Каба́.

Сон разума рождает чудовищ.

Следи за собой, будь осторожен.

Он сказал:

- В 19 веке один парижский сыщик по имени Робер Ледру столкнулся с расследованием, после которого у него случился сильнейший нервный срыв. Был ли срыв следствием лишь этого дела, или же накопительным следствием всей его работы,- я не знаю, я не занимался этим вопросом. Наверное, если покопаться в архивах, можно установить достоверно. Но все это в далеком прошлом, и в нашем конкретном случае нас интересует не это.

Он сказал:

- На работе Роберу дали отпуск и отправили его подлечить нервы в Гавр. Во время отпуска в Гавре случилось преступление: был убит некий Моне. С известным живописцем его связывает лишь одинаковая фамилия, более ничто. Моне пришел на ночной пляж искупаться, там его и настиг убийца, который застрелил Моне в упор. Все вещи Моне были аккуратно сложены рядом с телом, ничего не пропало, вдобавок преступник не особенно озаботился сокрытием следов. Улик вокруг осталось предостаточно.

Он сказал:

- Несмотря на это, жандармерия зашла в тупик: они не смогли определить, кому так насолил бедняга Моне за то короткое время, что он провел в Гавре. Моне тоже был родом из Парижа, и приехал в Гавр, как и большинство, в отпуск. Причем приехал одиночкой, чтобы можно было заподозрить в преступлении каких-нибудь его попутчиков. Все свидетели, которые сталкивались с Моне в Гавре, утверждали, что парень имел покладистый характер, никто не упоминал о каких-либо разногласиях или ссорах. Парень приехал отдыхать и ходил на дзене. Таким образом, местным жандармам не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к Роберу Ледру, парижскому сыщику на отдыхе. И хотя Робер приехал сюда как раз-таки отвлечься от подобных дел, он согласился поучаствовать в расследовании.

Он сказал:

- Робер изучил основные улики по делу, которые состояли в том, что а) убийца был в носках и б) выстрел произведен из «Парабеллума». Чтобы был понятен ход мыслей сыщиков того времени: носки исключали опознание подошв ботинок, а пуля сводила к минимуму опознание оружия, потому как «Парабеллум» тогда таскал чуть ли не каждый второй. Однако Роберу, помимо всего прочего, удалось определить по отпечатку, что у преступника недоставало пальца на правой ноге. Этот факт привел сыщика сначала в замешательство, а потом в ужас. Он вернулся в гостиницу, произвел выстрел из собственного «Парабеллума» и сравнил пули. Сомнения отпали. Именно из его оружия и был сделан выстрел, и именно он, Робер Ледру, был тем человеком, у которого отсутствовал палец на ноге.

Он сказал:

- Ледру пошел в жандармерию и сдался. Он сказал, что у него есть убийца, но отсутствует мотив. Робер Ледру всю ночь спал в гостинице. Он был в этом совершенно уверен. Он не был знаком с Моне, хотя они оба парижане. Робер не страдал забывчивостью, потерей ориентации или вспышками гнева, чтобы можно было применить к случившемуся хоть какую-то логику. Но все-таки Ледру повезло. В те времена психиатрии уже был известен феномен сомнамбулизма, который рассматривали как болезнь. Поэтому Ледру не стали сжигать на костре, а предали суду, который в конечном итоге его оправдал. Суд счел, что человек в состоянии сомнамбулизма не должен нести ответственность за свои преступления.

Он сказал:

- Тем не менее, Ледру был убежден, что опасен для общества. Он уволился с работы, забросил сыщицкие дела и остаток жизни провел в отдаленной ферме, оградив себя от цивилизации. Себя он окружил надсмотрщиками в лице медсестер психиатрических учреждений. И хотя больше подобных инцидентов не повторялось, Ледру до конца жизни оставался в собственной тюрьме. Никто не связал этот случай сомнамбулизма с нервным срывом, который произошел у Ледру на работе, а если это и было сделано, то мне об этом ничего не известно. Есть мнение, что именно в этой области следует искать ответы и психические связи. Вот только я лично так не думаю.

Он взглянул на них, помолчав. Мужчина и женщина напротив, на диване, в его кабинете. Оба средних лет, мужчина чуть постарше — русоволосый, в футболке и джинсах, в руках тихо позвякивают ключи от машины. Обычная внешность, за исключением крючковатого шрама на лбу. Последствия детских шалостей или несчастного случая. Женщина — симпатичная, даже яркая, в то же время собранная и хладнокровная. Пока он говорил, она не то что не двинулась, не пошевелила даже бровью. Неподвижный взгляд уперся в сумочку на коленях. Есть еще третий персонаж с ними — пацан, что сбоку, со стороны матери. Пацан и есть причина этого визита, со всех сторон неудобного. Пацан тоже не глядит ни на кого, а взирает в окно, и, судя по виду, давно высвободил свое сознание из тела и отправил его куда подальше, в какие-нибудь миры Амбера. Очень странно, что не вертит в руках мобильник, это нетипично.

Правую половину пацанского лица облюбовал синяк. Этакий знатный синячище, из тех, что возникают после поединка с кулаками, или с архитектурными конструкциями, или же с асфальтом. Так что пацан навскидку весьма смахивал на гопника, а не на примерного сына. Но он не гопник. Был бы гопником, торчать его предкам сейчас в иных учреждениях. Не гопник, всего лишь проблемы с архитектурными конструкциями. И, судя по всему, с нейронными тоже.

