Произведение «Тени Эзеля опубл. в альманахе "Подвиг".» (страница 1 из 30)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Мистика
Автор:
Читатели: 338 +1
Дата:
Предисловие:
Предисловие

НАС НЕ ОСТАВЯТ В БЕДЕ
Человек – или несколько – по необъяснимым причинам попадают в прошлое, в самые драматические эпизоды истории, чаще всего – непосредственно в события Великой Отечественной войны… На наших глазах это сюжетное направление из маргинального подраздела фантастики превращается в мейнстрим. И, думается, неслучайно, это накал нашей общей исторической памяти. Особенно наглядно это видно по количеству фильмов, в которых современные молодые люди «перевоспитываются», попав в бой, в прифронтовую обстановку.
Героями таких произведений чаще всего становятся молодые люди. Это естественно: произведения рассчитаны на тех, кто не утратил ощущение романтики путешествий, готов как вполне вероятное воспринять путешествие во времени. Роман Александра Гутова «Тени Эзеля» перешагивает возрастную границу – в нем действуют несколько поколений: школьники, их родители и педагоги, их деды. Девятиклассник по фамилии Карнаухов в тумане пробирается по железнодорожным путям узловой станции, он должен встретиться с друзьями из железнодорожного колледжа, чтобы качнуть адреналина и выложить в сеть несколько дерзких, рискованных фотографий. Но из тумана вырисовываются фигуры неожиданные, один человек – в красноармейской шинели и буденовке со звездой, другой – в форменной фуражке железнодорожника. И мы понимаем, что парень видит тени прошлого, как моряки при определенных условиях наблюдают в океане явление рефракции – отображение на облаках того, что происходит за горизонтом. Учитель истории находит свой путь к прошлому, в его руках оживают архивы фронтовиков, для него, как живые, воплощаются картины боев.
Остров Эзель, древнее и нынешнее название которого – Сааремаа, издавна был словно самой природой созданной русской крепостью на Балтике.
Во Вторую мировую Гитлер не слишком доверял адмиралам своего надводного флота, их задачей было запереть советские корабли в базах, которые должны были, но не смогли, захватить сухопутные части. На остров Эзель была переброшена группа советских дальних тяжелых бомбардировщиков, которая уже в 1941 году нанесла удар по Берлину.
Но операцию 1941 года нужно было подготовить. И, читая «Тени Эзеля», мы стоим на мостике вместе с командиром тральщика, небольшого вспомогательного корабля, идущего к острову, доверху и даже на палубе загруженного авиационными бомбами, которые будут сброшены на Берлин. И капитан виртуозно уворачивается от немецких мин и остовов затонувших кораблей, всякий раз рискуя потерять жизнь, свою и команды, и важнейший и опасный груз.
Сцены боев, написанные от лица красноармейцев, цокающие вокруг о дорогу и бетонные стены пули, не сразу приходящая боль от ранения, созданы автором удивительно реалистично, ты чувствуешь себя внутри событий. Литература не может применять спецэффектов кино, но каждая подробность, ощущение, даже его отголосок могут быть воспроизведены словом так, что становятся как бы зримыми, и Александру Гутову это удается. В реалии войны попадают не только его герои, сегодняшние школьники-старшеклассники, но и мы, читатели.
Александр Гутов преподаватель, он точно описывает переживания, ощущения современных учеников и их сверстников, добровольцами уходивших на фронт. Оказавшись у открытого в ночь окна, современная школьница будто шагает в прошлое, ощущает себя фронтовым санинструктором в бою, видит раненного бойца, совсем молодого, вчерашнего выпускника, и узнает в нем своего двоюродного деда Алексея, не вернувшегося с войны, как сообщали в то тяжелое время, «пропавшего без вести». Но отражены и чувства старшего поколения, тех людей, которые выжили и продолжили род в тяжелейших условиях войны и после ее завершения, когда на огромных территориях страны не осталось, практически камня на камне, некоторые города были разрушены на 98%. С фотографий смотрят храбрые летчики дальней авиации, которые бомбили Берлин тогда, когда на земле Красная армия отходила, теряя в окружении целые дивизии, и положение многим казалось безвыходным.
Красноармеец, в эпилоге романа Александра Гутова, выхвативший зазевавшегося на станции современного паренька фактически из-под колес маневрового тепловоза, – метафора сильная и прозрачная. Эта рука, протянутая из прошлого, – то, о чем пел Владимир Высоцкий: «Наши мертвые нас не оставят в беде…». Нам нужно лишь повнимательнее вчитаться в слова Александра Гутова, всмотреться в даль, и мы различим пилотов, бегущих к своим надежным машинам, чтобы взмыть в небо и нанести удар по врагу, бойцов, штурмующих предмостные укрепления, чтобы дать возможность танкистам переправиться через реку, разглядим тени красноармейцев и командиров, что по-прежнему несут свою службу на рубежах.
Сергей Шулаков

