шестой лунной экспедиции с подписью: "Порфирию Иванову от Митчелла, Шепарда, Руса". Эту фотографию видели минимум десять новосибирцев, с которыми я разговаривал лично, кто был на хуторе и смотрел фотоальбом Учителя. Примерно в 1987-1988 годах фотографию кто-то вырвал из альбома.
Завещание
«У нас с вами психическая ненормальность: верить неодушевленной тряпке, мертвому, а не живому. Не чуда ищу, а живого человека. Моя Идея, чтобы не было на Земле ни больниц, ни тюрем, этих самых невыносимых для человека мест. Надо жить свободно. Вот чему нас Бугор учит».
Однажды, на улице Горького встретились два давних знакомых: профессор Краснушкин и бывший его пациент с Матросской тишины. Врач, кутаясь в шубу, спросил:
— Порфирий Корнеевич, неужели твоим ногам не холодно?
— А ты проверь.
Профессор нагнулся. Ступни ног оказались тёплыми и розовыми, даже снежинки на них таяли.
— Раз ты моим ножкам поклонился, то придёт время, когда все белые халаты признают моё здоровье.
* * *
Это было в Москве, жила я тогда на Тополевом переулке, дом 12. Прихожу: полный переулок машин. В чём дело?
— Учитель приехал!
Стою в дверях, не раздеваюсь. Смотрю — седой человек с длинной бородой, большой такой, кажется, всю комнату заполнил.
— Деточка, что с тобою? А я тогда столько лекарств принимала, Боже мой! Как только та фабрика успевала их изготавливать?
Попросил принести ему тазик с холодной водой, помыл мне ножки и говорит:
— Иди на улицу, немножко постой, подыши.
Была Зима, снег. Я пошла без тапочек, без всего по лестнице со второго этажа. Стала всё делать, как сказано. Дышу, а сама думаю, что люди скажут, если увидят? Посмотрела — никого.
Вернулась, Учитель спрашивает:
— Ну, как?
— Хорошо.
— Вот теперь каждый день ты это делай.
Он тогда советовал ноги мыть холодной водой только до колена, холодная вода — это твоё пробуждение. Вечером в пятницу покушал и жди воскресенья, как праздник. В полдень выходи на Природу, с высоты мыслью тяни через гортань Воздух, проси: «Учитель, дай мне моё здоровье».
«Проси того, в кого веришь. Если веришь мне, как инициатору этого дела, то проси меня. Вы перед Природой не заслужили, она вас не слышит».
Моя соседка, когда заболела, не просила Учителя о своём здоровье, хотя он ей говорил:
— Проси меня!
— Ей родственники приносили разные лекарства, она их принимала, а он ей:
— Не принимай их, не надо. Не надо! Ну, попроси меня! — но она не просила, и сын не просил. Никто из них не просил...
Потом Учитель ещё приезжал в Москву, многих людей принимал.
Приходили к нему тысячи писем. Он их складывал в мешках на чердаке. Участковый однажды их все забрал.
Учитель стоял у открытого окна и читал письмо от женщины из Магнитогорска:
«На просьбу мою ты прислал мне своё учение. Я стала его упорно выполнять и у меня открылись глаза — теперь я вижу, теперь я здоровый человек. Ты есть Бог для народа по делам твоим. Мы всё теперь тебя называем Богом Земли».
Ворота отворились, вошёл мужчина с дорожным чемоданчиком.
— Учитель Иванов здесь живёт?
— Заходите, — Учитель отложил письмо и подошёл к нему.
— Скажи, кого люди называют Богом Земли?
— Мне ещё дед говорил по делам надо судить. А что?
— Да, ты проходи. Издалека приехал? — он принимал всех людей, кто к нему обращался. Обязательно накормит и уложит спать.
«Я живу не для себя со своим здоровьем, я жду молодёжь. Цель и задача перед всеми — изменить поток гнилой жизни, зависимость убрать, а независимость на ноги поставить. Пусть она между нами и Природой процветает. И капитал, вся экономика умрут от этого вот дела.
