Агата

именно сейчас, читая письмо от человека, чьи мысли так созвучны моим собственным, я чувствовала, что не одна в этом мире.

***
Хотя в последнее время я старалась поменьше осуждать других людей, но всё же некоторых иначе как моральными уродами назвать не получается. Водила ведь мог и дальше ехать прямо с той же скоростью, но нет – нарочно свернул, чтобы попасть в лужу, да ещё и на газ надавил.
- Идиот! – крикнула я, с сожалением глядя на грязные пятна, только что появившиеся на моём светло-бежевом плаще.
Водила, совсем молодой парень, довольно улыбнулся. Проделанная работа ему явно понравилась. Затем покатил на своей шикарной машине дальше. Проклятые мажоры!
- Чтоб у тебя шины полопались, козлина!
Однако тот, кому было адресовано моё пожелание, успел уже отъехать далеко и вряд ли что-то услышал за надёжной бронёй своего железного коня. А вот плащ… Заляпал, паразит, с ног до головы! И как в таком виде на работу идти? Пришлось срочно бежать домой переодеваться.
Пока я нашла старый тёмный плащ (вот уж не думала, что снова его надену), пока переоделась, прошло некоторое время. Потом я летела к остановке, как угорелая, надеясь успеть на свой автобус. Но увы – не хватило всего пары минут. Автобус уже набирал скорость, оставляя меня любоваться нарисованной на заднем стекле буквой Z.
- Стойте! Подождите!
Но водитель то ли не услышал, то ли просто не захотел останавливаться. Эх, что за день сегодня? Мало того, что этот гад испортил мой новый плащ, теперь я ещё из-за него на работу опаздываю! Впервые за всё время.
Естественно, мне ничего не оставалось, как позвонить Галине Викторовне и объяснить, что на работу приеду позже. И ждать следующего автобуса.
Он подошёл через час. Сначала ехали без приключений, но потом, когда уже были совсем рядом с Коломной, попали в пробку. Автобус двигался с черепашьей скоростью, пассажиры начали заметно нервничать. Из разговоров я слышала, что впереди какая-то жуткая авария. Когда мы, наконец, доехали до места происшествия, я увидела стоявший поперёк дороги грузовик. И автобус. Перевёрнутый, завалившийся набок, с помятым корпусом и выбитыми окнами. На дороге сиротливо лежал осколок стекла с очертаниями буквы Z. Тот самый автобус, на котором я сегодня должна была ехать! Рядом дежурила машина скорой помощи, люди в формах медиков клали на носилки укрытое белой простынёй тело.  А ведь они сейчас могли вот так нести и меня.  Стоило просто-напросто успеть на свой автобус. А я опоздала, получается, на тот свет. Благодаря тому идиоту, что издевательства ради окатил меня из лужи, я сейчас еду в другом автобусе, живая и невредимая. Не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, я закрыла лицо ладонями.
Лишь когда автобус остановился на автостанции «Коломна», я немного пришла в себя. А вернее сказать, шок сменился ощущением безмерного счастья. Оттого, что погода хорошая, солнечная, оттого, что коллег своих вижу, говорю с ними. Родные, как я вас люблю! И похоже, любовь эта взаимная – они так обрадовались, что я «в рубашке родилась».
Но радость радостью, а работа не волк – в лес не убежит. А значит, делать её надо по-любому. Так что, Елизавета, раз живая, письма в сумку – и вперёд, по адресам! Что я, собственно, и сделала.
Скажу честно, никогда прежде я не выполняла свою работу с таким удовольствием. Кто-то, наверное, не поймёт, как можно, таща на себе тяжёлую сумку, раскидывая в подъездах письма по почтовым ящикам, сталкиваясь порой с хамством тех, кому до двери письмо или посылку принёс и получая за это копейки, чувствовать себя абсолютно счастливым? Можно, если только что был на волосок от смерти.
Когда вечером я вернулась на почту, меня ждал сюрприз.
- Лиза! Господи! Ты живая!
Михаил был явно взволнован и одновременно так обрадован, что не смог сдержать возгласов.
- Миша! Привет!
