Машенька

нужную, наконец, тропинку и получить столь желанный результат.

       Уйдя от мужа, Машенька долго жила у мамы и, наконец, сняла комнату в бараке без удобств. Добираться оттуда до города надо было автобусом, хотя ходили электрички, но редко, да и топать до железной дороги не хотелось. Барак, очевидность существования которого несколько потрясла Машу в первый момент, был длинным деревянным одноэтажным строением со множеством внутренних дверей в один общий коридор. За каждой дверью жила семья. С некоторыми Машута познакомилась в первую же неделю. В комнате у неё была небольшая металлическая раковина с краном и  две розетки. Всё остальное она постепенно привезла сама. Двухкомфорочную газовую плиту с двумя маленькими круглыми баллонами, диван, небольшой шкаф и пару узеньких столов. На одном она готовила, на другом лежали книги. Туалет был сухим, метров в тридцати от дома. На второй день её навестила самая дальняя по коридору соседка - очень худенькая молодая женщина с уже испитым лицом, покрытым следами старых прыщей и угрей.

     - Ну, здравствуй, - заявила она прямо на пороге и села на корточки. - Мария, - протянула свою высохшую руку и раскрыла ладонь. Кожа у неё была цыпчатая, вся в колючках, как ёжик.

     - Да что ты! Я тоже так зовусь, - засмеялась Маша и сжала её ладошку в своих.

     - А где мужик-то?

     - А нет его.. больше, - стиснув губы, чтобы уйти от любой эмоции, произнесла Маша. - А помочь можешь?

     - Да конечно. Хучь что, - и они вместе собрали диван, привезённый и ожидавший своей судьбы в просторном коридоре. Мария работала охотно, взявшись командовать не возражавшей Машей. Потом обе, словно сговорившись, прыгнули на диван и опрокинулись навзничь, заливаясь смехом.

     - Ты это..вот что. Ты тяжёлое сама не таскай, - заявила на прощание Мария. - Я вкалываю по ночам, днём обычно -  дома. И муж мой завсегда пособит, подопрёт, подтащит. Усвоила?

     - Спасибо тебе. А дети у вас есть? - Спросила Маша.

     - Нет. После двух абортов нет больше, - произнесла Мария, не сомневаясь в своём спокойствии на этот счёт. - И вообще, заходи к нам в субботу. Я торт куплю и...какое тебе вино?

     - Я не пью. Ни вина, ни какао, - улыбнулась Маша.

     - Ну, и не надо. Нам больше достанется, - резонно ответила соседка и исчезла в коридоре.

       Муж Марии Пётр оказался умеренно пьющим мужчиной 40 лет, среднего роста, с весёлыми, вечно смеющимися глазами. Подвижный и молчаливый, он заботливо усадил Машу в единственное кресло, подавал ей чай, резал торт, мыл посуду в точно таком же умывальнике. В большой комнате царила чистота. Выкрашенные полы, беленькое окошко, голубенькие обои, маленький телевизор и маленький холодильник.

    - Ой, как у вас светло! - Ахнула Маша.

    - Это потому, что пусто, - ответила хозяйка, улыбаясь совсем по-детски. На столе стояла бутылка водки. Пётр задумчиво посмотрел на неё, потом открыл и взглянул на Машу.

    - Она не пьёт, - Мария вскочила, подбежала к коробке в углу комнаты и принесла оттуда уже подросшего котёнка.

    - На, - протянула она его гостье.

    - Какая деточка, - растроганно промурлыкала Маша.

    - Это - тебе, бери. У нас есть мыши, то есть, бывают.

    - Так я же на работе весь день.

    - Не напрягайся. Он у нас приученный к терпежу, як та собака. Будет тебя поджидать на твоей перине. Зато спать будешь спокойно. Это - из собственного пискучего опыта. В смысле - шума, шороха и шуршания. Терпеть не могу.
 
    - Так я, может, уеду уже, покуда он вырастет.

    - Возьмёшь с собой, он у меня тренированный своей мамашкой, нигде не подведёт - ни здесь, ни в твоей будущей жизни... А почему уедешь-то? - Спросила она, помолчав. - Соседи - не те, да?

