Машенька

себя, и она оторвала обе ладони, все в крови, от своего лица и вцепилась нападавшему в волосы, наклонив его голову вниз настолько, что его шея хрустнула, как лопнувший сухарь, и теперь он уже не рычал, а орал отборным матом. В следующее мгновение один из подбежавших контролёров схватил его руки сзади, прижав их к животу. Его напарник звонил по телефону. Приятель хулиганствовавшего глазел на только что открывшуюся ему картину, после чего, пискнув, как гадкий утёнок, двинулся вон из вагона. Между тем, его товарищ скинул с себя контролёра, набросился на него, и в следующее мгновение оба лежали на скамейке, сцепившись друг с другом, как сиамские близнецы.

   - Где же полиция? - Закричала Маша, и тут поезд резко затормозил и остановился, чуть-чуть не доехав до вокзальчика. В вагон вбежала группа полицейских. Понимая, что её обязательно заберут, Маша протиснулась сквозь потасовку, подняла упавшую в проход сумочку и полетела к выходу. Её никто не остановил, и через несколько минут она уже бежала от вокзала вглубь курортного сектора, широко тянувшегося вдоль железной дороги. С трудом найдя скамеечку за пределами коттеджей, она вытащила зеркальце и осторожно ощупала нос. Тот слегка распух, но находился на своём месте и кости, кажется, были в порядке. Выдохнув с облегчением, она пошла к морю. Сообразив по дороге, что она только что переживала за свой нос, Маша с ожесточением рассмеялась.

    - Даже разлаялась, - подумала она. Поняв, что произнесла это вслух, она полуобернулась через плечо, но никого не увидела. Часы показывали начало седьмого вечернего часа августовского времени и было совсем не по-августовски прохладно.

     - Попрятались в норки и путешествуют от телевизора..., нет, от компьютера  до плиты или до ближайшей забегаловки и обратно. Вжим-бежим, - произнесла она вполголоса, имея в виду здешний народ. 

      Сама она отдыхать не умела. Многие годы лето и грядки её дачного участка были неразделимы. Свои шесть соток они с мужем купили вскоре после свадьбы, и все те годы она копошилась там в выходные и праздничные дни, забыв об отпуске, приезжая даже зимой.

    - Вот ведь пугало-то, - обратилась Маша к зеркальцу, наклонясь к воде и смывая кровь. Потом, оглянувшись вокруг и обнаружив людей на достаточном расстоянии, она сняла испачканную блузку, оттёрла её от крови в песке воды, выжала и сложила в пакет из сумки. Закутавшись в тонкую шерстяную кофту, обхватила себя руками, напрягла своё тело во всех его мышцах и отпустила, расслабляя их постепенно, одну за другой. Вскоре она совсем успокоилась и сразу устала. Побродив босыми ногами по тёплой у самого берега воде, Маша поднялась к дюнам, где устроилась, вытянувшись на поваленном дереве, вдоль него, и закрыла глаза.
 
    - Ну, ужас просто, как же этот мужик меня сбил, - со злостью вспомнив своего обидчика, она усилием вернулась к тому, за чем приехала. К мыслям о том, что она должна уйти. Наконец и сегодня.