Рождение нового человека (вторая версия)
На Чивилкином Бугре на чистом атмосферном условии должен родиться человек так, как хочет сама Природа. Он родится не в мягких подушках, а в Природе: Воздух, Вода, Земля. Он признает меня, мой заложенный для этого труд и попытается остаться таким, как я.
Это будет веха для всех людей. Он не будет горд, а мы через него сделаемся родные, вечно живущие друзья. Он станет первое лицо и поведёт нас за собой на Бугор».
«Рая спросила согласия Учителя, чтобы убить в себе это семечко, а его Идея наметила это дитя сохранить. Люди стали мыслью его в чреве держать. Этот человек от аборта спасённый для Жизни».
Делалось всё открыто, и администрация, и хуторяне — все знали о задуманном. Сегодня он сам был в исполкоме, получил разрешение и поддержку у председателя, а назавтра у роженицы отходят воды.
Учитель спешит на полуторке, на такси, в голове Бугор и мать Рая.
— Куда я еду — и сам не знаю. Что я могу сегодня доказать, если люди не верят?
15 июля 1975 года. На бугре всё готово. Мы все люди желаем видеть между нами такого человека.
Жара. Роженица на вершине Бугра, на обозрении всего села. Шесть часов вечера. Раю обливают водой, но пока принесут следующее ведро, она успевает высохнуть. Учитель поглядывает по сторонам. Власти ждать себя долго не заставили. Приехали милиция, скорая и люди в штатском. Председатель сельсовета набросился на Паршека с кулаками:
— Секта!
— Какая?
— Не знаю! Женщину в роддом, Иванова в отделение.
Мальчик родился в больнице. Все там переполошились приездом будущей матери под конвоем. Чем закончится?
Из дверей вышел быстрой походкой врач и на ходу произнёс:
— Мальчик!
Но врачу тут же дали сигнал, чтобы он замолчал. Он не знал, что мы здесь дожидаемся результатов родов. Врач ушёл, а за ним появилась санитарка:
— Передайте всему своему восьмимиллионному народу, что всё свершилось.
Учитель вернулся уже за полночь. Мальчика нет, Раи нет, Учитель оштрафован на 30 рублей за появление в исполкоме в трусах.
— Моего сына всё равно отдадут, это семя в Природе предназначенное. Он придёт в полном порядке сил — в 2000 году ему будет ровно 25 лет.
Наутро Рае принесли девочку. Она во время родов потеряла сознание и не видела, кого родила.
«Это есть тайна, тайна природная и нужно её сохранять. Всё скрыто тайной».
Гонения
Учитель собирается ехать в Москву, рассказать о своей Идее. Его снимают с поезда и помещают в Новошахтинскую психиатрическую больницу. Сначала даже гулять разрешали, но потом стали делать инъекции. Он их умоляет не колоть его:
— Вы же меня сюда как здорового положили.
А ему в ответ:
— Если мы тебе не сделаем прививку, и ты умрёшь, то нас посадят, а если ты умрёшь после нашей прививки, то нам ничего не будет.
Начались тяжелейшие дни его Жизни. Мороз за тридцать. Он лежит с высокой температурой на голой кровати, один матрац под ним. Холодина в палате невозможная — полопались трубы. К нему никого не пускают, и его не выпускают на улицу к его природному источнику. Условия складывались не к лучшему, а к худшему. Состояние такое, что думали, суток не проживёт. Испугались и выдали его на руки Валентине. Даже паспорта при выписке не дали, зачем он ему теперь?
Учитель посылает за близкими, чтобы проститься:
— Что я могу, если меня люди не пускают?
— Учитель, да как же это так? Ты же нас учил жить! Мы все поумираем, а ты будешь жить!
— А что мне делать?
— Идти в Природу!
— А вы со мной пойдёте?
— Да, Учитель.
Сам он не мог встать, такая слабость. Брали его под руки и выводили на одну–две минуты на крыльцо подышать. Выводили каждые два часа. Как только он почувствовал в ногах немного сил, стали спускаться вниз на снег и там его обливать.