Он сказал:

- Я думаю – Моне. Искать нужно было в первую очередь в прошлом Моне, и расследовать именно его. Я думаю, что Моне был преступником. Серийным преступником. Я думаю, по долгу службы Ледру часто сталкивался с нераскрытыми преступлениями. Я думаю, он находил улики, которые интуитивно связывал между собой, приписывая их одному человеку, одной преступной руке. И его сознание составило психологический портрет предполагаемого преступника, а подсознание дорисовало потрет натуральный. Возможно, накануне Ледру столкнулся с Моне на улице, или на пляже, или еще где-нибудь. И во сне его тайное «я» начало действовать, поскольку сознательное «я» понимало – у него нет никаких шансов доказать причастность Моне и привлечь того к суду.

Женщина напротив впервые оторвала взгляд от сумочки и взглянула ему в глаза. Ее звали Вероника Мещерякова, и имя ей шло.

- Экскурс в историю удался,- произнесла она ровным, безэмоциональным тоном.- А если ближе к современности?

Он миролюбиво улыбнулся, как бы показывая, что кролик в шляпе на подходе, и не нужно так язвить. Затем сказал:

- Я встречался с тремя случаями лунатизма. Двое детей со схожими проблемами были у меня на приеме. У одного мальчика нам удалось определить причину, и проблема ушла. С другой девочкой получилось сложно, родители не шли на контакт, и мы продвигались тяжело. А потом случаи лунатизма вдруг прекратились, родители решили, что дочка их переросла, и теперь все в порядке. Я попытался их предостеречь по поводу вытеснения. В психологии есть такой термин – вытеснение, это когда ребенок, или взрослый, напряжением психики исключают проблему из сознания, а в нашем случае с этой девочкой все могло быть опаснее, поскольку речь шла о подсознательных процессах. Вытеснить из подсознания еще глубже, в область неопознанного, это могло привести к проблемам уже во взрослой жизни. Могло привести к рецидиву, и кто знает, каким он будет. Быть может, в точности как у Робера Ледру. Но родители девочки посчитали, что я пытаюсь выжать из них денег на пустом месте и от дальнейшей терапии отказались.

Затем он сказал:

- Еще с одним случаем лунатизма я столкнулся в детстве. Я учился в школе, и моя одноклассница, Наташа, попыталась покончить с собой. Прямо на уроке. Мы сидели на третьем этаже, кажется, география. Следуя СанПиН, проветривать классы надлежит только во время перемен, до или после урока, но во время моего детства на нормы часто забивали, поскольку строгого контроля, как сейчас, никто не осуществлял. Короче говоря, стоял май, и окно было открыто. Прямо посреди урока Наташа поднялась, подошла к окну, вскарабкалась на подоконник и сиганула вниз, с третьего этажа. Никто даже ничего не успел понять, не то чтобы попытаться предотвратить.

Он сказал:

- Наташе повезло, учитывая то, какие в школах высокие потолки, и третий этаж там намного выше, чем у жилого дома. Она сломала обе ноги, но осталась жива. Причины, которые подтолкнули ее к окну, так и не смогли определить. Милиция опрашивала родителей и всех одноклассников, но мы совсем ничего не знали. Решили по умолчанию, что проблемы на любовном фронте. Наташу, когда она оклемалась, перевели в другую школу, и вскоре о ней забыли.

Он сказал:

- Но я был из тех, кто знаком со старшим братом Наташи. И мне кое-что удалось разузнать. Оказывается, Наташа страдала лунатизмом. Не так чтобы навязчивым, несколько эпизодов в году. Обычно они заканчивались тем, что девочка совершала бесцельный круг по квартире и сама укладывалась спать. Но вот последний раз… Это случилось как раз накануне трагедии. Ее брат проснулся посреди ночи и увидел, что Наташа стоит на подоконнике. Перед открытым окном. Брат знал, что ее нельзя будить в таком состоянии, но что ему оставалось делать, пацану, который понимал, что у него в запасе секунда-две. Он схватил сестру за ноги, не дав той выпасть из окна, и тем самым разбудил ее.

Он сказал:

- Последствия оказались такими, какими оказались. И сейчас, оглядываясь назад, я теряюсь в догадках. Что это было? Наташа заснула на уроке, и во сне закончила то, что начала накануне ночью? Или же она вовсе не засыпала? Это сон вторгся в явь и стал управлять ее телом, ее разумом? Я не знаю. Работа с ней наверняка прояснила бы эти вопросы. Но была ли она впоследствии вообще проделана? Иллюзий я не питаю. Когда мы учились, не было у нас такого понятия – школьный психолог. Вообще никаких психологов окрест. Только мы наедине со своими проблемами.

Теперь голову вскинул мужчина, перестав накручивать связку ключей, как спасительные четки. Его звали Сергей Мещеряков, и это имя ему тоже удивительно шло, если такое вообще можно применить к мужику. В отличие от жены, в глаза он не смотрел, а смотрел на галстук собеседника.

- Я не готов парня в психи записывать. В школе у всех проблемы. Меня вообще на второй год хотели оставить, и ничего, прорвался. И не горюю особо. Лучше уж так, чем пацана кошмарить и комплексы навязывать. Нормальный пацан, на мой взгляд, в дзюдо ходит.

Он предостерегающе поднял руку. Сказал:

- Никто никого никуда не записывает. Особенно в психи. Я просто пытаюсь вам донести, что мы имеем дело со следствием, не с причиной. Причина подчас глубоко скрыта, ее нужно искать. Причину пациенты прячут, даже сами от себя.