      Маша давно рассталась со своим мужем Сергеем. Он её не любил, но ей казалось более важным своё к нему чувство. Боль, которую она испытывала после расставания, шла из каких-то коренных внутренних узлов. Но за 12 лет жизни с ним она так и не стала ему родной, хотя ясное понимание этого к ней пришло в последние месяцы. Она, неожиданно для самой себя, попыталась отодвинуть его в сторону и как бы обойти, рассмотрев и расщупав. Случилось это в доме у его однокурсника, собравшего много народу на свой юбилей. Уйдя от гостей в комнату, откуда звучала музыка, она села там на диван послушать модный тогда “Modern Talking”. Вдруг вошёл хозяин, присел рядом и сразу приступил "к делу", объявив ей о её скверном поведении по отношению к несчастному Сергею, а также о том, что сие не может не вызывать глубокой обеспокоенности близких ему людей, посмотрев при этом на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и указав ей, как именно ей следует вести себя в дальнейшем, а иначе.. Когда он ушёл, буквально следом появился муж и под воздействием крепкого праздничного возлияния, а также, вероятно, всё еще не растаявшего в зеркале отражения именинника, процедил, что терпеть её не может в отличие от всех прочих, расслаблявшихся в соседнем помещении. После чего ввалились другие гости и под натиском начавшегося веселья Маша уехала, оставив мужа одного. Он приехал поздно вечером, выпятив грудь, как пингвин, пошутил, спел пару куплетов и ушёл спать. Поразило её даже не столько выплюнутая, оказывается, ненависть к ней, хотя это было почти невыносимо. Гораздо хуже было узнать после тогда почти 11 лет их брака, что он, её Серёжа, которому она доверяла всю себя, свои иногда глупые сомнения, очень личные мысли и переживания, рассказывал об их отношениях совсем не близким людям. Её жизнь вдруг остановилась, как стрелка часов. Выросшая на простой еде и отсутствии прочих бытовых изысков, она чувствовала радостное воодушевление, возясь на кухне над сложными тушёно-варёными или запечёнными особым хитрым способом блюдами, непременно с какой-нибудь новой "мушкой". Бесконечные салаты и винегреты, ватрушки и домашние пирожки-пироги-трюфели отправлялись в рот любимого ею существа. Будучи равнодушной к тряпкам, она, выйдя замуж, носила в основном свои старые вещи, заодно щадя их скромный бюджет. Но мужу покупала то или другое, появлявшееся на прилавках по ходу менявшихся стереотипов. Он принимал это, но неохотно, можно сказать. Тогда его безразличие к вещам казалось естественным в силу своего собственного, но иногда Маша ощущала раздражение в его реакции на купленное ему, и тогда её немного кусал неслышной пчёлкой непонятный жёсткий блеск в его глазах.

       Она спустилась вниз и пошла, подставляя лицо солнцу, изредка опуская голову и рассеянно поглядывая на тянувшийся вдаль песок. Жёлто-кремовая его полоса  расстилалась от воды до слегка нависавших и наступавших на него дюн, за которыми шёл небольшой перелесок, открывавшийся вглубь этого курортного отсека. Редкие гулявшие были видны вдалеке, кто-то сидел на единичных здесь скамейках. Раздевалки были пусты. Пройдя с полчаса, Маша снова поднялась ближе к дюнам, села на пустую лавочку, с наслаждением вытянув ноги, и замерла, уставившись на море. Облака плыли по небу, то сбившись в густые пушистые копны, то вытянувшись в длинные рваные переплетения, похожие на охлопки. Усиливавшийся ветер катил к берегу волны, мягкий шум от которых долетал до Маши.

      Она любила разговаривать с мужем, неся в "кулачке" какую-нибудь историю с работы, услышанную шутку или вопросы, которыми она каждый день сопровождала свои с ним посиделки  в общей квартире, где ему принадлежали  две комнаты. Искренне переживала за свои профессиональные неудачи, искала их разгадку в его советах, которые очень ценила. Казалось, её доверчивость и открытость не были ему в тягость, но потом она стала замечать, что всюду решает сама, а в его размышлениях ищет лишь поддержку своим ожиданиям.  Однажды в ответ на рассказ он с большой злостью прервал её:

