Наплыв

на стажировку - смогу ли сам или на пару с Лёнькой взять тему, живой желательно. И только затем посмотреть, как я «рисую буквы» и весь ли алфавит помню. Таким образом, Лёньке в обоих случаях отводилась роль ротного старшины при воспитании ушастого новобранца древним и безотказным способом. В армии, как известно, он содержится в команде: «Дела-ай, как я!». А не сделаешь, тогда прости, дорогой - и научим и заставим.
- Приглядитесь к Генералову повнимательней, - отечески напутствовал меня Белошапка. - Человек он, должен вам сказать, несколько капризный и, если кого невзлюбит, с тем и разговаривать даже не станет. Но Леонид Васильевич, как никто, с ним ладит и, думаю, поможет и вам установить контакты. Старайтесь поменьше говорить, побольше слушать, таких Лукич особенно уважает. Ясно-понятно?! И не робейте, слабых он давит сразу.
После столь заботливого напутствия я конечно же и заробел. Мне, естественно, ещё не приходилось брать интервью у таких прославленных людей, как Генералов - много раз награждённый руководитель одного из самых лучших в районе хозяйств, член бюро райкома, депутат краевого Совета, Герой Соцтруда. А тут ещё такая личная характеристика. Да и фамилия сильно говорящая. Отовсюду бог пометил.
- Не кисни, старик, - всё же заметив мой скрытый трепет, подбадривающее сказал сразу после летучки Лёнька. - Во-первых, это просто хитрый и самовлюблённый старикан, который без нашего брата не может жить, а, во-вторых, не забывай, что я с тобой. В обиду не дам. Я за тебя перед начальством нашим и редколлегией теперь в ответе. Цени! Ну?!
- Ценю. А за что ему Героя дали?
- А-а… Это давно было, ещё на конзаводе. За племенных жеребцов, кажется. Да не обращай внимания на звёздочку, а то она тебя совсем загипнотизирует! Ты едешь писать не о Герое, а о колхозе, о механизаторах, которые придумали что-то новое!
Так Лёнька ещё в редакции реализовал плановый вдохновляющий инструктаж новобранца перед первым делом.
Всё правильно. И я бы наверно точно также сделал.

Несколько минут назад мы проскочили под монументальной аркой с бетонными опорами, увитыми огромными металлическими колосьями пшеницы и такими же гроздьями винограда, над которыми цугом грудились вскрытые золотом тяжёлые массивные буквы - КОЛОС. По обе стороны той арки промелькнули два столь же монументальных дискобола, целящих своими снарядами куда-то в сторону райцентра. Уж не по нашей ли редакции?! И хотя на арке под названием хозяйства было высечено помельче и конкретнее: «Наша цель -  коммунизм!», в любом случае, такая визитная карточка, если сильно не задумываться, естественно, сразу же вселяла уважение и придавала особую солидность и значимость земле, которую теперь нахально попирал наш двуличный кадиллак.
Справа и слева от дороги, ставшей ещё ровней и глаже, с короткими просветами-интервалами тянулись густые и словно бы подстриженные под бобрик лесополосы. В тех ритмичных просветах между ними вплотную к дороге подступали буреющие массивы озимых, тёмно-зелёные заросли кукурузных плантаций или уже весёлые, жёлтые поля подсолнечника. Недалеко от грейдера то и дело танкерами проплывали серо-белые приземистые здания коровников, овчарен, потемневшие и осевшие под дождями необъятные скирды прошлогодней соломы. Слева, километрах в четырёх, а может и пяти, за широкой полосой камыша, далеко-далеко, засверкала под солнцем светло-голубая, вдали неуловимо сливающаяся с небом, гладь водохранилища.
- Рыбалку-то как? - Высунувшись из кабины, прокричал Лёнька.
- В принципе-е! - Ветер заставлял просто орать. - А что?!
- Держись тогда за Саню-у! Местный пират! Браконье-ер! – Конечно, это была наивысшая рекомендация.
Впереди в зелёном разливе садов густой россыпью забелели дома. В центре села розовой громадой поднималось большое здание с высоким фронтоном, даже некими колоннами и полуодетыми изваяниями якобы женского пола в палисаде. У некоторых скульптур вполне в античном духе были поколупаны глаза и выломаны руки. Для достоверности. Так что -  вне всякого сомнения, то был Дом культуры. А может даже и Дворец коммунистического труда и досуга, поскольку с цельными руками никто долго не выстоял бы в том парадном палисаде.