Тени Эзеля опубл. в альманахе "Подвиг".

Вступление

Карнаухов вышел к путям за низким  кирпичным забором, в котором кто-то очень давно проделал дыру. Он перешел две  ветки путей, все время глядя вправо и влево – но поездов не было. Было сыро.  Где-то слева  очень далеко, или так казалось из-за тумана, за поблескивавшими  стальными покатыми рельсами,  едва-едва темнел корпус Депо. Там он должен был встретиться с пацанами из параллельного класса, они обещали свести его с приятелями из железнодорожного колледжа. Те уже несколько месяцев катались на товарниках, выкладывали свои фотки, получали кучу лайков и внимание самых красивых девчонок.
Карнаухов пошел вдоль путей. Сначала параллельно его движению шли эти две ветки, затем они как-то вдруг  превратились в четыре.  На одной стоял одинокий вагон, высокий, темный, загадочный,  на другой  какой-то товарный состав, конец которого терялся где-то впереди. Карнаухов пошел вдоль товарняка и  рядом с высокими и  длинными вагонами, с  огромными колесами он  сам себе казался маленьким, как муравей. Как только закончился последний вагон, справа  открылось огромное пространство. Змеились, рельсы, сходясь и расходясь по каким-то особым законам, от прямой ветки вдруг вбок убегала неведомо куда боковая  и пропадала  в сыроватом тумане. Где-то справа, очень далеко, шел одинокий оранжевый  тепловоз, похожий на игрушечный  и, казалось, никем не управляемый. Все это походило на какой-то космический пейзаж, на планету, где  обитают только эти странные существа: товарные  составы, отдельные вагоны и паровозы, а вместо дорог – бесконечные рельсы, рельсы и рельсы.
Он шел уже полчаса, но не попадалось ни одной живой души.
Из низко стелющегося молочного тумана справа, навстречу Карнаухову,  выплыл  темно-зеленый тепловоз с высунувшимся из кабины  машинистом или помощником машиниста, в черной фуражке с блестящей кокардой. Человек этот, неподвижный и загадочный,  глядевший вперед, проплыл где-то высоко над Карнауховым.  Карнаухов проводил его взглядом.  Он хотел на следующий год поступать в железнодорожный.
Как только тепловоз прошипел мимо Карнаухова, юноша  перешел  нитку путей и направился туда, где должна была произойти встреча.
Недалеко от него, из белой пелены,  появилось двое. Карнаухов напрягся. Могли оказаться  местные.
Но это были двое взрослых. Один, с седыми усами,  в черной потертой робе, в примятой фуражке с блестящими молоточками, с большим гаечным ключом в руках, другой в какой-то серой солдатской шинели и в странном головном уборе – островерхий шлем с большой темно-красной звездой. Оба курили,  держа сигареты щепотью, тремя пальцами.
-Попросить прикурить? – подумал Карнаухов, но не решился.
Мужики о чем-то говорили.
И один из них, в островерхом шлеме со звездой, быстро взглянул на Карнаухова и, кажется, подмигнул.
Карнаухова почему-то передернуло.
А парней из параллельного класса  и железнодорожного колледжа он так и не дождался.


