16 июля
Сегодня никуда не хотелось идти. Провела весь день дома. Смешно сказать, на улице уже установилась жаркая погода, а я безвылазно просидела в комнате. Казалось, что ободранные половицы смотрели на меня с укоризной. Места, с которых слезла краска, уже заметны невооруженным глазом. Словно спрашивали, когда я их, наконец, закрашу. Я мысленно ответила, что надо дождаться хотя бы зарплаты, а потом… Потом, я уверена, ничего не поменяется. Не то, чтобы времени нет – мне неохота возиться с краской, растворителем, олифой или чем там ещё, что требуется при покраске пола? Или нет, олифа всё-таки не нужна. Или нужна? Плохо я разбираюсь в этих вопросах.
Так что, скорее всего, что и через месяц, и через два, и через полгода краска на местах, где она должна по логике вещей быть, так и не появится.
18 июля
Телефон вчера звонил без умолку. И, как всегда, не вовремя. Я сидела у парикмахера, не могла послушать. Потом посмотрела, а это, оказывается, был Антон Григорьевич, новый наш поселенец.
Забавно у нас в доме инвалидов людей называют – «поселенцами». Это за глаза, конечно. Так-то их по имени отчеству зовут.
Хороший мужчина, добрый, отзывчивый! Как у нас оказался – не знаю даже. Обычно к нам какие-то маргинальные личности попадают. Или те, от кого родственники отказались. А этот от других сильно отличается. Интеллигентный очень.
Просил меня пару журналов ему купить да сыру грамм триста. И что ему этот сыр сдался – не знаю. Кормят у нас вроде неплохо, а ему в голову приходит то какие-то салатики строгать, то в микроволновке на общей кухне горячие бутерброды делать.
Племянник ему, его Костей зовут, уже два раза письма присылал.
Он на севере где-то работает вахтой. Что ещё за вахта за такая? Впрочем, какая разница – она ведь в начале декабря заканчивается. Зол Костя ужасно на то, что дядю в дом инвалидов отправили. Да по Антону Григорьевичу и не скажешь, что он инвалид. Ходит он, правда, с палочкой, но это мелочи. Что-то там не то! Костя оба раза грозился в письмах, что приедет да с сыном Антона Григорьевича как следует поквитается. Правда, Антон Григорьевич, настаивает на том, чтобы никаких ссор не было. Не знаю, как они там эту проблему разрулят… Ну, мужики – есть мужики. Сами разберутся.
22 июля
Не знаю, но мне почему-то кажется, что этот дядечка у нас долго не задержится. Заберет его племяш, когда приедет. Как пить дать, заберет! Жалко. Мне не будет этого милого старичка хватать. С ним на какую тему ни заговори – во всём он разбирается. Географ он. Но не простой учитель в школе, а из тех, кто много по свету поездил, много повидал. И многих. С ним, конечно, очень интересно. Обещал – чудной человек! – меня познакомить со своим племянником. Говорит, что из нас получилась бы неплохая пара. И что я даже в своём синем халате уборщицы хорошо выгляжу. Вот сказанул! Если уж и заводить знакомство, надо что-то новое купить, чтобы в грязь лицом не ударить. Я сто лет уже себе ничего не покупала, дорогу уже, можно сказать, в магазин с одеждой забыла. А потом Антон Григорьевич фотографию этого самого Кости показал. Симпатичный мужчина, не буду скрывать, но знаю, что из этого получится. Мне кажется, ничего.
25 июля
Хорошо, что я в ночь работаю, так что времени ещё предостаточно.
Сегодня целый день пыталась начать читать новую книгу, но так и не получилось. Дождь как зарядил с самого утра – так и не прекращается. Монотонно барабанит по оконному откосу, ничего делать не хочется. Такое впечатление, что он словно начальник над каплями. То увеличит скорость их падения, то снизит её. Так и кажется, что дай ему волю – он прорвется сквозь оконные стекла и занудно начнёт поучать меня. Заведет меланхоличную песнь о том, мол, мне уже тридцать четыре, что надо бы замуж выйти, что в моей жизни всё идёт наперекос. Вон, даже пол – и тот не могу покрасить!
