теперь очень легко), я поднялся со скамейки и зашагал к выходу из парка. Я шел неторопливой походкой человека, уверенного в своих способностях. Теперь я действительно был в них уверен. Прежние страхи и сомнения отошли на задний план, и на смену им явилось некое возбужденно-приподнятое настроение - в медицине оно, кажется, называется эйфорией.
Но одновременно с этим - что греха таить - я испытывал и некоторую неловкость от того, что так беззастенчиво вторгся в чужую интимную жизнь. В конце концов, чем лучше мои упражнения заглядывания в замочную скважину соседской квартиры? А впрочем, все это пустое! Я ведь занимался этим не из праздного любопытства, а для того, чтобы лучше узнать свои возможности. Сейчас я их, вроде бы, знаю…
Впрочем, оставалась еще некая неудовлетворенность, неуверенность в том, что я полностью исчерпал себя. Я не мог понять, откуда возникло во мне это ощущение, но то, что оно возникло, уже само по себе наталкивало меня на размышления. Я постарался взять себя в руки и спокойно, не впадая в крайности, проанализировать мое недавнее состояние. Это оказалось не так-то просто. Мои мысли путались, в них то и дело вклинивались обрывки каких-то чужих мыслей, создавая в голове невообразимую путаницу. Невольно вспомнился Джойс с его пресловутым «потоком сознания». Всего неделю назад я в очередной раз попытался осилить его знаменитого «Улисса» и бросил это неблагодарное занятие, не добравшись даже до середины книги. Надо будет как-нибудь на днях снова повторить эту попытку.
Да, метр английского модернизма был, видимо, не так уж далек от истины. Теперь, как бы взглянув на это со стороны, я кое-что понял для себя. Наши мысли действительно представляют собой некий не поддающийся обузданию поток, где одно наплывает на другое, двоится, мелькает, как картинки в окошке «волшебного фонаря». Понять что-нибудь в этом потоке ужасно трудно, почти невозможно. Мое сознание плохо-хорошо справилось с этой непростой задачей, взяв на себя роль своеобразного фильтра, просеивающего все мелкое, случайное и задерживающего то, что являлось наиболее важным в данный момент. Благодаря этому я не запутался в сумятице чужих мыслей. Но, с другой стороны, было в моих экстрасенсорных потугах и что-то искусственное, невсамделишное, поскольку (теперь я ясно понимал это) все, что попадало в мою голову, так сказать, в переработанном виде, столь же мало походило на настоящий «поток сознания», сколь не похож, скажем, конечный, набело переписанный вариант стихотворения на его первоначальный замысел, немилосердно исчерканный рукой автора, весь в помарках и исправлениях.
Но в состоянии ли мой мозг восстановить этот первоначальный замысел, не просто считывая чужие мысли, а сделав их на какое-то время как бы своими собственными? Вопрос, прямо скажем, гамлетовский. Однако что-то внутри меня подсказывало: да, может.
МОЖЕТ. Стоит только постараться. Чуть больше сосредоточиться или, наоборот, расслабиться. Ну, там видно будет. Главное - не струсить.
Я вдруг с каким-то смешанным чувством осознал, что морально уже давно готов к новому эксперименту, и единственное, что прежде удерживало меня от этого - то, что я находился не дома в мягком кресле, а на парковой скамейке. Но это ведь не так трудно исправить.
Я невольно ускорил шаги. Я уже не просто шел, а летел со всех ног, размежевывая собственной тенью растекшиеся по асфальту лужами яичного желтка световые круги от фонарей. Впереди меня ждало неизведанное.