Часть I

Глава 1
Краснокирпичный корпус

  В конце августа на совещании в районе было принято решение перевести их школу в  два других помещения. Решение объявили только 28 числа, и всю торжественную часть уже приготовленного праздника надо было проводить в других дворах, вести первоклассников в другое здание. Три последних дня августа были просто сумасшедшими.
А с каких-то объектов срочно снимали бригады строителей и перебрасывали сюда,  к  аварийным  корпусам, построенным  чуть менее двадцати лет назад.
На августовском педсовете Екатерина Павловна,  предвкушая реакцию коллектива, некоторое время постояла на сцене, а потом трагическим голосом сказала: «Мы переезжаем».
И реакция не заставила себя ждать. Шум родился сразу, как буря посреди океана, пошли волны возмущения, попытки объяснить соседям, что работать в другом помещении невозможно, потому что у меня, вы же знаете, в кабинете…
Директор подождала, когда буря утихнет и еще более трагическим голосом сказала: «Решение это окончательное. Согласовано».
В час дня учитель истории Клавдия Михайловна объявила, что уходит на пенсию.
Этим серьезная часть реакции коллектива и исчерпалась.

Ученики с девятого по одиннадцатый  должны были начать ходить в четырехэтажное кирпичное здание, где двадцать лет назад помещалась их же школа, до переезда в это ставшее аварийным здание. Кирпичный корпус стоял на  тихой улице, обсаженной старыми тополями, которые каждый июнь окутывались дымом летучего пуха. При первом дуновении ветра пух этот стремительно летел  вдоль улицы, в поисках любого места для приземления.  Теперь тополя стали немного желтеть.
Улица когда-то сплошь была застроена пятиэтажными корпусами из силикатного кирпича, с мутулами под карнизами, розовыми и красными фризами на уровне чердачных окон, с маленькими каменными балкончиками. Теперь  то тут,  то там возникали огромные прорехи,  и на месте пустырей появлялись  гигантские круглые башни в восемнадцать, а то и больше этажей. Но застройка шла с конца улицы, ближе к главной магистрали, а здесь, в середине, все еще царили старики в пять этажей,  и за забором стояло здание старой  школы, бывшей когда-то самым высоким сооружением в данной местности и самым старым учебным заведением Железнодорожного района.
До 43 года школа  №41 была  общей, а с 43года - мужской. О ней сохранялись какие-то воспоминания, пока еще работали прежние учителя, но вот все больше приходило  тех, кто никогда не работал в старом четырехэтажном корпусе. В нем помещалась уже лет семь какая-то особая школа – Интеллектуал. Учеников в ней было мало, и она была частная. Но пришлось потесниться. Далось это не без боя. Директор Интеллектуала, дама под сорок, с обширными  связями, билась до последнего. Несколько звонков решили дело.
Интеллектуалы полностью переместились на четвертый этаж пользовались теперь только своей лестницей, бывшей пожарной.

  Темнокрасный корпус стоял за старыми прутьями ограды, в глубине, скрытый кронами  тополей и кустами жасмина и сирени. Одинаковые бетонные столбы на равном расстоянии, один от другого, создавали опоры этой ограды, железные ворота всегда были закрыты, а входить нужно было через небольшую калитку.

Первую неделю все осваивались, было даже немного  весело: лестница в старой школе оказалась совсем небольшой, ступени широкие, коридоры казались короткими,  а потолки в классах очень высокими. Но главное -  в старой школе было много каких-то темных коридоров, запертых дверей, каких-то каморок, складских помещений. На первом этаже, почти  у входа,  круто вниз, вероятно, в подвал, уводила  лестница, огороженная тонкими железными прутьями.
Особенно манило новых учеников все, что было на четвертом этаже, но  попасть туда было невозможно – там были Интеллектуалы.
Сентябрь был, как всегда, суматошный, расписание только утрясалось, менялись уроки, заменялись кабинеты, постоянно возникали стычки по разным поводам с  Интеллектуалами.
Потом, к концу сентября, все обжились и уже не чувствовали себя в непривычном месте. Девяти и десятиклассники освоили и курилку на третьем этаже в мужском туалете. На втором мужской был всегда заперт. Боялись только местного охранника Колю. Бывший десантник, носивший с особенным шиком черную форму, перетянутую офицерским ремнем, с большой бляхой охранной фирмы на груди,  в два прыжка нагонял любого, кто пытался от него убежать. На переменах он караулил курильщиков, но они все равно умудрялись  посмолить и бросить окурок  в неположенное место.
Второй охранник, меланхоличный дядя Вася,  в свою смену обычно сидел слева от входа в стеклянной будке и ни во что не вмешивался.


