императору, причём если он найдёт в Запретных Землях артефакты, то отдаст их все в имперскую казну. Вот такой у графа образовался благородный и верноподданнический порыв. Конечно, все поголовно аристократы от такой пикантной вести покрутят пальцем у виска, но в глаза
будут говорить графу исключительно приятные слова. А почему бы и не похвалить смертника? По совету святого отца, граф при разговорах с аристократами на эту тему, должен делать максимально глупое и простое лицо чуть ли не деревенского дурачка. И как же я такое лицо сделаю?
В карете с графом ехали кофры с некоторыми нужными в поездке вещами. Имелось в одном из кофров и зеркальце, которое граф достал и стал разглядывать свою физиономию. Собственно, графу даже не надо было особо напрягаться с лицом, но он почему-то считал себя верхом совершенства.
- Если немного подстричь бороду, сделать улыбку попроще, то может и сойду за недалёкого дворянина. Но куда, скажите на милость, деть умище, который так и прёт из моих глаз? Если только прищуриться.
Немного покорчив рожи перед зеркалом, граф вздохнул и отложил его, решив, что со своим внешним видом разобрался. Затем он стал из окна кареты разглядывать город и прохожих, особенно рыцаря интересовали молоденькие барышни. Находясь в гостях у отца Мелифантия, граф употребил на обеде, по совету хозяина, некий эликсир, который на него подействовал как-то странно. Почему-то хотелось бросить все дела и устремиться к герцогине, чтобы срочно подробно рассмотреть с ней некоторые политические нюансы и позиции. Особенно позиции. Да, именно позиции. Когда ножки герцогини оказываются на плечах графа, то это очень проникновенная позиция во всех отношениях с какой стороны на неё не смотри. При этом милое личико герцогини становится таким яростно прекрасным, что словами не описать.
Но, увы, вместо приятного времяпровождения, надо заниматься дурацкими беседами с аристократами, а сейчас разглядывать город и его обитателей. По обеим сторонам дороги вставали дома, сложенные из темно-красного знаменитого имперского кирпича. Чернели замысловатые чугунные ограды, мелькали вывески лавок купцов, изредка попадались красивые кареты богачей и некрасивые телеги простолюдинов. Барышни в модных одеяниях прогуливались под руку с господами горожанами. На площади пожилые горожанки кормили обнаглевших голубей, а те охамели до такой степени, что с ленцой уворачивались даже от конских копыт. Жизнь в столице королевства бурлила, а на центральном холме поднималась громада королевской резиденции, состоящая из комплекса дворцов.
Глава двадцатая.
- Юрик, доложу тебе, что ты деревенская лошара, - словесно воспитывал Будницкого Гоша. – Из-за тебя нас не пускают в общий зал ресторана, а кормят в отдельном кабинете, изолировав от народа и моих студентов.
- Почему деревенская? – вяло оправдывался Юрик.
- Из-за твоего гнусного поведения в общественных местах. Потому, что ты громко чавкал, как голодный Асмодей и матерился на виду приличной публики, - осуждающе качал головой Гоша. – Мне, как заслуженному профессору, можно сказать второму профессору в истории России, стыдно с тобой находиться за одним столом. И Махе моей тоже стыдно. Правда, Махочка? Кушай, кушай маленькая.
- Так эти повара сами напросились, требуя от меня оценки их скромных талантов. Будучи искушаем поварами, я немного впал в грех сквернословия. Буквально вынудили меня объявить им, что здесь всё у них достаточно пиздато, но тарелок с едой приносят слишком дохуя, как каторжанам. А у меня от этого нервы, как у собаки Баскервилей. Могу и завыть. Только я не могу понять, с чего это ты грешный Гошак объявил себя профессором? Профессором чего ты там стал – кафедры долбодятлистики с факультета рукоблудства? – Юрик обличительно показал вилкой в сторону Кашанкина. – Или я чего-то не знаю из-за своей огромной научной занятости?
- Вот я и говорю, глупый Юрик, что ты деревня незаасфальтированная и полностью жалкая личность, дремучий, как тёмный лес, - стал объяснять Юрику очевидное Гоша. – Ты хоть помнишь, какой сейчас год на дворе?
- Заканчивается 1756 год, - недоумённо ответил Юрик на вопрос. – И что с того? Основное событие в этом году – это то, что Россия ввязалась в Семилетнюю войну, фактически в Первую мировую войну. Почему Савелий Петрович так и не пресёк это безобразие? Что ещё? В Петербурге открылись некрополи, а Елизавета Петровна учредила постоянный русский театр для представленья трагедий и комедий. Ещё она отменила смертную казнь, но войска на войну погнала.
- А то, мой дремучий друг, что именно в 1756 году среди университетских профессоров-иностранцев в России появился первый русский профессор, им стал профессор красноречия Московского университета Николай Никитич Поповский, сын священника храма Василия Блаженного, что на Красной площади. Вот и выходит, что Поповский первый профессор, а я второй, заметь, в истории. Фомич, когда организовал у нас университет, так мне и сказал: «Гоша, я верю в тебя, твой талант и мудрость - в них здравый смысл и жизненная опытность. Неси народу знания». Я понёс. Мне не жалко.
- Ох, тыж, - умилился Юрик. – Гошак - профессор в малиновых штанах. Да из тебя профессор, как из Запорожца Феррари. Ну, Фрейд тебе в помощь. Ты же, по сравнению со мной, даже рядом не валялся с истинными знаниями. Пока дядя Юра героически опровергал некие законы Ньютона, то чуть недосмотрел над твоим поведением, и нате вам, пожалуйста, Гошак выбился в профессора. А перестать маяться дурью ты не пробовал? Афродита ты посмотри на новоявленного профессора, каков он красавец! Гоша, ты вообще дружишь с мозгами?
