Мир сошёл с ума. Опять?! Глава 7

А вот куда несколько нетерпеливо, агрессивно и строптиво спрашивается пойти ставшему со вчерашнего дня кристально честному человеку, каким стала и что важнее, ощутила себя Прасковья, то это вопрос из вопросов. И кристаллизация её душевных характеристик — это не фигура речи и даже не дань требованиям внутреннего оптимизма человека, который является серым кардиналом внутренней политики человека, его мотиватором к реализации себя и своих положений о себе природы, а вот не может Прасковья, как и всякая девушка, особенно знающая цену себе, в рассвете жизненных сил и взглядов на себя, и на мир вокруг и в себе, останавливаться на полумерах. И если так уж было суждено и вышло, и её жизненный путь отныне лежит через дорогу объективности, то она выберет в качестве инструмента лицезрения мира самый тончайший и чистый, как слеза ребёнка инструмент – собственную самокритичность и вредность, как почему-то называют её высокие стандарты общественного качества, которые она примеряет не к одной только себе. 
И что самое сложное для Прасковьи в этом моменте, так это то, что всё это для неё случилось очень неожиданно и как это всегда говорят, не к месту и не вовремя. И если насчёт не к месту, то это ещё можно понять – она оказалась для себя в новых условиях жизни и возможно, что выживания, как личности – тогда как характеристика не вовремя, определённо содержит в себе отговорку человека, который хочет сам планировать свою жизнь, а тут ему вот такое навязывают.
А между тем, Прасковья нельзя сказать, что была какой-то особенной или талантливой врушкой, а дело в том, что она была девушкой не тронутой опытом и информационной составляющей мира, задачей которой служит сформировать под организующую систему миропорядка личность человека, потребителя этой информации и качества жизни, также определяемой этой информацией, являющейся по сути её оберткой. И получается, что нравственное начало и честность Прасковьи шла в парадигме той информационной составляющей, которую формировала среда её существования, и жизни до этой поры, до времени. А это между тем в чём-то навязанное определение себя, как социального человека, в отличие от природной составляющей человека. И это одна из причин, по которой Прасковья не могла себя зачислить в человека девственно чистого в плане реализации своих нравственных начал, где она, что видит, так и называет, а что слышит, то это ни от кого не скрывает. В общем, эволюционные процессы в области духовности, где через этикет и правила поведения регулируются процессы взаимоотношений и воспитания людей, не могли пройти мимо Прасковьи и в какой-то части её зацепили, оцивилизовав её в своей части.
Но и это ещё не всё из того, что присутствовало в Прасковье и в некоторой, часто в большой и важной степени затмевало ей взор на окружающие её вещи и действительность. И мешало ей смотреть на мир впереди себя и что для неё крайне важно, ожидающий её мир, так это её право на свой внутренний мир и индивидуальность. А если более понятно, то иллюзии и надежды на своё светлое и важное не только для себя будущее. И эти душевные начала в Прасковье и становились для неё, хоть и двигателем её движения вперёд, но чаще большим препятствием в верной оценке действительности и реальности данных вещей и событий. Где уже её мысль о том, что лежащий перед ней мир ждёт её и для неё везде двери в нём открыты, являлась по своей сути обманной иллюзией, которая только через опыт, и часто через горький опыт, могла развеяться.
А тут ещё плюс ко всему этому наличие у неё ложных понятий и представлений о мире вокруг и других людей, с их-то представлением о мире, правде и лжи. И тут пойди разберись, что есть правда и что есть ложь, если у каждого своя личная и природная основа понимания построения миропорядка и образующих его законов принципа. И будет лучше и верней пока не делать однозначных насчёт всего этого выводов и посчитать её багаж знаний и понимания мира частично за свои простодушные заблуждения, как результат только собственной обдуманности и местами неразумности, без участия жизненной практики и опыта, что есть путь ошибок к становлению собственного я.
И теперь, после приведения в качестве примера только самой малой толики из всего того, что определяло внутренний мир и нравственное мировоззрение Прасковьи, становится понятным, какой шок и сложность восприятия себя и мира испытала Прасковья после того памятного дня, когда на неё не только была обрушена новость о том, что с этого часа и дня, до скончания действия этого эликсира правды, как минимум, вы не сможете быть нечестными и кривить душой.
И вот на кой чёрт ей всё это надо, и с какой стати такая напасть на неё натолкнулась, то пойди ответь на этот вопрос. И ладно пусть Прасковья себя и про себя считала себя нечто особенной и такой как она больше нет во всём мире, но в этом нет ничего такого удивительного – такая обязательность в каждом первом человеке встречается, и это не просто честно, но и истинная правда. В общем, Прасковья, если не опираться в её определении на этот внутренний стержень собственного оптимизма, который заложен в человека в качестве двигателя его внутреннего прогресса и сгорания, была не лучше и не хуже кого-то из других людей в своём возрасте мечтания и воображения насчёт себя всякого удивительного с запасом и вызовом всякой серой реальности. Хотя, впрочем, некоторые представители человечества были лучше, а некоторые хуже неё объективности и честности ради, по весьма странной по своей необъяснимости шкале измерения морально-нравственных начал. 