Глава 2
Знакомство

Новый историк, Валерий Александрович Курнаков, молодой человек лет двадцати пяти – шести, высокий, худой, несколько неуклюжий – даже армия не исправила - совсем недавно закончил Исторический знаменитого корпуса на Малой  Пироговке. Он  пришел сюда в конце августа и попал в самую жаркую пору. Машины выделило частное ООО, директором которого был чей-то папа из старшеклассников. Папа на собрании заявил, что для того, чтобы Влад закончил именно эту школу, он заставит своих шоферов работать по ночам.
Новый историк появился в тот день, когда по лестницам трое выходцев из Средней Азии тащили сейф. Сейф был неимоверно тяжелым, и бывшие жители солнечных республик, все трое под сорок, с красными лицами,  обливаясь потом, с трудом волокли этот металлический прямоугольный шкаф, попутно разбив его острым  краем пару ступенек.
Сновали многочисленные школьники, вытаскивая какие-то стенды, коробки, свернутые в рулоны плакаты.
Пришлось сразу включиться в работу. Невысокая блондинка в  джинсах и сиреневой блузке, тут же сунула высокому неуклюжему Валере, в круглых очках и футболке с надписью «Polo»,  в руки коробку. Коробка оказалась тяжелой.
-Что там, кирпичи? – задал Валера примитивный вопрос, не сразу придумав что-то новое.
Блондинка быстро  взглянула на молодого человека.
-А вы новый преподаватель истории?
-Угу, - кивнул Валера.
- Хороший предмет.
-А у вас?
-Литература и русский.
-Просто замечательный предмет.
-Угу.
И оба засмеялись.
-Так что же здесь? – снова спросил Валера, перехватывая коробку так, чтобы удобнее ее было нести, - если не кирпичи, то что?
-Кирпичи легче, - ответила блондинка, поправляя блузку и  сбрасывая со лба тонкую светлую прядь. – Это Достоевский.
-Собрание сочинений?
-Оно, - блондинка привела себя в порядок.
В это время к ним подошел низкого роста чернобородый человек, с густо-курчавыми с проседью волосами, в бежевой безрукавке и  рубашке в красно-белую клетку с короткими рукавами.
-Леночка! Я уж думал, вы оставите весь этот прошлый хлам в старой школе и начнете, наконец, новую жизнь.
-С вами, Евгений Борисович, не начну.
-Почему же не со мной?
-Вы человек, не верящий в идеалы.
-И я когда-то в них верил, Леночка,- хитро улыбаясь, сказал чернобородый,  - жизнь заставила разувериться.
-А я еще не разуверилась, - засмеялась блондинка, взяла в руку какой-то свернутый рулон и пошла к воротам.
-Несите коробку вон туда, - бросила она на ходу Курнакову, - к воротам, там стоит красная Мазда.
-Ваша?
-Моя. А у Вас?
- Еще нет.
-Обзаведетесь. Кстати, Елена Владимировна. А вы и есть тот Валера, который пришел на место Клавдии Михайловны?
-Он и есть. Кто этот чернобородый?
-Вы про Евгения Борисовича?
-Наверное.
- Евгений Борисович Хазин, физик, умница, но циник страшный, ребята его обожают, но характер – не дай Бог. Он здесь дольше всех проработал, даже Екатерина Великая меньше.
-А это кто? Директор?
-Она.
-И много здесь таких?
-Каких?
Циников и умниц?
Блондинка заливисто засмеялась.
-Здесь все необычные. В школе только необычные и работают. А вы к нам откуда?
-Из соседнего района.
-Не прижились?
-Часов не стало.
- Понятно.

Когда Курнаков вернулся к лестнице, там стоял Хазин с большой коробкой в руках, рядом с физиком были  пакеты и другие коробки.
-Помочь? – спросил Валера.
-Нет, - я все сам, никому не доверяю. В этой стране никому нельзя доверять.
А вам, Вижу, понравилась Леночка?
Курнаков покраснел. От природы он был застенчив, в классе безнадежно влюблен в высокую эффектную Катю, в институте в Ольгу – красавицу с каштановыми густыми

Реклама
Обсуждение
Комментариев нет
Реклама