Глава 19. Питомник боевых собак

ряда клеток. После этого Антоний мягко, но решительно, повлек Клеопатру в сторону выхода.
  Когда они уже оказались за воротами питомника, Клеопатра с наслаждением вдохнула свежего воздуха, показавшегося ей необыкновенно сладким после отвратительного смрада по ту сторону стены.
  - Скажи, квестор Антоний, а вы уже испробовали их в деле? – спросила будущая царица Египта.
  - Я знаю, что их испытывали, хотя сам при этом не присутствовал, находясь в это время в Галлии. Смотреть пришел Красс. Два десятка собак атаковали табун лошадей. Четыре собаки тогда были потеряны: кони их затоптали. Но остальные заставили табун разбежаться и растерзали восьмерых коней.
  - Но как Рим сумеет использовать собак против парфянской конницы, если их не больше трех сотен, а парфян тысячи, и все они закованы в броню, как и кони их катафрактов?
  Антоний улыбнулся:
  - Красс предусмотрел все. Кони, даже если их много, всегда убегают от волков и других хищников. Атакующие собаки для них не лучше волков, поэтому страх перед хищниками станет для лошадей сильнее воли всадников. Они начнут разбегаться, и боевое построение парфян будет разрушено, а оно – главное в битве. Римляне победили Персея потому, что легионы Эмилия Павла разорвали строй македонской фаланги. Броня коней не очень им поможет. Ноги и подбрюшья все равно не будут защищены от собачьих клыков. В броню парфяне одевают только коней катафрактов, но не легковооруженных лучников, у последних они перед собаками беззащитны. К тому же, на собак наденут стальные шлемы и ошейники с прикрепленными острыми лезвиями, которые добавят парфянским лошадям увечий. А всадник, сброшенный конем, будет разорван собаками или добит легионерами.
  Клеопатра задумалась:
  - Но ведь парфяне осыплют собак стрелами и будут разить их мечами.
  Этот вопрос не стал для Антония неожиданным.
  - Парфяне в большинстве своем зороастрийцы, как и их предки персы. Их вера не позволяет им ударить или убить собаку. Конечно, в бою им все равно придется это делать, но замешательство в первые мгновения все равно будет. А отвлекшимся на нового врага всадникам будет труднее противостоять нашим легионам.
  - Римляне – великие стратеги, - восхитилась принцесса. – Теперь я вижу, что Рим способен привести к покорности все народы мира, и отдаю должное полководческим достоинствам Красса, хоть он и невежа. А ты, Антоний, в будущем сумеешь превзойти и его, и Помпея, и даже Цезаря.
  - Царица Египта, ты так прекрасна, - начал Антоний и запнулся. 
  - Смелее, квестор! Ты ведь хочешь признаться мне в любви? – подбодрила его Клеопатра.
  - Да! Хочу!
  - И если я соглашусь разделять с тобой ложе, ты будешь способен выполнять все, что я потребую от тебя как от военачальника и политика?
  - Я готов, если это не станет помехой моему служению Риму.
  - Тогда ответь мне на вопрос, - лукаво улыбнулась Клеопатра. – Предположи, что речь пошла о союзнике. Например, армянском царе Артавазде. Ты его знаешь?
  - Я о нем слышал и знаю, что он объединится с Крассом в войне с Парфией.
  - Так вот: представь, что парфяне побеждены и этот союзник стал больше не нужен. Если я попрошу тебя вызвать его на переговоры, схватить, заковать в цепи и подарить мне, чтобы я могла бросить его в темницу, ты это сделаешь?
  - Зачем?! – с удивлением вскрикнул Антоний. – Он сделал тебе что-то плохое? Он твой враг?
  - Нет, наши с ним пути никогда не пересекались.
  - Тогда я не понимаю…
  - Доблестный Антоний, - с улыбкой сказала Клеопатра. – Для того, чтобы меня понять, нужно меня знать. Я не смотрю на этот мир взглядом пасущейся ленивой овцы. Я пытаюсь вникнуть в природу вещей и явлений, изучить их изнутри, чтобы постигнуть то, что на первый взгляд может казаться неведомым. И самое занимательное из явлений – не глубинная суть предметов и не соотношение природных стихий, а душа человека со всеми ее загадками.
  - Царица, я наслышан о том, что твой ум и знания не уступают твоей красоте, - ответил Антоний. – Но при чем здесь армянский царь Артавазд?
  - Я хочу изучить, что будет испытывать человек, который только что пользовался всеми благами, которые дает царская власть и величие, и вдруг за одно мгновение оказался лишен всего, включая свободу, и превратился в вечного узника темницы. 
  - Да что ты хочешь увидеть? – с недоумением спросил римлянин. – Он просто за несколько недель, а то и дней, зачахнет и умрет.
  - Этого я ему не позволю. Время от времени я буду ненадолго извлекать его из темницы, но перед тем, как ввергнуть обратно, окружать почестями, вести с ним философские беседы и иногда использовать как любовника.