И вот спрашивается в очередной раз, куда пойти и податься вот такому человека, как Прасковья, кого так вдруг осчастливили вот такой отдельной от всех других суперспособностью. На что сразу ответ не просто не найдёшь, а когда тебя переполняет возмущение, то пока ты не выпустишь из себя пар, ты не будешь способен на любого рода размышления.
– Ну, спасибо, папа! – с той самой противной тональностью голоса, похожей на спазм ваших нервов и сжатие носа пальцами рук, на манер манерных и повёрнутых на преклонение перед архитектурой снобистского ума людей, вот так по выходу из дома начала себя коверкать и делать всем за себя больней Прасковья, выражая таким образом крайнее недовольство самоуправством своего родителя. В очередной раз убеждаясь в одной истине, касающейся их бесправия насчёт решения своих родителей насчёт своего появления на свет. Меня мол, тогда никто не спрашивал, и как сейчас я опять убеждаюсь, не собирается и дальше спрашивать, что я на то или иное действие думаю.
– Вот не мог ты ничего другого придумать, как только одаривать нас тем, что не только не даёт никаких плюсов, а наоборот, представляет для человека опасность. Честность. И что я с ней буду делать? – задавшись этим вопросом, Прасковья начала смотреть по сторонам, с желанием найти то место, куда можно будет запихнуть эту свою дарственную.
И судя по тому, что Прасковья вскоре фыркнула, то она не нашла для себя здесь сколько бы приличных мест, куда можно было бы приложить эту свою способность видеть мир вооруженным так выпукло взглядом.
– А у нас всё также чисто. – Сделала вывод из того, что сейчас перед собой видела Прасковья. После чего она бросила свой взгляд через номинальную ограду своего дома и начала уже там искать место приложения этой своей способности. А вот там пространства для манёвра её внутреннему побуждению и исходящей из него мысли, было куда как больше.
– Может получиться как-то эту свою способность с кем-то разделить. – Рассудила Прасковья и сразу же натолкнулась на свои предубеждения насчёт впереди и здесь лежащего чужеземного для неё мира. Который для её вот такого эксклюзивного случая в чём-то даже играет ей на руку. Иноземец и иностранец в здешнем случае, по своему определению далёкого по разумному и этическому началу для местных реалий человек, не сможет вас обмануть у вас дома хотя бы из-за трудности перевода чего он может (хочет он это понятно, вас обмануть). Да и его ход мысли совершенно другой и его ещё нужно уразуметь.
И поэтому иностранец, пытающийся организоваться и акклиматизироваться в новой для себя жизненной реальности, вынужден быть во всём честным с людьми собой определяющими местную жизнь и правила жизни в ней. И это должно помочь Прасковье в деле не слишком выделяться среди общей тенденции жизни – облачаться в информационную повестку дня, которая в сегодняшнем мире и является вашим внешним определением и одеждой, по которой вас встречают и все надеются, что и будут провожать вас по тому же уму вашей сообразительности.
– Пожалуй, здесь это будет сделать сложно. – А вот и та самая предвзятая упёртость Прасковьи. – Моё предложение «разделить» несёт под собой предложение взять на себя часть ответственности. А этого никто не хочет для себя, даже если твоя ответственность компенсируется с лихвой новыми для себя правами. – На этом месте Прасковья тяжко так вздохнула, и без лишних вопросов со стороны людей всегда сильно волнующихся при виде тяжко и на полном серьёзе вздыхающих молодых девушек (а разве не ясно, в какую одну только сторону они всегда смотрят и затем вздыхают), пошла вперёд по тропинке. Через минут пять-шесть возвращаясь к тому, что так и недодумала.
– Ну так всё-таки, куда мне податься? – задалась повторно этим вопросом Прасковья, остановившись на одном из уличных перекрёстков. Где одно направление для её движения было открыто с помощью зелёного сигнала светофора, другое, само собой, было ограничено красным светом, а чтобы пойти назад и вернуться, то Прасковье было необходимо это захотеть и вспомнить тут же, что она дома забыла.
Но как выясняется и демонстрируется внутренним характером Прасковьи, то у ней свои личные подходы к выбору для себя дальнейшего пути, которые строятся на основе…Скажем так, маневрирования того, что в голову придёт.
– В театр, в актрисы? – вышло на первый план размышлений Прасковьи это предложение. – В журналисты? Во врачи? Или на худой конец в шпионы. – А вот последний вариант умилил Прасковью своей неприхотливостью и упрощением того, что по своему факту есть очень сложная и опасная штука. Хотя о шпионах все мы, обыватели, знаем только из художественного представления в кино, и получается, что из иллюзии, и тогда имеет смысл пересмотреть ближе в свою сторону представление об этой специализации своей жизни. А учитывая девичий максимализм, который с обретением весны в себе Прасковьей, в ней с вечера до утра присутствует и будоражит её сознание принцем на чёрном кабриолете, агентом 007, то эта мысль ей пришла в голову совершенно не случайно и не как следствие событий за вчерашним обедом в их доме. А Прасковья постепенно шла и убеждалась в том, что стать разведчиком это и есть её предназначение (заткнуть бы какого-нибудь агента 007 в агенты нулевые). И теперь ей осталось решить только один, самый наиважнейший и в чём-то провокационный и предательский для себя вопрос: И в какую разведку мне податься?
Но так как ответ на этот, наконец-то, заданный вопрос, последовал немедленно, без раздумья и возмущённо-утвердительно: «За наших, за кого же ещё!!», то было