Дурацкий дождь! И мысли такие же дурацкие! Да, в моей жизни многое, что пошло не так, как я рисовала себе по молодости. Много, в чём не повезло. Вечное непонимание родителей, не сильно броская внешность, постоянное отсутствие денег...
Первый неудачный опыт…
Опыт чего? Любви? Или интимной близости, которая не принесла мне ничего, кроме не особенно приятных ощущений. Фу ты, глупость какая! То, что другие вспоминают чуть ли не с упоением, пытаясь при этом остановить расходившееся сердцебиение, я вообще вспоминать не хочу.
Наивная восемнадцатилетняя дурёха, которая по уши втюхалась в кудрявого красавца-шатена – каким местом, интересно, ты тогда думала? Мозгами? Да у тебя этих мозгов отродясь не было, потому как в роддоме этой важной для человека вещью тебя не снабдили! По крайней мере, в восемнадцать лет они отсутствовали точно. Приняла ты влюблённость за что-то серьёзное, вообразила себе невесть что, нарисовала с помощью пылкого воображения картинки, что он будет с тобой рядом вечно, что поедет с тобой на край света...
Какой край? Да он на соседнюю улицу, как оказалось, с опаской ходил, потому что боялся быть пойманным своей женой. Я бы на его месте тоже боялась. Потому что если бы женщина, которая шире мужа раза в четыре, отходила меня скалкой или сковородкой (чем там обычно с неверными мужьями расправляются – не знаю), на месте бы лучше умерла! Да-да, мало того, что тот, кого я, как по наивности думала, что любила, был на девять лет старше – он, как, оказалось, был ещё и женат!
Прервусь пока, да и на работу надо собираться.
3 августа
Чего я свою первую любовь в прошлый раз вспомнила? Говорят, что мысли о прошлом приходят в голову от безделья. Глупость всё это, потому что бездельем тут и не пахнет! Сменщица заболела, всю неделю пришлось за двоих работать. Заплатили бы хоть, а то опять какие-нибудь копейки как обглоданную кость собаке бросят – вот и живи на них.
Правда ведь: какая глупышка я была в восемнадцать лет! Сейчас как вспомню – самой смешно становится. А в молодости было не смешно. Всё принимала за чистую монету. Да и такой элементарной вещи не понимала, что совершаю преступление по отношению к супруге и ребёнку того человека, в которого втюрилась. Мне казалось, что он только для меня одной предназначен. Что я пальчиком шевельну – он уйдёт ко мне. Не может не уйти после ласковых слов, которые говорил каждый вечер. А поцелуи, помню, с каждым разом становились жарче и жарче. И после того, как поцеловал куда-то в такое место, что около ключицы находится, я, глупышка, была готова растаять в его руках, только и ждала его появления. А дальше – больше. Вот уже и блузка расстегнута, вот уже губы его касаются груди, вот и нежные прикосновения где-то в области живота... Ну, и всё остальное, как это и должно быть. Правда, я вместо остроты ощущений, испытала что-то вроде удивления – как-то не так себе представляла я первый раз.
Это я сейчас умная да мудрая стала. Как крокодилица. Да начиталась книжек, да с Юлькой подружилась, которая мед.училище закончила. Всё, что я принимала за любовь – было, скорее, любопытством. И влюблённость едва достигшей совершеннолетия дурочки к опытному, как мне казалось, и такому же любящему меня человеку. Как же взрослой хотелось казаться! Хотя бы самой себе!