Наша фешенебельная полуторка, не снижая скорости, промчалась мимо длинного кирпичного забора, высоких электрических столбов, за которыми шеренгами, по ранжиру построились красные комбайны с белыми парусиновыми тентами над штурвальными площадками и такими же белыми обводами на колёсах. Там же выставились шеренгами грузовики, прицепы, бензовозы и панелевозы, косилки, сеялки, кормораздатки, дождевалки. Не слабо. Совсем не слабо!
Затем полуторка круто свернула влево на широкую асфальтированную улицу и с выключенным двигателем, почти беззвучно, несмотря на своё хищное устройство, подкатила к серому, казённого вида, двухэтажному зданию с высоким парадным входом, над которым по чёрной остеклённой доске уже со средней дистанции можно было прочитать: «Правление колхоза «Колос»». Простенько, но со вкусом.

С Лёнькой произошла метаморфоза. Всегда буйный, стремительный, он не спеша выбрался из кабины, одёрнул куцую кожанку и, кивнув мне, приглашая следовать в его свите, двинулся к подъезду неторопливой, с ленцой походкой отягощённого делами крупного журналиста-международника. Спит и видит себя этот жук наверняка именно таким монстром. За высокими стеклянными дверями было прохладно и сумрачно -стёкла оказались цветными и тёмными. В просторном холле с обеих сторон вдоль стен в тяжёлых кадках стояли густо разросшиеся, до отвращения гладкие и блестящие фикусы, а также худосочные пальмы. По ковровой дорожке, расстеленной посреди тоже гладкого и блестящего пола, совсем недавно отлакированного, мы прошли широким коридором вправо, поднялись по отполированным до зеркального цвета мраморным ступеням на второй этаж и, свернув опять вправо, вошли наконец в приёмную.
Солидность этого здания, высота потолков, строгая отражательность пола и буйство тропической растительности покоев колхозного властелина наверно должны были внушать посетителям одну, но трепетную мысль - сюда с пустяками не ходят. За каждой дверью из всех, мимо которых мы прошли, прочно сидела очень серьёзная тишина, изредка нарушаемая стрекотом каких-то таинственных приборов и приглушенными, а может и придушенными голосами. По всему было ясно - здесь и в самом деле творятся только солидные, только большие дела.

Ещё большее уважение вызывала приёмная председателя. И стены, и потолок её, отделанные под светлый дуб, сверкали всё тем же зеркальным лаком. Прямо напротив входа за широким, да и опять же полированным столом сидела как будто изящная, но всё-таки не античного профиля, и довольно строгая молодая особа. В проёме стола, внизу, затаились довольно симпатичные, мохнатенькие ножки. Рядом сброшенные туфельки. Жарко. Или давят. Впрочем, может, то и другое. Глаза зелёные, обведённые синим, а губы карминно-красные. Короче, и светофор в приёмной оказался в полном порядке. По-другому конечно быть не могло.
Рядом с хозяйкой лаковых приёмных покоев, на отдельном столе, почтительно сгрудились телефоны - белый и чёрный, тёмно-красный и зелёный. Секретарь разговаривала с кем-то по чёрному аппарату, явно открытого доступа, для всех обычных человеков предназначенному. И голос её поэтому казался прям и совсем не светел. – Нда. Нда. Нет! - Сухо чеканила она. - Дмитрий Лукич в поле. Нет, я вам говорю! Звоните… А вам кого? Я вам, я ва-ам говорю! Товарищи-и!
Конечно, это уже нам. Кого ж нам ещё искать в приёмной председателя, как не его самого?!
Она ещё открывала свой рот, включала на полную громкость красный, карминный свет своего запрещающего сигнала, не успевая без туфелек выскочить из-за стола и загородить дорогу, как Лёнька спокойно кивнул ей в ответ. Словно бы с чем-то соглашаясь,  он бросил на ходу солидным баском «Добрый день!» (вообще-то у него баритон) и, не слыша нарастающих воплей светофора, открыл массивную дверь под чёрной кожей с медно-золотыми шляпками обивочных гвоздей. Миновав просторный тамбур, в котором, как только мы наступили на площадку, где-то наверху услужливо вспыхнул семафорный зеленоватый свет, мол, колея свободна, валяйте дальше, смельчаки, коли уже здесь - мы вошли таки в кабинет, самое-самое сердце лабиринта.

