Блогер, чао!

разговора.
– Пуся… ну когда ты меня обрадуешь?.. – спросила она, видно, стоя, как цапля, и потягивала кофе, глядя в сквер напротив, где детская малышня возилась в огромной песочнице. Что-то Галине Сорокопудской подсказывало, что скоро она будет там, среди этой детворы, выгуливать своего ребёночка. Быть того не может! – не поверила она самой себе, потому что привыкла к своему положению беззамужней, бездетной спортсменки, которую ждет не дождётся одинокая, безжалостная старость!
Пока ещё коленки твердые, как скалы Кавказа, а груди острые, как Джомолунгма, надо выходить замуж! – решила она неожиданно с такой странной пророческой ясностью одержимой души, что сама себе удивилась.
– Сегодня вечером! – едва не ахнул Мирон Прибавкин её темпераменту.
– Да я не об этом… – сказал она медовым голосом, а о нашем деле…
– Сегодня, – подтвердил он, – сегодня точно! – соврал, не покривившись, и обозвал себя идиотом: Тамара Каблукова тоже держала глухую оборону, на звонки не отвечала, дверь не открывала, свет не зажигала. Мирон Прибавкин не представлял, что делать. Использовать служебное положение было опасно. Надо было действовать неофициально, тайком, чтобы не засветиться перед тайной лабораторией под зданием прокуратуры, и вообще – чтобы никто не знал и не догадался бы!
Галина Сорокопудская весь день ходила по квартире полуголой и решала задачу: расстаться ли с Мирона Прибавкиным сейчас или подождать ещё немного. Уж слишком он нерасторопен… – думала она, борясь с противоречиями в своей чудесной белокурой головке. А с другой стороны, где я ещё такого найду, и переключалась на воспоминания о любовной ночи. Мал золотника, да дорог, неожиданно решила она, испытывая тёплое чувством в животе, и как большая мурчащая кошка, улеглась в атласную постель и уснула с мыслью, что с этого момента приобрела, что-то очень важное, сверх важное, гораздо важнее, чем деньги, спорт и даже, в общем-то, к огромному сожалению, и Самсон Воропаев, красавчик и копия Леонардо Ди Каприо, разве что глаза не голубые, а серые, однако чистой воды психопат.
Дело заключалось в том, что в конце турнира Галина Сорокопудская была озадачена маленькой проблемой – задержкой. Раньше тоже такое бывало, спорт есть спорт. Но теперь что-то подсказало ей, что дело не в этом. Она посчитала дни, и получилась целая дюжин! Неужели?.. – не поверила она. Что это за неучтенная беременность? Но… от кого?.. От Сони?.. – представила она его самоуверенное лицо вечного Казановы. В последний месяц перед исчезновением он был сам не свой: вялым, злым и откровенно не хотел с ней спать. Сидя на краю ванной, она с удивлением разглядывала две красные полоски на индикаторе теста на беременность. Сбылась мечта идиотки! – решила Галина Сорокопудская, не зная, радоваться ей или нет, слишком всё произошло неожиданно и без всякого предупреждения.
Тогда… тогда… от Пуси?.. Она сморщилась и представила себе маленького, коротконогого Мирона Прибавкина, улучшителя породы, и подумала, что если родится девочка, то, слова богу, будет нормального роста, а не каланчой пожарной, как я, невольно подумала она. И тут же оборвала себя: а Соня?.. Ей стало стыдно. А вдруг он вернётся?.. Вот это будет конфуз! – представила она картину в масле и покраснела. Мысль о том, что Соня пропал с концами, почему-то наконец взволновала её. Лучше бы он не являлся, поняла она, лучше бы вообще не явился!
Мирон Прибавкин в свою очередь зевал на работе, в перерыв даже не сбегал в столовую, а уснул на столе, подложив под голову с десяток тощих дел.
Однако выспаться ему не дали. Припёрся чесоточный Злоказов и, как ни в чём не бывало, завёл разговор о Тамаре Каблуковой. Мол, ну ты же с неё что-то получил за покровительство? Мол, надо делиться со старшими товарищами, тем более я тебе научал... Он так и сказал: «Научал!» Его голый череп с редким пушкой над ушами, напоминал Мирону Прибавкину страусиное яйцо, и Мирон Прибавкин едва удержался, чтобы не расколоть его вдребезги.
