Деревнюшка-на-Холмах

полурастаявшими слипшимися конфетами.

– Не-е, не пойдет. Не успеешь в рот взять, как растают. Придется довольствоваться этим.

И он заставил Пимыча набрать полный рот мелких камешков и на полную мощь включил старенький проигрыватель.

– Представь, что ты на берегу моря перекрикиваешь его рокот! Это очень укрепляет голос! – крикнул Неумов в ухо Пимычу.

Два часа с полным ртом Пимыч орал вслед за Неумовым скороговорки. Неумов так увлекся, что не замечал, как постепенно менялось выражение лица Пимыча. Наконец Пимыч выплюнул камни и заорал, перекрикивая проигрыватель.

– Все! Баста! Ты Ефимыч меня совсем без голоса хотишь оставить!?

– Да что ты, Пимыч. Я ж тебе добра желаю. Ну ладно, на сегодня хватит. Завтрась жду тебя на репетицию. Я тебе к завтрему речь подготовлю.

Но на завтра Пимыч не мог даже рта раскрыть. Острые края камешков изрезали язык, и он распух так, что едва умещался во рту.

Весь день бедный язык Пимыча подвергался народномедицинскому воздействию. Он (язык) перенес попеременное полоскание: содой, марганцовкой, подорожником. Затем Неумов вспомнил о лечебных свойствах крапивы и хрена, и язык покорно принял и эту процедуру, пока Пимыч, морщась, пережевывал эту адскую смесь. Все без толку. Пимыч мог только мычать и таращить глаза.

– Ну, ничего, – сказал Неумов, – небольшие издержки неизбежны. Время у нас еще есть. А пока займемся вот чем.

Он накинул на Пимыча плач, подвел его к зеркалу, напротив которого на длинной веревке был подвешен большой кухонный нож. При виде ножа, глаза Пимыча окончательно вылезли из орбит, и он метнулся к выходу. Но Неумов перехватил его железной хваткой.

– Стоп! Пимыч, не метлеси. Все по методике Демосфена. Я вижу, у тебя плечо иногда дергается. Правда у Демосфена меч был, но ничего, нож тоже пойдет.

Пимыч схватился за сердце и, через силу ворочая языком, просипел:

– Ты чо ишшо и плечо укоротить удумал? Не дамси! Ты меня и так уж инвалидом уделал.

– Да не дрейфь, Пимыч! Методика надежная, это еще Демосфеном испытано!

Он подтолкнул Пимыча к зеркалу, и поставил плечом как раз под нож.

– Говори! – приказал Неумов.

И Пимыч, покорно замычал что-то невразумительное, размахивая руками и подергивая плечом.

В какой-то момент плечо дернулось чуть сильнее, и нож вонзился в плечо Пимыча. Пимыч взвыл и ринулся прочь. Вслед ему еле поспевал Неумов.

В конце концов, Неумов безнадежно отстал.




Глава 12. В которой Деревнюшка подвергается нашествию приведений


Пимыч мчался по Деревнюшке. Его белая простыня развивалась на ветру, и ярко светилась в темноте. Пимыч несся, не разбирая дороги. Внезапно, он запнулся и растянулся во весь рост, при этом, угодил физиономией в какую то жидкую светлую грязь. Белое сметанообразное залепило глаза и стекало с бороденки Пимыча.

Пимыч протер глаза кулаками и метнулся к первой попавшейся хибарке, в надежде ополоснуть физиономию. Это оказалась избушка Федуловны, владелицы единственной на всю деревню коровёнки, и одной из немногих поклонниц Кузлякина.

Федуловна чаевничала. На столе пыхал жаром самовар, рядом стояла глубокая миска с баранками и красивая, прямо-таки роскошная сахарница с надписью «сахарок на зубок», в которой вместо сахара по-обыкновению были сливки. На сливки нацелился Федуловнин кот и только ждал удобного случая.

Федуловна макала баранки поочередно в кружку с чаем, потом в сахарницу со сливками и затем, с большим аппетитом поглощала. Одновременно она бдительно следила за котом, в корне пресекая все поползновения в адрес сливок.

