаю...
Потом я учился ходить, меня возили по всяким томографиям, в бассейн и тренажёрный зал. Ну, а потом отправили в санаторий где-то под Дувром, где я медленно привыкал к своему телу, которое оказалось чертовски неудобной, громоздкой штукой.
Я бы провёл там ещё с месяц, но мне очень хотелось повидаться с вами, с тобой и Моникой, вот меня и доставили прямо к твоему дому.
- С Моникой? Да уж... - замялся Джек.
- А что с нею?
- Да всё хорошо. Просто она давно уже замужем. Причём в третий раз. Навещала тебя месяца два кряду, всё плакала, а в один прекрасный день заявила мне, что ты, конечно, её первая любовь, но ей нужно думать о своей жизни, а не о твоей коме.
- Счастлива?
- Да как сказать... Не то чтобы очень, но, судя по всему, не унывает. Постарела, волосы красит в противный рыжий цвет. Зато она член совета директоров «Этернидад». Кстати, это она оплачивала твоё пребывание в клинике Джеймса Дукакиса.
- Да, бедная Моника, ей явно не хватает света, - задумчиво произнёс Маркус. - Вот так, у кого-то его в избытке, а кому-то ни лучика не досталось. Ну, скажи мне, как можно жить на земле, где нет справедливости?
- Вижу, ты в коме своей так и не отвык задавать риторические вопросы.
- Может быть. Зато я принёс вам ответы. Я хочу дарить людям свет. Он распирает меня, лезет из всех пор. Мне не унести такого количества благодати. Я должен поделиться с теми, кто обделён...
- Боже, писатель Маркус Миллер стал пророком, святым Маркусом! - засмеялся Джек. - Остановись, пока не поздно! Ещё одной религии мировой интеллект может не выдержать.
- Не смейся, Джек, я серьёзно.
- Серьёзно - то, во что превращается мир. Боюсь, ты не впишешься в новую реальность. Особенно с этой своей идеей наделения несчастных какой-то невидимой благодатью.
- Не знаю, во что превращается мир, но в глазах людей я вижу такой мрак... Может быть, раньше просто не замечал его, не вкусив света...
- Мрак... - Джек встал и снова занялся приготовлением кофе. - Возможно, мы и в самом деле темнеем внутри. Отсюда и стремление людей к развлечениям. Вероятно, чем больше на земле хлеба, тем жаднее мы до зрелищ. Ты же ехал сюда и видел, во что превратился наш когда-то тихий городок.
- Да уж, мегаполис какой-то. Сначала я думал, что водитель перепутал дорогу и привёз меня в Лондон или Манчестер.
- Но это ещё не предел. Строятся новые районы. Город расползается, как раковая опухоль. И подобное происходит по всему миру. И всё из-за тяги людей к зрелищам. Почти каждую неделю у нас проводятся футбольные матчи, кинофестивали, сюда приезжают знаменитые театральные труппы и цирки, музыканты и всякие проповедники. Дошло до того, что даже церкви для привлечения прихожан устраивают феерические шоу с голограммами, модной музыкой и выступлениями иллюзионистов и акробатов. Аттракционы работают круглосуточно, туристы и болельщики шатаются по ночным улицам из кабака в кабак и горланят в своё удовольствие. Какой-то Лас Вегас, ей богу. А мэр хвастается этими сомнительными достижениями и обещает построить ещё одну ветку метро и с дюжину стадионов. Как будто мало тех двадцати, что уже есть. Безумие!
- Просто людям не хватает света, - сказал Маркус, - вот они и тянутся к ярким блёсткам.
- Ясно, что не хватает. Но почему они не ищут его в книгах, в хороших фильмах, в классической музыке, в трагедиях Шекспира? Знаешь ли ты, что тиражи книг смехотворно малы? Есть ещё интеллектуалы, читающие и думающие, но это вымирающий вид.
- Значит, я пришёл вовремя. Я изменю мир.
- Да брось ты, Маркус! Тебе уже скоро пятьдесят пять, а ты рассуждаешь как юный романтик. Что ты сумеешь сделать? Уговоришь людей думать мозгом, а не глазами?
- Я стану проповедовать свет! - восторженно воскликнул Маркус. - Я раздам людям радость, блаженство! Увидев своё светлое нутро, они отвратятся от суррогатов и возжелают истинной красоты.
- О Боже, только не это! - всплеснул руками Джек. - Похоже, ты в этой своей коме совсем тронулся умом. Послушай себя, что ты несёшь! Это же речь Дон Кихота, собравшегося спасать обиженных и оскорблённых, борясь с мельницами.
