Один день из детства...

Вместо пролога.

        Этот рассказ написан уже давно, лет десять тому назад, а может и более. Тогда мне и в ум не приходило, что спустя столько лет, все так произойдет, так трагически…

       «В жизни есть конец всему: дружбе, любви, надежде, отчаянью, счастью, страданиям... Многому чему ещё.
Но нет конца лишь одному — Воспоминаниям...» Из интернета.

       Сколько лет прошло, а почему-то некоторые фрагменты из детства нам помнятся как вчера. Детские воспоминания — они самые крепкие. И наверное всем нам, - когда уже прожили много,  целую жизнь, пройдя через многие испытания и потери, - почему-то так приятно, хоть на мгновение вернуться назад, в своё детство, вернуться хотя бы в мечтах или грезах, когда еще не совсем уснул или не до конца проснулся...
       Наши деды и даже родители застали войну, а мы, их послевоенные дети, стали, - теперь уже можно сказать, были, - как бы мостиком между ними и теми кто придет, - уже пришел, -  вместо  них и нас...
       Десятилетний мальчик, с отцом и малолетним братом, гостит на родине отца, бывшего фронтовика, в маленькой украинской деревушке, среди леса и полей, утопающей в вишневых и яблочных садах, с маленькими глинобитными хатками, крытыми соломой и с глиняными полами. Всего один день, всего один миг из жизни, но какой насыщенный для мальчишки того возраста, того времени...

         
          Один день из детства.    Рассказ.