Я вдруг поняла, что не меньше рада оттого, что его вижу. Через минуту мы уже обнимали друг друга так, будто сто лет не виделись.
- Ой, он уже так несколько часов торчит на почти, всё спрашивает: где Лиза, где Лиза? – сказала Оксана Борисовна.
- Что же вы ему не объяснили, что я живая, здоровая?
- Так мы с Танькой и говорим: жива Ваша Лиза, письма пошла разносить. А он: хочу её видеть – и всё тут!
- Я как увидел в новостях, что пьяный дурак на грузовике врезался в непецинский автобус, вспомнил, что ты как раз из Непецина ездишь. Тогда пообещал себе: если Лиза выжила, я больше ничего у Бога не попрошу. И бухла больше никогда в рот не возьму! А тут говорят: ты на него опоздала.
- Да, опоздала. Потому что другой дурак меня из лужи обрызгал. Пока переодевалась, пока то да сё…
- Буду молиться за здоровье того второго дурака!
Мой рабочий день уже почти закончился. Оставалось отчитаться начальнице о проделанной работе – и всё, до завтра свободна. Миша ждал в зале, пока я закончу – хотел проводить меня до остановки. Но я вдруг поняла, что не хочу ехать домой.
- Может, тогда погуляем по городу?
- Давай.
Мы шли знакомыми с детства улицами, где я когда-то гуляла с мамой и папой. Лажечникова, Соборная площадь, арка с иконой, река Москва с раздвижным мостом. Платок на моей шее сбился, и я расстегнула плащ, чтобы повязать его заново.
- Красивые у тебя бусы! – заметил Миша.
- Спасибо! Кстати, мне их один молодой человек прислал из Оренбурга.
- Жених? Поклонник? – Мишино лицо сделалось напряжённым.
- Нет, - поспешно ответила я. – Просто я помогла ему спрятаться от военкома. Вот он меня и отблагодарил.
Услышав ответ, Миша вздохнул с облегчением.
- Понятно. У меня сосед тоже прятал друга – спасал от мобилизации. А Машка взяла и донесла. Ну, что ещё ожидать от неё, стервы – она и зятя собственного в военкомат сдала.
- Так значит…
Теперь мне стало понятным, почему дочь этой Семёновой так обошлась с родной матерью. Видимо, не простила того, что, по её милости стала «белой вдовой». Хотя «белыми вдовами» вроде бы называли жён моряков.
- А ты, получается, знал. Ну, когда говорил участковому, что не видел никакого в квартире Гришина. Я тогда как раз от этих ребят пряталась и всё слышала.
- Да, я соврал. Что же я, стукач или дерьмо законченное? Слушай, а ты-то почему от них пряталась? Ты военнообязанная?
Слово за слово, и я рассказала Мише о том, как выдавала себя за гражданскую жену того самого уклониста. К тому времени мы уже дошли до набережной и теперь стояли на раздвижном мосту через реку – тёзку первопрестольной и злаготоглавой. Ветерок слегка волновал водную гладь.
- Ты удивительная! Я никогда такой не видел!
Он взял меня за руку. Я накрыла его ладонь своей. Так мы и стояли молча. Да и нужно ли тут было что-то говорить? «Ведь порою и молчание нам понятней всякий слов», как поётся в песне – в бабушкиной любимой.
Ни я, ни Миша не обратили внимания, когда мост начал потихоньку двигаться. Когда спохватились, было уже поздно бежать – середина мости уже порядочно отошла от краёв – едва ли перепрыгнешь. Ну, и ладно – постоим, подождём – всё равно никуда не торопимся.
Наши тени задвигались вслед за мостом. Мой силуэт на асфальте поднял руку, словно показывая на небо. Вроде бы ничего удивительного, только… Только сама я ни на минуту не отпускала Мишиной ладони. Как такое может быть?
«Да забей! – подумала я в следующую секунду. – Тебе просто показалось».
Мост к тому времени уже полностью раздвинулся и остановился на середине реки. Это даже к лучшему, что мы не успели! Вдвоём с Мишей, будто отдельно от всего мира, и небо, и река – всё словно принадлежит нам одним. И даже прогулочный катер, из-за которого, собственно, и развели мост, и доносившаяся с борта песня:
«Мне для счастья надо
Быть с тобою рядом,
Чтобы видеть мог я
Блеск твоих зелёных глаз».