То, что я элементарно не достигла определенного порога, при котором гормоны просто бунтуют, я не думала. Не знала, вернее. В то время они, видимо, ещё только-только начали просыпаться, как маленькие детишки просыпаются в своей кроватке при заглянувших с комнату лучах солнца. Просыпаются и протирают кулачками глаза. И улыбаются при этом. Вот вся моя любовь казалась мне такой улыбчивой романтикой, ожиданием чего-то необычного и приятного. А партнеру моему физиологическую потребность надо было удовлетворить. Он, наверное, тогда и испытал всё то, что полагается испытывать в том случае, когда мужчина и женщина оказываются вдвоем в постели. За нас двоих испытал. Мне же почему-то показалось, что эта первая близость – что-то из рода неудач… Что потом будет ещё, и ещё – и что я, наконец, почувствую то, что должна почувствовать.
Фиг вот! Никаких уж очень запредельных чувств моё сердце так и не ощутило. Видимо первый, не особенно удачный, опыт давал о себе знать. А через полгода мой ненаглядный, которого жена, видимо, всё-таки поймала на измене, вообще исчез из моей жизни.
Помню, я мучилась сильно. От того, что его не было рядом. Всё ждала, что придёт. Словно какая-то неведомая сила меня к нему приклеила! Романтизм из души не выветрился, я и продолжала жить надеждами на что-то такое, что – ах-ах! – в моей жизни однажды, наконец, произойдёт.
4 августа
Эх, хорошо, что тетрадочка эта у меня есть. Только ей и могу свои мысли доверить. Наверное, надо было и тогда записывать всё то, что переживала. Хотя – кто это в восемнадцать лет такими вещами занимается? Подружкам – вот им рассказывала о своих чувствах. Помню, кто с любопытством смотрел на меня, кто осуждающе… Да мне всё равно было, как они на меня смотрели и что думали. Плохо было на душе, даже жить не хотелось. Таблетки реланиума даже раздобыла, умереть хотела. Насыпала в ладонь горсточку, зажмурила да хотела уже проглотить. И – о, суетность жизни! – соседка забежала соли попросить. Дала я ей соли, вернулась в комнату, снова взяла круглые таблеточки и вдруг так страшно мне стало! Как же, думаю, вот не подействуют они на меня, а я и не умру, и жить не буду. И придёт мой драгоценный да увидит меня в столь плачевном состоянии и при этом ни на что ни годную. Он, пожалуй, посмотрит на меня, покачает головой – а я как растение лежать буду – да уйдёт. Никому свои переживания, может быть, и не покажет, но рано или поздно поймёт, что это я из-за него такой стала. Волосы ведь на себе от отчаяния оборвет, как только до него весь этот ужас дойдёт.
Только никто ко мне так и не пришёл. И шевелюра мужчины моего любимого, сдается мне, изменениям не подверглась: волосы как были целехоньки – так и остались. И я в растение, по счастью, не превратилась тоже. Наревелась, помню, аж до икоты - и жизнь моя потекла дальше. Сначала, как мне казалось, отдельно от меня. Потом снова ко мне прибилась, и стали мы с ней идти дальше: жизнь и я. В ногу пошли.
10 августа
Помню, как после того случая будто сломалось во мне что-то. Нет, даже не сломалось – это я уж через край хватила – изменилось сильно.
То ли разочарование какое-то наступило, то ли безразличие – но как-то мне всё стало казаться пресным. Другие скажут: «Подумаешь! Да ты если захочешь, ещё сотню мужчин себе найдёшь!»
Вот только мне почему-то не хотелось. Ни искать, ни сотнями измерять. Зашла как-то раз купить себе шаурму. На меня продавец так посмотрел – другая бы на моём месте не устояла бы. Хоть бы пококетничала или глазками постреляла для своего же удовольствия. А во мне даже не ворохнулось ничего. Я ему не улыбнулась даже. Дождалась, когда мой заказ готов будет, положила его в пакет и домой пошла.
Ой, сыр забыла купить Антону Григорьевичу! Завтра с утра забежать в магазин надо.
13 августа
[i]Вчера вечером Юлька заявилась. Она последнее время всё на дежуранстве, работает сутки через трое. Мы с ней бутылочку полусухого вина распечатали, посидели, покурили. Она мне про больницу