И в тот самый момент, когда Федуловна отправила по направлению к зубам очередную баранку, двери, ведущие из сеней, распахнулись, и на пороге возникло белое приведение. Приведение, страшно вращая глазами и мыча, бросилось к рукомойнику и ожесточенно застучало металлическим язычком.

Федуловна икнула, и застыла с баранкой во рту. Но уже через секунду она оказалась на самом верху крыши избенки, маячившей напротив. Только после этого с крыши раздался громкий и протяжный вой. Неожиданное препятствие в лице Федуловны на пути кота к сливкам было устранено. Дорвался, значит.

Когда всполошившиеся соседи сбежались на крик, их взорам предстала занимательная картинка: на столе важно восседал кот с непомерно раздувшимся пузом. Он, жадно урча, зарылся мордой в сахарницу с кокетливой надписью «сахарок на зубок».

– Во-о-от это да! Федуловна-то со свой жадностью совсем кота довела – уже сахар жрет!

Затем услышали мерзкое завывание, доносившееся откуда-то сверху. А потом разглядели и саму Федуловну, вцепившуюся в крышу.

– Ты чой-то, Федуловна, на крыше-то как оказалась? Звезды чтоль считаешь?

– При-ви-де-ние… – замогильным голосом сквозь баранку прогудела Федуловна.

– Хде? Чой-то ни одного не видать! Слезай, давай.

Федуловна осторожно стала спускаться, но где-то на середине пути её глаза снова выцепили в темноте белое пятно. Баранка вылетела изо рта. Федуловна с диким ревом: «Привидение!» вновь устремилась к верху и уселась на трубу. Больше она ни за какие посулы спускаться не желала.

Тогда вперед выступил Неумов. Он был как всегда в центре событий. Неумов, конечно же, быстро смекнул, что это за привидение и теперь увещевал Федуловну:

– Слезай, Федуловна. Это не привидение.

– Ни за каки коврижки! Я лучша тута посижу. Тута хорошо!

Вмешалась Савишна:

– Дак, чой ты, али там посялиться желашь?

Но Федуловна была непреклонна.

– А чо, и посялюсь! Я баба независима, сама себе хозяйка! Где хочу там и живу. И нихто мяня отседова не сгонить. Правов таких не имеяте! Вот тута жить и буду. Имею право на жалище, я-то законы знаю, меня не провядёшь!

– Слышь, Федуловна, да это ж совсем не привидение, – снова начал Неумов, – это ж Пимыч наш, свой собственный, деревенский, просто он накидку белую нацепил, навроде б как халата медицинского.

– А чо ж тогдысь, он по человечески-то не говорить, а токмо мычить, как корова. Да вот оно, вот оно! – снова завопила Федуловна.

И все увидели, как из темноты появилось белое страшилище, размахивающее руками и изрыгающее нечленораздельные звуки. Толпа дружно выдохнула: «А-а-а!» и рванула в рассыпную.

Пимыч, напуганный не меньше, что-то силился крикнуть им в след, но из его горла рвалось нечто хриплое.

– Да стойте вы! – заорал Неумов, – это ж Пимыч!

Но его уже никто не слышал. Толпа растворилась в темноте. Они остались втроем, Федуловна на крыше и Неумов с Пимычем на земле.

– Слезай, Федуловна, иначе все кости затекут. Смотри это Пимыч, – и Неумов сорвал с Пимыча простыню.

– Не верю я тебе.

– Ну, как хошь. А, между прочим, кот все сливки сожрал, а собаки с улицы забежали и со стола баранки таскают.

Не успел Неумов произнести последнее слово, а Федуловна уже неслась к дому, размахивая на ходу вицей. Вот так и закончилась эта история с привидением.

Утром обнаружилось, что Пимыч шлепнулся ночью как раз посередь известковой лужи. А как оказалась на дороге лужа извести, так и осталось тайной, пока сама Федуловна через неделю не призналась, что, не смотря на всё своё уважение, втихушку спёрла у Кузлякина со двора ведро известки, да запнулась в темноте. И разлила злополучную известь на дороге.



Глава 13. В которой Пимыч предъявляет иск


История с привидением неожиданно подняла рейтинг Пимыча среди деревнюшкинцев. Кузлякин тоже решил поразить воображение электората. Он съездил в райцентр и приехал оттуда очень довольный.