  - Что?! – крикнул Антоний и побагровел от гнева.
  Клеопатра рассмеялась:
  - Вот видишь, квестор, мы с тобой даже не стали любовниками, а ты уже считаешь себя вправе распоряжаться моей свободой. В этом вы, римляне, ничем не отличаетесь от варваров, потому что смотрите на женщину как на свою собственность. Но принцесса и будущая царица тем и отличается от обычной любовницы, жены или гетеры, что выбирает она, а не ее, и тебе придется к этому привыкнуть, если ты хочешь иметь доступ к моему телу в то время, когда я буду готова счесть это нужным.
  - Допустим, прекрасная дочь Египта, я приму то, что ты намерена допускать на свое ложе и других мужчин, - наконец отошел от шока Антоний. – Но я все равно не способен понять те странные дела, которые ты намерена совершать или уже совершаешь в отношении иных людей. Из твоих слов я увидел, что тобой движет любопытство. Но насколько далеко оно может зайти?
  - В том и дело, благородный квирит, что в вашем Риме преуспели в искусстве причинять врагам телесные мучения, не задумываясь о том, что они все равно краткосрочны перед потоком времени, потому что рано или поздно венчаются смертью. А вот мучения, причиняемые душе, можно продлить вечно. И я хочу время от времени наблюдать и искать подтверждение моей догадке, как перед аквариумом его владелец смотрит на рыб, для которых он создал особый замкнутый мир.
  Сложно описать чувства, которые в этот момент обуревали Антония – столь они были противоречивы. С одной стороны, изощренные склонности ее незаурядной натуры вызывали некоторый ужас. Но одновременно как-то странно притягивали. И над двумя этими разнонаправленными восприятиями парило бешеное вожделение. И речь не только о ее теле, при этом и душа принцессы выглядела какой-то манящей черной бездной, в которую римлянину хотелось нырнуть с головой.
  Квестор Цезаря вдруг вспомнил, что у египетских фараонов и царей потомки считались законнорожденными и имели право на трон, только если происходили от браков братьев и сестер. Существовало ли это правило и в нынешние времена? Тогда Клеопатра вполне могла оказаться плодом множества кровосмешений в разных поколениях, и это легко объясняло бы необычные свойства ее личности. Антоний этого не знал, но спросить принцессу, жив ли еще давний обычай, так и не решился.
  -Царица, я восхищен тобой и готов принять тебя такой, какая ты есть, - хрипло сказал он, сгорая от умопомрачительного желания немедленно слиться с ее телом.
  Клеопатра же поняла, что одержала победу. Теперь свое торжество ей оставалось только закрепить.
  - Тогда, доблестный римлянин, если ты никуда не спешишь, я готова вновь принять тебя в моем доме, - подвела она итог и с удовольствием заметила, как начал расплываться взгляд Антония в сладостном предвкушении того, что должно было произойти дальше.


  Когда Антоний покинул дом, Клеопатра встала с ложа и, немного пошатываясь, подошла к столику, на котором лежала небольшая шкатулка.
  Только что она испытала невероятные ощущения, которые давала близость с крупным, могучим и властным мужчиной. Казалось бы, можно закрыть глаза и накануне приближающегося сна предаться воспоминаниям о недавних мгновениях в объятиях Антония.
  Но принцесса все же чувствовала, что ей чего-то не хватает. Более того, она даже знала – чего.
  Положив шкатулку возле ложа, она кликнула слуг и велела привести к ней молодого красивого раба, которого она недавно купила на невольничьем рынке. Трое крепких слуг быстро убежали и вскоре привели этого раба. По знаку Клеопатры с него сорвали всю одежду, а руки и ноги крепко скрутили веревками. После чего юношу довольно грубо швырнули на ложе принцессы.
  Слуги удалились. Клеопатра с любопытством разглядывала обнаженное тело невольника. Сложен он был прекрасно, хотя иначе, чем Антоний. Если квестор Цезаря был подобен Геркулесу, то этот скорее походил на Феба-Аполлона. Потом принцесса без спешки скинула с себя одеяние, скользнула на ложе и прижалась всем телом к связанному юноше, с удовольствием ощутив его возбуждение от ее объятий.
  Но произошло совсем не то, чего он ожидал.
  Рука принцессы нащупала нож, который она до этого вынула из шкатулки, и совершила молниеносное движение, умело надрезав рабу жилу на шее. Тут же брызнул фонтанчик крови. Юноша несколько раз дернулся, а потом затих. Он был мертв.
  Клеопатра жадно приникла ртом к надрезу, с наслаждением втягивая в себя свежую кровь. Насытившись, она оторвалась, встала с залитого кровью ложа, подошла к зеркалу и стала стирать чужую кровь с лица влажным, пропитанным благовониями полотенцем.
  Потом она вновь кликнула слуг, велела им унести труп, сменить белье на ложе и стереть с пола все, что на него натекло.