- Щас как дам! – возмутился Кашанкин.
- Всё-всё, успокойся. Не дружишь, и не надо…Афродита не смотри на новоявленного профессора.
Во время этой перепалки, Афродита и Маха спокойно поедали свои огромные порции мясных деликатесов: кошки давно привыкли, что их хозяева постоянно спорят, кто из них умнее. По мнению кошек, так они оба дурни, только с ними весело. Вот совсем недавно эти два бесхвостых гуманоида, когда их ещё пускали в общий зал ресторана, устроили состязание, кто из них вспомнит дурацкие строчки из песен 21 века. Все веселились и смеялись, вот только новые крестьяне из современной России не очень понимали, почему все смеются от слов падших ангелов, ведь в их словах нет смысла.
- У меня губки бантиком, попка краником, грудки гоп-ца-ца, гоп-ца-ца! – выдал Гоша, вытаращивая глаза и размахивая руками.
Юрик в ответ вспомнил строчки с физическими явлениями:
- Я камнем падаю вверх, - что, Гошак, съел?
- Не голодный, - отмахнулся Кашанкин. – А вот ещё слушай перл: «Я стою на переходе, из меня любовь выходит». Гы-гы, представил?
Юрик в ответ быстро вспомнил строчки: «И ноги никогда не кончались, и зубы от Луны отражались!»
- Хочу туда, где ездят на верблюдах, и от любви качает теплоход, - Гоша зациклился на любовной лирике.
- Голова моя глупая, безногая, безрукая, - выдал Юрик.
- Я вновь покинул родную крышу… Я взлетаю в небеса и там пугаю звезды, - бодро сообщил Кашанкин.
- Я продолжаю простые движенья, ты продолжаешь мои продолженья, - не остался в долгу Будницкий.
Афродита и Маха считали, что градус настроения рядом с их любимыми людьми повышается, вот только последние две недели судьба разметала Юрика и Гошу в разные стороны. Кошкам приходилось скучать без хозяев, но не без работы: кошкам работы всегда хоть завались.
- Да, работы много, - грустно сказала Елизавета Петровна, глядя в зеркало. – Но, что могу сделать я, старая больная женщина. Нет, врёшь, я ещё не старая, но, увы, больная. Немощь подкралась незаметно.
Зеркало молчало.
Ещё в прошлом 1755 году от РХ императрица Елизавета Петровна, последняя представительница монаршей династии Романовых по женской линии, почувствовала себя худо. Здоровье резко ухудшилось, что сказалось на темпах в решении государственных дел. Медлительная и неповоротливая стала императрица: астма и диабет изводили её организм, плюс участились эпилептические припадки, доставшиеся ей в наследство от папеньки, страдавшего этим мозговым недугом. Елизавета Петровна прекрасно знала цену щёлкающим суставам, одышке и прочим прелестям своих недугов. Всё чаще и чаще государыню посещало угнетённое, апатичное состояние, настигал упадок сил, когда не хочешь и не можешь ничего делать. Хотелось впасть в забытьё.
Государственные дела ждать не могли, поэтому, после долгих колебаний и опасений за свою власть, императрица всё-таки подписала указ от 14 марта 1756 года о создании Конференции при высочайшей особе. Оная Конференция теперь могла принимать решения от имени государыни и без её участия в делах. Конференция рьяно взялась за государственные дела, благодаря чему успешно снабжала головной болью не только подчиненных, но и императрицу. Народ же, в большинстве своём, как жил среди мифов, домыслов, легенд и сплетен, так и продолжал жить, в оковах примитивного сознания, ибо любимое государство прилагало огромные усилия, создавая из подданных послушное стадо.
Теперь у Елизаветы Петровны появилось время часами просиживать перед зеркалом, чтобы с помощью новомодных образцов косметики попытаться скрыть следы быстрого старения и плохого самочувствия, хоть ей и говорили знающие люди, что не стоит долго засиживаться перед зеркалами, ибо это магические предметы, а посему долгое нахождение перед такой вещью может плохо сказаться на памяти, а также зеркала запускают процесс быстрого увядания организма, так как извергают из себя негативную сущность. Находясь под воздействием магии зеркал, вы уходите от реальности, а ваше сознание может покинуть физическую оболочку. В таком состоянии человеку открываются тайны подлунного мира, только вряд ли стоит познавать их. Но пересилить себя женщина не могла, поэтому подолгу пребывала в одиночестве перед зеркалом, с отражением в котором она и общалась. Увы, но с каждым месяцем отражение в зеркале не становилось краше, а, наоборот, появлялись новые следы подступающей старости. Не хотелось даже думать, что это всё расплата за вероломство, лицедейство и другие грехи.
Сегодня как раз канун 1756 года, 25 декабря. Грядут новогодние праздники, установленные батюшкой Петром Алексеевичем. Но императрицу уже мало что радовало в этой жизни, ведь тогда придётся показываться на глаза толпе подданных, которые обязательно заметят, что их императрица выглядит совсем плохо. Елизавета не знала, что для неё 25 декабря окажется роковым днём, только не сегодня, а в 1761 году. Тот день станет для неё последним. Но, сейчас у императрицы намечалось ещё одно дело, крайне важное для неё и всей империи. Вот только что-то совершенно не хочется разговаривать с весьма ловким царедворцем генерал-майором Чернышёвым, который по её приказу не поехал на войну, а отправился по её повелению на юг державы, выяснять о жутких событиях, творящихся сейчас на юге России. Чернышёв уже три часа мариновался в приёмной, а