На следующий день деревнюшкинцев собрали под кузлякинским навесом и продемонстрировали видеозапись, на которой Кузлякин на фоне огромной летающей тарелки лично здоровался с инопланетянами. При этом инопланетяне лепетали что-то на непонятном языке, а голос за кадром переводил хвалебные речи в адрес Кузлякина.

– Дешевый трюк, – констатировал Неумов, – обыкновенный монтаж.

Но рейтинг Кузлякина так стремительно взлетел вверх, что никто Неумова даже слушать не стал. Но вот сам Кузлякин после слов Неумова задумался.

На следующий вечер, когда Пимыч уже по темноте возвращался от Неумова, он увидел, как по черному небесному бархату пронеслась белая тарелка, за ней следом другая. Одна за другой тарелки упали за холмом.

Пимыч бросился обратно к Неумову. И уже вдвоем они выскочили на улицу и понеслись вниз по холму, туда, где в ночи мигали яркие огни, и периодически вырывалось пламя. В свете пламени копошились какие-то фигурки

– Глянь, – прошептал Пимыч, который уже мог более-менее членораздельно ворочать языком, – инопланитяни, глянь, глянь, чой-то они робят?

- Да тише ты, не гундось, тут надо б тихо. Ты, Пимыч, все примечай. Потом уфологам напишем, обскажем все как есть.

– Комусь, комусь? И хто ж энто таки ухологи? Уху чоли хлебают без меры?

– Да погодь ты, Пимыч, глаза-то разуй, уши раскупорь да и запоминай, что видишь. А про уфологов, я тебе потом обскажу.

Пришельцы были далековато, до наших разведчиков доносились лишь обрывки непонятной речи.

– Нуку ики какак накам выкыбикиракатьсякя откосюкюдака.

– Дака неке стоконики. Декенекежкики в каркамаканеке ики ладканоко. Закатоко покохокохмикилики, ака прикидукуркики поковекерикилики.

– Это они по-каковски? – снова зашептал Пимыч.

– Да по инопланетянски, надо полагать, – отозвался Неумов.
Потом что-то страшно взревело, заскрежетало, вырвался огонь, и инопланетяне растворились в ночной мгле.

– Тарелка взлетела, – прошептал Неумов, – видал, сколько огня из сопла вырвалось.

– Какое еще такое сопло, сопли наверно? – усомнился Пимыч.

– Да какие сопли. Сопло это у ракеты штукенция такая, оттуда завсегда огонь при старте вырывается. Улетели… Пошли однако, Пимыч на боковую, завтра поглядим, что там.

Утром посреди пустыря Пимыч с Неумовым увидели огромный выжженный круг и отходящие от него непонятные фигуры.

– Знаки… – прошептал Неумов, – ты, Пимыч, об этом пока никому ни слова, а я обмозгую, как это все уфологам сообщить.

– Да каки-таки знаки, потрава это, все посевы потравили. Буду в суд на энтих инопланетян подавать.

– Да какие посевы, ты что, Пимыч, сбрендил, здесь жа бурьян один.

– Да ну и чо, а мы скажем, што здесь культурны, стало быть, растенья произрастали. Пусть раскошеливаются инопланетяне треклятые, а то ишь, разлетались.

И Пимыч закричал в небо, размахивая кулаком: «Желаете летать – платите нам землянам! А то много вас таких на дармовщинку. Так и шастають по нашей атмосфере туды-сюды!».

И Пимыч побежал составлять иск, но как назло чернила в ручке закончились, и Пимыч решил, что иск подождет, и направился к избирательной избе, где уже бойко судачила и перемывала свежие новости вся передовая деревнюшкинская общественность.

Кузлякин был тут же, он так и норовил попасться на глаза Пимычу с Неумовым. Мужички несколько раз ловили на себе его въедливый испытующий взгляд, но делали вид, что не замечают. Потом вдруг в людном месте появилась Федуловна и заверещала, мол, ночью над Деревнюшкой носились тарелки пришельцев и она собственными глазами их видела.

– Это они к Кузлякину прилетали. Точно, к нему. Они его дюже как уважают, обещали Деревнюшке помощь оказать, в ейных инопланетянских рублях, ежели, мы Кузлякина выберем, – стрекотала Федуловна.

Федуловну обступили,