На третий день он дошёл до калитки, развернулся и пробежался по дорожке. Двое суток продолжалась борьба за Жизнь. Рядом постоянно были Марк, Сашка, Петро, Валентина. У Учителя появилась свежесть здорового человека:
— Привезите ко мне главврача. Пусть посмотрит, как Природа и свобода способны дать Жизнь человеку.
Врач был очень удивлён, увидев во дворе бегущего по снегу Иванова. Сели пить чай, завязался разговор.
«Я шёл на смерть в холод и получил свои прежние качества. Все это видели, и лечащий врач Александр Иванович. Он стал меня своей техникой обстукивать, прослушивать. Сам врач эту снежную систему проверял. Он видел, как это всё завоевывается.
На Чивилкином Бугре жизнь даётся любому человеку, лишь бы он взобрался на этот Бугор. Он поднимет руки свои и скажет громко:
— Моя Победа!
Сейчас я в это самое время нахожусь в маленьком хуторе Верхнем Кондрючем. Этот дом построен для всех тех, кто меня знает, но еще больше для тех, кто не знает и даже ещё не родился. Я сам мысль свою развиваю. Для меня, моего тела нет никаких преград. Мыслью своей могу быть везде и всюду.
Людям нужно многое. Они стараются иметь и то, и другое, и ещё стараются иметь третье. Но веревка может лопнуть, То, что мы с большим трудом создаём, может исчезнуть с лица Земли в одно мгновение. Кто тогда поможет человеку? Мы в жизни нашей не гарантированы, на авось надеемся.
Я тоже ошибаюсь, и Природа меня за это крепко стегает. Но, если человек Природе нужен, она его сохранит любыми средствами. Природу обмануть нельзя, скорей она обманет людей.
Мы смеёмся над ней. Посмотрите глазами, вы увидите правду. Вокруг нас растут города и села. Мы складываем наши спутники, атомные ледоколы. Это хорошо? Разве это счастье — эта надоедливая и однообразная жизнь? Рожаем детей и посыпаем их в бой в Природу. Сегодня мы её, а завтра она нас поодиночке, естественным порядком, один за другим, все там будете в прахе.
Люди раньше со своим знанием в Земле копались, а теперь в Космос пробрались. Летают там, в невесомости — в мешках, с оружием в руках, с приборами. Это не достижение наше с вами. Никто не смог оставаться там в своём живом энергичном теле.
Чивилкин Бугор — он не на Луне, он не на Юпитере, он на нашей Земле, он друг всей Вселенной, всего бесконечного пространства, для жизни вечно неумираемое место.
История старого покроя заканчивается, сейчас перед всеми Истина раскрывается на живом факте. Эволюция. Моя Идея — сознательное бытие, а люди всё сделают, конца нет практическому Учению.
Вслед за Учителем взошла на Бугор Валентина.
Нас двое: Учитель и Валя. Пошёл третий месяц — мы не кушаем. Похудели телом, но зато силы естественные при нас остались. Чужое ушло, никаких нет заболеваний. Мы не едим сознательно никакой пищи, ни Воды никакой, кроме окружающего нас Воздуха. Нас только двое таких вот, за всё это сознательно терпим ради спасения всего нашего детского Мира. Ваше дело — как вы хотите: кушайте, пейте. А вот не кушать — это надо заслуги, да ещё какие — природные. Мы эту вахту несём правильно.
Умирать Валентина не будет за свою сделанную работу. Она первая пошла за Учителем».
Только в начале восьмидесятых стали приходить те люди, которых он ждал всю жизнь. В то время на него был наложен домашний арест. Выходить за ворота нельзя, принимать никого нельзя. Вся свобода — тридцать метров около дома.
Он пишет письмо на XXVI съезд партии о закалке–тренировке со словами: это мой подарок всей советской молодёжи. В ответ приехал на чёрной волге генерал из области с заготовленным направлением в дом распределения. Вы думаете, что это интернат для престарелых? Нет, это такое место, что хуже его нет нигде. Если человек туда попадает — полная изоляция: ни писем, ни посылок, ни свиданий, раз в год встреча с женой или детьми.
Валентина копала в саду и видела Учителя под яблоней. И так он плакал, так он умоляюще просил:
— Матушка, родимая ты моя Природа! Ты же меня родила, ты
