Продолжение

мужиков в фирменных синих пуховиках с лейблами, поднимавших носилки в вертолет.
-Не переживай, парень. Мы и не таких в порядок приводили. Все будет нормально, – ответил один из них, – Сейчас пару уколов ему сделаем, и отек спадет. Чего кипишуешь? Это брат твой?
-Это друг, – зло ответил Феликс и вытер замерзающую на ветру мокроту на щеках и под носом.
-А вы хотя бы врачи или просто санитары?
-В сан авиацию санитаров не берут, мы обязаны полный набор экстренной помощи оказывать до прибытия в пункт назначения, – ответил один из двоих мужиков и натянул на лицо медицинскую маску. Петр принес и передал ему собранный Лизой баул с вещами Ларика. Феликс заметил под пуховиком мужика белый халат, заправленный в утепленные штаны. Ну, хотя бы, подумал он, да и то сказать, слишком уверенно и умело они действуют. В это время пилот помахал, чтобы Феликс с Петром отошли подальше от вертолета.
    Феликс смотрел, как он улетает, и вспоминал слова Ларика, которые тот сказал на прощанье:
-Я пришлю тебе адрес. Когда в Питер вернешься, придешь в гости. Придешь?
-Ты еще спрашиваешь? Лечись хорошенько и врачей слушайся. За тобой глаз да глаз нужен. И чтобы никаких мрачных мыслей. Обещай! – бурчал ему Феликс в ответ, а сам то и дело сжимал до боли его руку, так ему не хотелось отпускать Ларика.
    Ларик сообщил родителям о своем приезде только, когда уже выписался из больницы, где пролежал почти две недели. Родители и так в Питере шагу ему не давали ступить, а он хотел пройти лечение без их постоянных охов и ахов. Мать, если бы узнала о его травме, истерзала бы себя, обвиняя, что радовалась, когда он завербовался на зимовку. Они приехали к нему домой почти сразу после его звонка, привезли кучу еды и без умолку расспрашивали обо всем, а также рассказывали новости о знакомых. Ларик их почти не слушал, а про жизнь на станции сказал очень кратко и продемонстрировав несколько фото, сделанных на смартфон. Звонить со станции в Питер не получалось, сигнал не проходил. Оттуда Ларик только писал им в интернете, да и то лишь по ночам, когда спутниковая связь была более устойчивой.
    Родители про травму не догадались, хотя Ларик до сих пор едва заметно прихрамывал. Мать хотела остаться у него, но он настоял, чтобы они уехали:
-Я отвык от шума и гама, мне нужно время, чтобы постепенно вернуться к прежнему режиму. А сейчас у меня даже голова разболелась, – соврал он родителям, которые послушно покинули его квартиру.
    Оставшись наедине, он сел и стал думать. Родителей Эллы и Милы Ларик видел только, когда они приехали на их с Эллой свадьбу. Они очень давно жили в Австрии, куда в свое время уехала учиться Хлоя. К удивлению Ларика австрийские родственники жены поддерживали связь с его родителями, и его мать с отцом по их просьбе все это время присматривали за квартирой Милы. Родители сестер давно продали бы эту квартиру, но Хлоя наотрез отказалась получать австрийское гражданство и после учебы твердо решила вернуться в Россию. На сегодняшний день ей исполнилось 25 лет.
    Никого другого, кроме матери Ларика, попросить следить за квартирой Милы, родители сестер не могли, потому что Элла и Мила доверяли полностью только Ларику и его семье. Хотя у сестер в России имелись еще родная тетя и два ее сына, и у отца Хлои остались родители, то есть еще одни ее бабушка и дедушка. Сыновья тетки давно обзавелись семьями, поэтому родственников у Хлои имелось с избытком. Правда, все эти родственники жили по разным городам – в Москве, Смоленске и Твери, и как, оказалось, имели корыстные интересы в отношении их недвижимости. Элла почти сразу переоформила свою квартиру на Ларика, а вот на квартиру Милы родственники попытались претендовать наравне с Хлоей. Но родители Милы защитили юридические права своей осиротевшей внучки.   
    Всех этих родственников и видел Ларик в траурном зале. А еще там присутствовали коллеги с работы, а также подруги и знакомые сестер.
    Сейчас Ларик размышлял над тем, что же ему делать, встретиться ли с Хлоей, о приезде которой ему сообщили его родители. Она вернулась в Питер месяц назад. Он не знал, как вести себя с ней. Когда он женился на Элле, Хлое исполнилось 15 лет, он нечасто ее видел, хотя Элла и обожала свою племяшку. Однако общалась с ней она преимущественно дома у сестры. В отличие от Милы, ее муж относился к Ларику неодобрительно, поэтому Элла старалась, чтобы они не пересекались. В гости к Элле отец Хлои запретил ей ходить. Хотя пару-тройку раз Ларик заставал ее у них дома, но Элла тут же спроваживала племяшку, зная о запрете ее отца. Василия она считала ретроградом, но держала это мнение при себе, хотя сестра соглашалась с ней. Однако, смеясь, Мила часто говорила:
-Зато работящий и любит меня.
    Василий противился тому, чтобы назвать дочку каким-то странным именем, но спорить с женой и ее сестрой не имел никакой возможности. Слишком умными они для него были. 
    Ларик пока так ничего и не решил, проверил чат метеостанции и увидел приватное сообщение от Феликса. Тот сообщал ему, что выбил себе отпуск на две недели и объявится со дня на день. Он писал, что обязательно приедет к Ларику.