– Нет денег… – мрачным голосом объявил Мирон Прибавкин и многозначительно посмотрел на Злоказова.
С этой минуты он перестал бояться его. Чувство самодостаточности вдруг поселилось нём, как собака в конуре, и никуда не собиралось деваться. Ну и слава богу, подумал Мирон Прибавкин, наконец-то!
– Надо лучше искать, – со знанием дела подсказал Злоказов.
А ведь точно! – обрадовался Мирон Прибавкин и, отпросившись у Коняева, якобы по делам следствия, понёсся в офис Осипа Шнобеля. Служим закону, служим народу, напевал Мирон Прибавкин. Ведь кто-то должен был прийти и оставить следы. Наверняка Осип Шнобель не доделал дела, незакрытые сделки и всё такое прочее, а мы его за цугундер! Мирон Прибавкин поменял прокурорскую форму на цивильный костюм с галстуком, и прыг – в любимую «люську». Накануне он выписан ордер на обыск фирмы «Рога и белые тапочки», но оказалось, что обыскивать нечего: за безлюдной приёмной находилась комната, в которой стояли покосившийся стол и древний венский стул из музея архаики на Воздвиженке, а в воздухе плавала столетние пылинки.
– И это всё?.. – удивился Мирон Прибавкин, выпучив фамильные нанайские глазки и лупая ими, как на змея в постели.
– Всё… – ответили ему, разводя руками, мол, разных чудаков видели, но таких – никогда!
– Я всё же обыщу… – со вздохом высказался Мирон Прибавкин и присел на стул.
К его удивлению стул под ним не развалился, а только тяжко скрипнул.
Мирон Прибавкин постучал по крышке стола, проверяя на наличие тайника, и огляделся: искать ровным счётом было нечего. Мутное окно, в которое билась одинокая муха, сиротливо пялилось на Москву. И ей нет никакого дела, что у меня проблем выше крыши, опустошенно подумал Мирон Прибавкин, однако, услышав нежданное покашливание, в испуге оглянулся.
В дверях стояла высокая старуха с голым пупком, с карикатурным, как у Фаины Раневской, лицом и какой-то сорочьим гнездом на голове, из которого во все стороны торчали, как солома, пегие волосами. Твердые глаза шизофренички, не мигая, смотрели на него, словно пытаясь превратить в соляной столп.
Мать моя женщина! – прирос к стулу Мирон Прибавкин, и ему почему-то быстренько захотелось сделаться маленьким-маленьким и незаметным.
– Вам кого?.. – спросил он, холодея задом, как на морозе.
– Разрешите представиться... Правнучка Лилии Брик! – скрипучим голосом поведала старуха.
Удовольствие ниже среднего, осторожно подумал Мирон Прибавкин.
– Да?.. – недоумённо сморщился он и попытался вспомнить, кто же такая Лиля Брик? Купринская колдунья, что ли? Но ничего не вспомнил, кроме Маяковского, а уж о нём-то он слыхал в юности, хотя стихов, конечно же, не читал, не до того было. Что-то из русского футуризма, переворошил он школьные года, из которых всплыла одна лишь Ирка Зиминкова, в которую он был влюблён и таскал ей портфели.
– Меня зовут Эльза Брик! – сказала старуха и проковыляла, чтобы согнать Мирон Прибавкин с насиженного места.
– Что же вы хотите?! – отскочил к окну Мирон Прибавкин, готовый, если что, защищаться ценой жизни.
Наконец он разглядел её лучше, её чёрную гипюровую блузку, как кожу дьявола, куцый молодежный жакет, чтобы демонстрировать голый, общипанный живот, и чёрную же пречёрную сумку драконовой кожи. Бесовский стиль, изумился он, кроме всего прочего, с отвращением пялясь на её черепашью шею.
– Вы маг?! – требовательно спросила старуха, глядя на него страшными пронизывающим взглядом эльфийской ведьмы.