    - Да что ты! Вы - отличные все ребята.. Просто далеко отсюда до работы. Да и холодильник у меня большой, сюда не поместится. У мамы остался, а без него - как-то... Сама понимаешь. Хотя там видно будет, - закруглила Маша.

      Буквально через несколько дней Пётр притащил ей маленький холодильник, точную копию своего.

    - На даче у брата забрал. У него таких - три. Пользуйся насовсем. Дарю. - Невероятно большое количество произнесённых им слов изумило даже самого Петра настолько, что он присел на краешек Машиного стула, чтобы отойти.

    - Как же так? Как же это? - Радость хозяйки привела его в чувство и, втащив холодильник в комнату, он быстро подключил его. 

      Уже на следующий вечер Маша устроила праздник по этому поводу, куда пригласила также соседку Николаевну. Несколькими днями раньше к ней постучали поздно вечером. Открыв дверь, она обнаружила испуганную Николаевну, спрашивавшую её, не может ли она посоветовать, что делать? Прямо напротив неё жили  две родные сестры, занимавшие там уже много лет две смежные комнаты. Была и крохотная кухонка. Сестре 75-летней Николаевны, пятью годами старшей, стало плохо в тот вечер. Маша быстро оглядела немолодую женщину, лежавшую с закрытыми глазами, судорожно дышавшую и практически не реагировавшую на её призывы. Помчавшись к себе, она схватила тонометр и измерила давление, которое, как она и предположила, оказалось очень высоким.

     - А у неё какое обычно давление?

     - Да нормально всё было раньше, она не жаловалась. Мы по врачам почти и не ходим, - широко открыв от страха глаза, нетвёрдо бормотала сестра.

     - Я сейчас попробую дать ей таблетки. Я это знаю, так как сама - гипертоник. Ну, то есть, у меня - повышенное кровяное давление. Будем ждать минут 40. Если получится - хорошо бы.. Если нет или станет хуже, то буду звонить в скорую.

     - Ой, батюшки, - и Николаевна побежала на кухню за водой. После второй таблетки сестра ожила. Провозившись почти полночи, Маша ушла к себе, взяв слово, что бабушки уже завтра пойдут в поликлинику.

       В бараке был длиннющий коридор и согласно полюбовной договорённости каждая семья в течение недели мыла его. В первый же день наступившей Машиной очереди коридор блестел мокрыми пятнами по возвращении её с работы.

     - Я что-то перепутала? - Постучалась она к Марии.

     - Нет, - та высунула в дверь свою мордочку, раздетая, с накрученным на голову полотенцем в виде улитки. - Это Николаевна тебе помыла, аккурат сейчас и закончила. Любит тебя, Машутка.. Ты, можно сказать, культуру проводишь между нами, бывшими девочками.

     - О, Боже мой, - не дослушав, Машута двинула к сёстрам. Деликатный стук дался ей с трудом, но уж дальше она не смогла сдержаться.

    - Что же вы делаете, Валентина Николаевна? Мы так не договаривались! - Воскликнула она.

    - Но Машенька, я от всей души. Мы так тебе благодарны. А что я могу? Я только могу помыть заместо тебя. Я - баба здоровая, к работе привычная.

     - Я вас прошу - раз и навсегда. Вы меня слушаете?

     - Да я ведь со всем сердцем. Думала, тебе в радость будет, - от расстройства она отчаянно прижала руки к груди.

     - Спасибо, - Маша немного успокоилась, видя, как реагирует соседка. - Спасибо. Я очень благодарна, но дальше я буду делать это сама, - она положила ладонь на мягкое полное плечо Николаевны.

     - Пошла пить чай, да и есть хочу, - рассмеялась она, прощаясь.