От входа вдоль стен в два ряда стояли мягкие, обитые алым бархатом полукресла. Весь пол в кабинете был покрыт толстым волосатым ковром, заглушающим звук любых шагов, а также конечно внезапных падений. Посреди, торцом к двери стоял длинный стол под синим сукном, а на дальнем конце его, в глубине кабинета, возвышался стол другой. Был он громадный, как футбольное поле, с полированной двухэтажной крышкой, в которой симпатичной бухтой виднелся глубокий овальный вырез. Последнее время такой мебельный выкрутас даже в городе считался очень модным.
Вот в этом-то вырезе, не за столом, а, можно сказать, в столе, в самой его середине сидел тучный человек. Как будто стоял на якорях в той бухте великолепный океанский лайнер. И не страшны ему были ни ветры, ни шторма, разве что какой-нибудь подленький айсберг прошмыгнёт в виде журналиста. Сбычив огромную с редкими седыми волосами голову, на которую с двух сторон подобострастно гнали прохладный воздух старательные чернокрылые вентиляторы, тот человек-лайнер исподлобья смотрел на нас. Где-то пробили склянки. Это начали отмечать здешнее драгоценное время тоже большие и полированные напольные часы с маятником, стоявшие в углу кабинета.

- А-гм… Писаря явились, - снисходительно, с нехотя появившейся полуусмешкой прогудел председатель, и в самом деле человек-пароход. Точно - Генералов!
- А нам сказали, что вы в поле! - Громко, чтобы услышала и секретарь, воскликнул Лёнька. - Здравствуйте, Дмитрий Лукич!
- Поспею ещё и в поле. - Генералов выпрямился, по всему видно, что перед нашим приходом писал что-то, либо вид такой по-быстрому изобразил, завидев нашу антилопу у своего подъезда и зная, что Лёнька наверняка прорвётся к нему и через батальон отлакированных светофоров. Вложил в чёрную подставку длинную как веретено ручку.
-  С чем пожаловали, корреспонденты, признавайтесь?!
- Не с чем, а зачем, - заложив руки за спину, Лёнька с глубокомысленным видом прошёлся вдоль синего стола. - Вчера в райкоме партии шёл разговор о подготовке к уборке урожая…
- То мы знаем, - усмехнулся Дмитрий Лукич, - сами там разговаривали.
- Тем лучше. Тогда вы, наверное, знаете и о том, что Тимофей Кузьмич, - Лёнька многозначительно поднял вверх замурзанный палец, - лично распорядился обобщить ваш опыт на страницах «Авангарда».
- И то мы знаем. - Генералов, кряхтя, развернулся в кресле и бесцеремонно уставился на меня запавшими в морщины колючими глазами. - А это хто?!

Лёнька кашлянул и, ухмыляясь, представил: - Простите, не догадался сразу познакомить. Виктор Шангин, наш сотрудник. А это, - Лёнька склонил как фазан голову в сторону председательского стола и торжественно провозгласил: - А это, Витёк, конечно, если ты всё ещё не догадался, это - сам легендарный председатель знаменитого фирменного колхоза «Колос» Герой Соцтруда Дмитрий Лукич Генера-алов!
-