И у Мирона Прибавкина к слабости в коленках прибавился ещё и фокальная трясучка неладного утячьего носа. В голову полезли мысли о Воланде, коте Бегемоте и Коровьеве. «Чур меня! Чур меня!» – едва не вскричал он, полагая, что наткнулся на пришелицу из параллельного мира.
– Маг?.. – отрешённо спросил он и очнулся. – Да! Я маг! – согласился он и вспомнил, что надо перекреститься, но на какой угол?
– То-то я вас сразу не признала, – обрадовалась старуха, теребя на шее брутальную золотую цепочку толщиной в палец. – У вас такая странная фирма… «белые тапочки»… – сказала она, оглядывая голые стены комнаты. – Чудно всё это, чудно… Так вы, значит, мне поможете?..
Мирона Прибавкина чуть поотпустило. Он понял, что его не превратят в лягушку или в ящерицу, а всего лишь слегка пожурят за беспутство и любовь к женщинам.
– Смотря, в чём?.. – льстиво согласился он и жалко улыбнулся, благоговея, чтобы ничего экстраординарного не случилось.
Только не сегодня, только не сегодня! – молил он. Я ещё не готов!
– Я ищу настоящего мага, который бы мог спрятать нас! – заявила старуха.
– Я извиняюсь… кого «нас»?.. – крайне вежливо уточнил Мирон Прибавкин, сохраняя на лице жалкую улыбку и в душе кроя сид-председатель Осипа Шнобеля самыми чёрными словами за то, что он учинил ему такую пакость.
– Меня и моего жениха! – молвила Эльза Брик.
Мирон Прибавкин едва не выпал в окно в тридцать третьего этажа. Зато понял одно: старуха ничего не знала ни о сид-директоре Осипе Шнобеле, ни тем более о Самсоне Воропаева, иначе бы поскакала в другую фирму. И он выпроводил Эльзу Брик прочь, пообещав ей самые экзотические варианты исчезновения, вплоть до домика на Луне.
Вторым явился старый-старый актёр с наглым рыжим пекинесом по кличке Вольдемар. Актёр явно скучал и завёл длинные разговоры о минувшем.
– Когда я жил, кино снимали с бесчисленными курильщиками. Над съёмочной площадкой дым стоял коромыслом. Это сейчас запрещено! А тогда всё было в порядке вещей, хотя, разумеется, все знали о раке лёгких и прочих неприятностях. – Он опустил пекинеса на пол со словами: – Вольдемар, поди погуляй…
– Вот поэтому я и не курю… – рассудительно заметил Мирон Прибавкин и брезгливо подумал о Вольдемаре, который был плохо воспитан, потому что понюхал батарею отопления с подозрительными намерениями, но лапу не задрал, а явно нацелился на его брюки.
Актёр величественно постучал по столу пальцем, на котором переливался перстень с красным изумрудом, стоивший, как десять квартир на Котельнической набережной.
– Ну так вот, адвокат курил, актёры курили, а потом всех убивали в третьем акте и возникал комиссар полиции в белой рубашке, в белом плаще и чёрном галстуке. Если учесть, что волос тогда у меня был чернее вороньего крыла, то понятно, что зритель была в диком восторге. Я тоже сам себя любил, молодого и глупого, и думал, что навечно ухватил звезду с небес! Но это был всего лишь миг жизни…
Ибо старость, снисходительно кивнул Мирон Прибавкин, вещь длинная и нудная, если нет дела…
– Кто бы мог подумать?.. – удивился он, пытаясь вспомнить, в каких фильмах видел актёра.
Но так и не вспомнил, не смог, жизнь оказалась длиннее, чем память.
– С тех пор прошло пятьдесят, нет… пятьдесят три года, – поправился актёр. – Для человека – огромный срок. Теперь я старик и меня ничего не интересует, кроме моих собак и места на кладбище. Всё тлен и прах. Все мои друзья лежат в земле, все мои жены и любовницы там же, все продюсеры с полными карманами денег, все гениальные режиссёры, готовые ставить шедевральные фильмы – все умерли один за одним. Никто из них не позвонит и не поздравит меня с днём рождения. Я – один и люблю только своих собак.
– Куда же вы дальше бежите? – удивился Мирон Прибавкин, с