        Местечко, в котором Машута поселилась, состояло из двух десятков разноэтажных домиков и нескольких магазинов, а вокруг был  лес “хвойно-лиственный”, как она обязательно уточняла. С наступлением лета, по выходным, а то и по вечерам, она часто загорала на опушках в разных местах. Брала с собой книжку, а то и просто засыпала на солнышке, нимало не боясь непрошенных гостей, о которых тогда там и не слыхивали. Перед уходом домой собирала землянику с черникой в припасённую корзинку, а осенью - лисички, которые находила вплоть до конца ноября. Всё это выкладывалось на Машины столы или готовилось на её двухкомфорной чадилке, а потом съедалось большой компанией из собиравшихся у неё обитателей барака. Они дружили и помогали друг другу все те два года, которые она там прожила.

       Маша встала, чтобы размяться и прошлась до воды. Редкие гулявшие равнодушно обходили её, погружённые в разговоры  или в этот неумолкавший шум морского прибоя, неторопливо передвигаясь по широкой полосе мягкого, хотя и утрамбованного песка.

       В ту последнюю их зиму, перед самым Новым годом, она с удовольствием подыскивала мужу что-то скромное, но необычное, в подарок, как вдруг выяснилось, что его старые часы умерли окончательно, и Маша быстро переключилась, взяла у мамы взаймы и целую неделю выбирала подходящие, на её взгляд, вытряся потихоньку из Сергея его предпочтения. Купив, спрятала, а последние два дня готовила свои разносолы. Они оба не вспоминали тот юбилей.  На следующий  после него день Сергей озабоченно попросил её:

    - я, кажется, вчера что-то наболтал тебе. Не помню, что именно, но если я обидел тебя, а я почему-то думаю, что было именно так, то прошу забыть это, если сможешь, - он выжидательно смотрел куда-то в окно.

    - Нну.. не знаю, - Маша тогда фактически ушла от ответа. 

      Целую неделю она мучительно думала над его словами. Перебирала в памяти их разговоры, переносила себя в уголки их кухни, комнат и оттуда, прислушиваясь к словам и интонациям, "рассматривала" и его, и себя - споривших или смеявшихся, или шла  следом за "ними", гулявшими по дорожкам парка, освещённых яркими фонарями.. Маша ловила себя на том, что испытывает нежность, вспоминая любое его движение, его позу, поворот головы, взгляд, улыбку, манеру говорить, его привычки, его лицо. Она понимала, что ей надо было бы уйти, хотя бы на время, чтобы разобраться, чтобы побыть одной, чтобы, быть может, найти ту точку, с которой, наверное, всё и началось, собрать свои ощущения, пропустить их через жёсткий фильтр  и посмотреть, что же есть в сухом остатке. Но любая, самая короткая, мысль о расставаниии причиняла такую боль, что напрочь сражало это понимание.  И она решила ждать. Как только это сложилось в её голове, чернота от случившегося, потихоньку расползавшаяся внутри её подсознания, была свита, скручена в жгут. Наконец, она собралась:

    - знаешь, я попробую. - Он непонимающе обернулся на её слова.

    - Ну, насчёт твоей просьбы.

    - Аа. Да-да..., конечно, - Сергей вернулся к своим бумагам.

       В то время тридцать первое декабря было рабочим днём и, придя около пяти вечера домой, она быстро расстелила подаренную ей на работе льняную скатерть с набивным рисунком из более или менее насыщенных розовыми тонами ветвившихся  цветов, похожих на замысловатые буквенные плетения в старинных книгах. Поставив на стол  необходимые приборы, она приготовила загодя придуманное тесто, остудила его, соорудила форму в виде ёлки с двумя колокольчиками и башенкой наверху и засунула в духовку. К девяти часам всё было готово, но Сергей не возвращался. Она позвонила ему на работу - ей никто не ответил. Подождав его до одиннадцати  вечера, она собралась, взяла немного еды, шампанское и поехала к родителям. Он появился только второго числа. Хмыкнув на сидевшую на диване Машу, включил радио и начал что-то писать.

    - Что ты на меня уставилась? Как встретила праздники? - Спросил он с наигранной издёвкой.

    - У тебя не получается.

    - Что не получается, не уточнишь?

    - Я не понимаю. Ты не хочешь рассказать, что случилось? Я уже двое суток не могу спать.

    -