          Лето! У меня каникулы и я вместе с отцом и братом Серёгой, как сейчас говорят, балдеем в «родовом гнезде» отца: в маленькой украинской деревушке, просто утопающей в вишневых и яблоневых садах и новых неповторимых, не знакомых, но приятных запахах, запахах чего-то очень близкого, родного. Эти запахи в моей памяти сохранились на всю жизнь, как запахи родительского дома. С годами я понял — это запах детства. Это запах того, чего уже вернуть, увы, нельзя, а как хочется...
В окошко тихо задувает легкий, утренний ветерок, ласково теребя мой короткий чубчик и легонько колышет занавеску. Утро! Чудное утро беззаботного моего детства: как мне было тогда хорошо, как нам было тогда хорошо всем, как оказывается... Сквозь веки в мои глаза все настырнее и настырнее пробивается солнечный свет. Сначала, тихо — тихо, но потом все громче и настойчивее, шепча мне в, свободное от подушки, ухо: просыпайся, «прокидайся», пора, вставай... Но я просыпаться не хочу и как могу растягиваю это удовольствие подольше....
У печи «порается» (стряпает) тетя Доня - сестра отца, которая хоть и старается не шуметь, но все-таки нет, нет, да «грюкнет» «рогачём», «макитрой»  или «коцюбой». Бабушки Ганны недавно не стало и мы с отцом, когда приехали, ходили к ней на цвынтарь (кладбище), а дед Мыкола погиб еще в войну. Мой отец тоже воевал, но, слава Богу!, остался жив, потому и появился я и еще двое моих братьев.
Теперь  Донька жила одна. На самом деле тетю Доню зовут Евдокия, но все, почему-то зовут её Доня, Донька (доченька). Она очень добрая, даже слишком, и мы с братом этим бессовестно пользуемся: «вередуем» (капризничаем) по мелочам, шкодничаем и требуем, именно требуем, чего-нибудь того, что просто не возможно. Например, свиной домашней колбасы со шкварками, которая возможна лишь тогда, когда в деревне кто-нибудь режет кабана, но летом, когда жарко, никто этого не делает, холодильники тогда только - только начали появляться, да и то, лишь в городе. 
Первым встает отец. Он, сначала о чем-то пошептался с теткой. Странные эти взрослые: они думают, что если говорить шепотом, то  это не слышно. Слышно! Непонятно, но слышно! Потом, он вышел в «комору» (сени) и чем-то там недолго тарахтел, то ли что-то переставляя, то ли передвигая (специально, что ли?). Я догадался: наверное, ворошил вчера собранные нами грибы, которые были вчера же нарезаны и разложены на все, что ровное и плоское, для сушки. От них в коморе стоял устойчивый теперь, ставший мне знакомым и приятным, запах грибов.
Здесь был лес. Правда, лес был очень далеко, к нему надо было долго идти по хорошо утоптанной тропинке среди лугов и колхозных полей.  Но это был настоящий густой, темный лес, с живыми соснами, елками и березами, которые до этого я видел только в виде дров. Что такое, по настоящему, густой и темный лес - я узнал потом, когда мне пришлось,  два сезона, работать в тайге, а сейчас и этот лес для меня был густым и темным. У нас, в Донбассе, где мы жили, были только поля, да  терриконы,  хоть и местами поросшие низким кустарником, но - это не лес. Вдоль дорог и вкруг полей, встречались лесополосы, «посадки», но - это тоже не лес.
Выйдя во двор, отец остановился и стал с кем-то тихонько разговаривать. Интересно, с кем? А!, - это, наверное, с Хворым!, - догадался я. С приблудившимся, два дня назад, к нашему двору, щенком. Он был еще молодой и совсем не умел «гавкать», но шустрый и очень смешной. У него не было одного глаза, то есть он был, но белый — бельмо и поэтому  тетка его называла «хворый» (больной), Вот и мы с братом стали его называть Хворый! А, что?, по моему, не плохо звучит — Хворый! А?. К его белому глазу мы быстро привыкли: у нас в классе был мальчик без руки, не всей руки, а только без ладони, кисти (мы — послевоенные пацаны любили баловаться с эхом, этой самой, войны) и ничего, все к этому привыкли и так же с ним общались и озорничали, как и с другими.
Отец еще немного постоял и громко чихнул, - наверное посмотрел на солнце, догадался я, так всегда у меня бывает, если проснувшись утром посмотреть на солнце. Он еще что-то сказал и пошел за угол хаты, туда где стоял соломенный туалет. Туалет действительно был весь из соломы: и стены, и крыша были из соломы. Он был без дверей и поэтому стоял к саду передом, а ко двору — задом. Но, это что? Это, еще не все: крыша сарая, хлева и,  даже, «стриха» (крыша) хаты были тоже из соломы. Но и это, еще не все. Пола в хате тоже не было, то есть он был, но земляной, а точнее — глиняный. Каждую субботу, Донька жидко размешивала в тазу светло—желтую глину и равномерно размазывала ее по всему полу, будто его мыла, выравнивая мелкие неровности и трещины, обновляя его до следующей субботы. Ну, правда, не мыть же его водой или красить краской, он же глиняный.  Смешно...