Мы обнимали друг друга, абсолютно не стесняясь посторонних. Мост уже давно вернулся на своё место, а мы, соприкоснувшись губами, не сразу это заметили. Забыла я и про автобус до Непецина. Последний.
- Мне надо бежать, а то опоздаю.
- Может, останешься?
- Да, - мои губы лишь повторили то, что говорило сердце.
Мишину квартиру я узнала не сразу. Будто не было того срача, который поразил меня при первом посещении. Я невольно вздрогнула, вспомнив, как долго приводила в порядок своё собственное жилище, когда всерьёз решила завязать с алкоголем. Очевидно, Миша также имел твёрдое намерение изменить свою жизнь раз и навсегда, если занялся не только внешностью, но и жилплощадью. Впрочем, недостаток женской руки всё же ощущался, однако в сравнении с берлогой алкоголика это было ну просто небо и земля.
Поужинав сваренными на скорую руку макаронами и сосисками, мы сначала сидели на кухне, потом желали друг другу спокойной ночи, но до рассвета мы так и не расстались. Диван в гостиной пустовал, всеми забытый. Даже луна и звёзды были в ту ночь заняты – заглядывали в спальню, где мы с Мишей принадлежали только друг другу.

***
Напрасно Миша торопился выключить будильник – звон раздался уже когда я проснулась.
- Доброе утро, Миш!
- Доброе утро, Лизок! Ты пока поспи. Тебе ж не надо так рано на работу.
- Да я уже всё равно не засну. Привычка. Может, я тогда завтрак приготовлю?
- Но…
- Никаких но! А то, небось, питаешься одними бутербродами. Я права?
- Ну, да. Как-то некогда.
- А у меня сегодня времени больше. Так что давай что-нибудь соображу.
Соображать, впрочем, было почти не из чего. В итоге я пожарила картошку с докторской колбасой и солёными огурцами, добавила лечо и посыпала всё это дело тёртым сыром. Бабушка всегда говорила: хорошая хозяйка и из ничего приготовит обед. Мне хотелось надеяться, что она оттуда всё видит и одобряет. По крайней мере, на Мишу моя стряпня явно произвела впечатление.
- Спасибо тебе, Лизок! Ты настоящее золото! Сколько лет я мечтал проснуться с любимой женщиной, позавтракать вместе! И думал, что это невозможно. А теперь…
- Понимаю. Наверное, ты очень любил Анну?
- Да. А ты, Лизок, любила кого-нибудь? Если это, конечно, не секрет.
- Любила. Он меня бросил, когда бабушка умерла. Тяжело было потерять сразу двоих!.. Беги, одевайся, а то опоздаешь. А я пока посуду помою.
Проводив Мишу до остановки, я долго смотрела вслед, пока автобус не скрылся из виду. У меня же до начала рабочего дня оставалось ещё уйма времени, и я решила пройтись по городу. На улице Лажечникова в столь ранний час было немноголюдно. Дойдя до Соборной площади, я остановилась. Моя тень будто по инерции сделала ещё несколько шагов, затем, поправив поясок плаща, постояла пару секунд и словно нехотя вернулась ко мне. Что это? Опять показалось? Собственная тень смогла от меня отделиться. Всё ещё не веря увиденному, я подняла руку. По всем законам оптики, тень должна была сделать то же самое, однако она оставалась неподвижной.
Ну, всё, Елизавета! Похоже, ты допилась! Видно, поздно, слишком поздно я взялась за ум – алкоголь уже начал разрушать мой мозг, и глюки с тенью - только начало. А я ещё так радовалась, что обошлось без последствий! Но, видимо, последствия просто не сразу проявились. Что же будет дальше? Неужели окончательно слечу с катушек и начну бросаться на людей? Или превращусь в слюнявую дурочку, которая ходит под себя? А Миша… Как он будет жить со мной, убогой? Как сказать ему о том, что у меня с головой полный трындец?
«Ау, и ничего другого на ум», - это были, пожалуй, самые точные слова, чтобы описать, что я