   - что тебе всё время от меня надо? Надоело до чёрта твоё вечное нудение! - Маша тогда так растерялась, что замкнулась на несколько дней. Но продолжались их вечерние прогулки по городу, по аллеям небольшого сквера недалеко от их дома,  пару раз в неделю, когда даже не брав его под руку, она ощущала удивительное  удовольствие от его присутствия, от медленных шагов рядом с этим мудрым и,  несмотря ни на что, всё разделявшим другом. Он рассказывал о своём проекте - единственном и необычном в то время, которым он занимался параллельно всем задачам рабочего порядка. Она совершенно не понимала подробностей его тайны, а, может, опираясь на некоторую априорную неуверенность в своих силах в его науке, не пыталась вникнуть в её суть, поскольку незыблемо верила в мощь и верность конструкции Серёжиного детища, как верят своему священнику. Лишь однажды она увидела растерянность в его глазах и сразу взяла ситуацию в свои руки. Как быстро обнаружилось - напрасно и зря. У мужа на работе появился новый зам. директора, который, проявляя себя в этом качестве, наехал на Сергея и получил неожиданный отпор. Дело было в конце  восьмидесятых , когда уже всё менялось и разрушалось на глазах не до конца верившей в это некоторой части технической интеллигенции их круга. И Сергею быстро донесли, что новый зам настроен решительно и бунт терпеть не намерен. Сергей, рано вернувшийся домой, расстроенно предположил, что его выкинут под первым предлогом. Маша испугалась и за его проект, и за то, что её гениальный Серёжа может оказаться на улице.

    - Ты знаешь его личный рабочий телефон? - Спросила она.

    - Ну, записан у меня. А что?

    - Позвони прямо сейчас.

    - Это еще зачем?

    - Ну, скажи ему, например, что чувствуешь, что погорячился.

    - Да ты что, спятила, что ли? Я ему вмазал, как положено! Он лезет туда, где ни черта не соображает, нагло раскидывает своими клешнями наши наработки, как мусор. Я хорошо наслышан об этом типе. Что ты говоришь, если не понимаешь?

    - Это ты не понимаешь сгоряча. Если тебя выбросят, что будет дальше? Всё закрывается. Таких организаций, как ваша, больше нет.

    - Уволят, уйду и куда-нибудь устроюсь, - неуверенно произнёс муж.

    - Ты пойми, у тебя тут была возможность творчества, разве нет? Что будет с твоим проектом? Ведь ты работал над ним 3 года. Разве ты можешь гадать про свои воображаемые возможности на воображаемом месте? Позвони и уладь как-нибудь, да?

    - Нет в этом смысле! В любом случае этот тип ничего не прощает и не забывает, как мне сказали. Да и не могу! Физически просто не могу, понимаешь? - И он ушёл на кухню, хлопнув дверью. Взволнованная Маша еще долго его убеждала и упрашивала и, наконец, сдавшись под её натиском, он позвонил. После первых же слов Сергея из телефона понеслась отборная отповедь металлическим голосом. Выслушав её, муж положил трубку, ненавидящим взглядом смерил Машуту и выскочил на улицу. Абсолютно раздавленная, она целый вечер ничком лежала на диване.                        

       Вскоре Сергея заставили уйти "по собственному желанию". Но прошло немного времени, и он устроился, правда, ненадолго, так как предприятия закрывались одно за другим. Прежняя его структура тоже умерла без следа, но они о ней больше не вспоминали. Прошлое казалось разрушенным и думать об этом было страшно. А потом Маша вспоминала многое в нём с тоской и жадно выискивала, что же давало тогда толчок её энергии, страсти жить, порой наощупь, трудно. Может, надежда на крохотные, но твёрдые удачи, важные в её скромном представлении о себе?..

     - Мало, очень мало, хоть и дорого, - грустно улыбалась она тогда.  Не часто глядя в зеркало, зная, что там - худая блондинка, с большими серыми глазами, высоким лбом и слегка опущенными уголками небольшого рта.
 
       Не любя свою профессию, она особенно много работала, откидывая рутину и погружаясь в тонкости нащупанного ею метода, пытаясь приспособить его шаг за шагом, под ту или другую проблему, возникавшую время от времени. Ошибаясь, но не теряя уверенности, пробовала разные варианты, иногда по наитию, иногда - долго обдумывая, и была очень довольна, если удавалось протоптать