Наконец я решаюсь: быстро сбрасываю с себя легкое покрывало и просто выпрыгиваю через окно во двор. Смотрю на солнце и... Красота! Сбегав за угол хаты и умывшись прямо из деревянной кадушки, стоявшей под стрихой, где больше всего стекало воды во время дождя, я сорвал в саду спелое яблоко и штук пять вишен, уж больно они мне показались аппетитными, а заодно и зубы не надо чистить; очень хотелось грушу, но они были еще зеленые. Вот у меня отец, никогда не чистит зубы, а они у него все здоровые, ровные и красивые, а мама чистит их чуть ли не три раза в день, а зубы у неё плохие: часто «болят» или «ноют». Сейчас наша мама осталась дома с маленьким братом, который родился всего три месяца назад и мы с Серегой по ней иногда скучаем, когда вспомним. ...А для себя я точно решил, что тоже, когда стану взрослым, не буду чистить зубы, зачем попусту время тратить. А еще, я не буду бриться и стричься, и буду как Лев Толстой или Карл Маркс. Правда, здорово?
Проходя мимо морковной грядки, я выдернул одну, помыл ее в кадке и стал аппетитно ею хрустеть, за одно продолжая чистить зубы. И тут я вспомнил!.. Я же вчера, тайком от отца,  сделал себе, из березовой ветки, отличный лук и пять стрел, одну с железным наконечником из консервной банки. Распугав кур, я быстро подбежал к сараю и заглянул за дверь: лук и стрелы были на месте. Ура! Сегодня, когда отец, очередной раз пойдет в гости, мы с братом пойдем стрелять ворон, которые целой стаей всегда летали в конце нашего огорода, но иногда они залетали к нам, во двор, и воровали маленьких цыплят. Отец каждый день ходил в гости. Оказывается, у него здесь много не только разных «родычей», но и друзей детства, одноклассников, и просто знакомых земляков-односельчан. Отец говорил, что ему у них всех, всех необходимо побывать, иначе другие обидятся: у него был, а у меня нет. Вот и ладушки! 
- «Хлопчики, ходимо снидать» (мальчики, пошли завтракать!)! Надо же, на самом интересном месте! Только, что я решил сделать для стрел удобный колчан и — на тебе!  Придется повременить. Положив на прежнее место свой лук и стрелы, я опять помыл в кадке свои руки и вытер «рушником», который висел тут же — под «стрихой». Особого желания завтракать у меня не было, но: - Надо, значит  надо!, как говорил отец.
Завтрак всегда был один и тот же: варенная молодая картошка в сливочном масле, варенные яйца и, по желанию, свежая сметана, творог, «кисляк» (простокваша) или свежее молоко и конечно всякие-разные овощи и зелень. Но главное -  круглый «самодельный», домашний ржаной хлеб, сначала натертый чесноком, а потом мягким, как масло, старым салом — так всегда любил делать отец и не только себе, но и нам с братом.  Мне эта еда не очень нравилась, но когда я глядел на отца как он это все ел, мне казалось, что для него, лучшей еды, чем эта, на свете не было. Сейчас я, когда появляется первая молодая картошка, делаю себе тоже и так же, как он, жмурюсь от удовольствия. Видимо — гены...
Проходя мимо грядки, где росли кабачки и тыквы, я не удержался и выстрелил из лука в одну небольшую тыкву. Стрела смачно вонзилась в нее и осталась в ней торчать. Эврика! Зачем мне делать колчан — вот он. Пусть его не так удобно носить с собой, а носить и не надо, я ведь все-равно буду сидеть в засаде, а главное, как много можно в нем хранить стрел! И я принялся за дело: надо было выдолбить дырку в тыкве и наделать много стрел. Ворон было много и стрел надо много...
Каждый день у нас с братом было одно очень неприятное задание, можно сказать трудовая повинность: отец обязал нас каждый день нарывать целое ведро вишен. Все равно когда, но чтоб к вечеру - было исполнено. Это было не просто, хотя вишен было, как сейчас говорят, «немеряно». Они росли везде и всюду, где не росло что-либо другое, даже, вместо забора был ряд из больших вишневых деревьев, окружающий со всех четырех сторон громадное по тем, да и нынешним временам, «ранчо». За сильно разросшимися вишневыми деревьями, стоящими так плотно, совершенно ничего не было видно. Тетка, выковыряв из вишен косточки, варила варенье, повидло и джемы или просто сушила, чтобы потом, зимой варить компот или делать начинку к пирожкам и вареникам. Сладкие вареники с вишней — это, что-то! Главной проблемой было то, что они (вишни) очень маленькие и рвать их приходилось долго, - это вам не яблоки. Брат же в этом деле для меня помощник был плохой, он все делал раз в пять медленнее, потому, что был почти на пять лет младше меня. Чтоб это обязательство не висело над моей головой весь день, я решил его исполнить до обеда, а уж после обеда, я покажу этим воронам. А потом, сегодня вечером, отец обещал нас сводить на «ставок» (пруд) помыться, мыться в корыте нам надоело, а бани у них почему-то не было. Сказано — сделано. И к обеду полное, - это обязательно!, - ведро вишен стояло в коморе. Я чуть не забыл, - еще тетка из вишен делала наливку - «вышнячок». Насыпала ягоды в трех-, пяти- и даже десяти-литровые стеклянные банки, засыпала их сверху сахаром, завязывала марлей и ставила под стол или кровать. Примерно, через неделю наливка была готова, к явному удовольствию