    Ларик много размышлял о том, почему Феликс так проникся к нему дружескими чувствами. Настолько, что Ларик никак не мог отвергнуть его дружбу. И не мог отрицать, что именно Феликс отогрел его и вернул к жизни. Странно все это было. Женатый мужик, очень ершистый, волк-одиночка по натуре и вдруг настолько прикипел к Ларику, который первое время избегал его, так же как и других. Ведь поначалу Ларик ни с кем на станции особо не общался. Даже с добрейшей Лизой. Но сейчас воспоминание о Феликсе грело ему душу.
    Своим многочисленным знакомым и друзьям, включая самых близких, Ларик пока не хотел сообщать о своем возвращении. Сразу после похорон трое или четверо из них пытались звонить и приходили, но родители Ларика всем говорили, что он пока не может ни с кем общаться. Со станции Ларик написал некоторым из своих хороших друзей, но, получая ответные письма, он понимал, как далеки все они от него. Все они старались его подбодрить, находили самые проникновенные слова, звали после возвращения общаться, поехать вместе куда-нибудь на Бали,  что говорило о полном непонимании с их стороны его душевного состояния. Поэтому, написав один раз, он не отвечал на их письма. 
      В прежней жизни Ларик не был таким уж открытым для всех, но окружающие воспринимали его как доброжелательного и искреннего человека. Поэтому он имел много знакомых, некоторые из которых считали себя его друзьями. Близкие друзья остались у него только из универа, однако связь с ними держалась лишь на общих пирушках в честь дней рождения, свадеб и совместных поездок, которые закончились для Ларика после женитьбы на Элле. Круг ее знакомых состоял почти полностью из телевизионщиков. И только пара старых друзей юности занимались бизнесом и имели процветающую фирму. Именно к ним она в свое время и трудоустроила Ларика на солидную должность и приличный оклад. Кроме того она везде на людях появлялась именно с ним, так что он также влился в ее окружение. Кстати, там его хорошо приняли, и никого не напрягала разница в возрасте у него с Эллой, поскольку в этом кругу имелись и более экзотические брачные союзы.
    Ларика устраивало то, что в этой среде никто никому не набивался в друзья, потому что, женившись на Элле, он почти полностью разочаровался в дружбе. Никто из его друзей никогда серьезно его не выручил, хотя у него случались некоторые моменты, когда он рассчитывал на помощь друзей. Только родители и Элла являлись для него гарантами безопасного существования. Только они могли спасти его в случае опасности.

***8
    После полудня Ларику вдруг позвонили с незнакомого номера. Это оказалась Хлоя. Сердце у Ларика заколотилось словно сумасшедшее.
-Мне нужно забрать три альбома, где я маленькая на фото. Бабушка и дедушка очень просили, – сказала Хлоя.   
-Конечно, ты можешь прийти в любое время.
-Тогда я поднимусь? Я стою перед твоим подъездом.
    Ларик огляделся, в гостиной был небольшой беспорядок – на столике перед диваном осталась недопитая кружка с чаем, а на спинке дивана лежала его домашняя вязанная кофта, он все еще мерз после приезда.
Открыв дверь Хлое, он на мгновенье замер и не мог пошевелиться. Ему показалось, что перед ним стоит Элла, но такая, какой он никогда ее не видел – юная и изумительно свежая. Сестры были очень красивы, хотя Элла отличалась особой утонченной красотой, которую всячески сохраняла и подчеркивала уходом. Он видел ее фотографии в молодости, старые, еще полароидные. Но те изображения не отличались хорошим качеством. А Хлоя была живая и полностью подтверждала значение своего имени – юная, цветущая, молодой побег.
    Он все-таки смог сделать шаг назад и пропустил ее в квартиру. Она прошла и села на диван. А, увидев его кофту, взяла и накинула себе на плечи:
-Что-то я замерзла. На улице сегодня ветрено.
    Опешивший Ларик постарался не подать виду, что изумлен:
-Хочешь горячего чая, чтобы согреться?
-Да,– ответила она, – Хочу.
    Ларик успел взять себя в руки, пока заваривал чай для нее. А потом, когда поставил его перед ней, сказал:
-Сейчас принесу альбомы. Перед своим отъездом я запер их все в сейфе.
-Ты что, ничего не понимаешь?! – воскликнула Хлоя,– Я могла попросить твоих родителей забрать и принести мне эти дурацкие альбомы. Но я сама пришла. К тебе!
Ларик молчал и думал. Мысли его, сделав несколько витков, остановились на одном – имею ли я право.
-Сначала я тебя не воспринимала, – начала Хлоя, – Не могла понять тетю, хотя мама пыталась ее защищать перед отцом и передо мною. Мне тогда 15 исполнилось, поэтому я сразу причислила тебя к разряду жиголо. По большому счету мне было все равно, меня в то время интересовала лишь наша тусовка. А потом родители отправили меня учиться в Австрию, где я открывала для себя совсем иную жизнь. Но со временем эта жизнь перестала привлекать меня, потянуло домой. Поэтому последние каникулы перед выпускным курсом я провела в Питере. Ты помнишь? Нет? А ведь именно тогда я впервые и обратила на тебя пристальное внимание. Но потом дедушка и бабушка вновь увезли меня в Австрию, где я продолжила дополнительное образование, которое закончилось для меня, ты знаешь когда. Приехав на похороны, я решила, что вернусь в Россию, потому что полностью потеряла интерес к жизни в Австрии.   
    Я помню, как твои родители привели тебя в траурный зал. Ты наверняка не видел меня, я надела черную вуаль. У тебя было такое лицо… я даже не сомневалась, что ты попытаешься лишить себя жизни. Но я хотела жить! И не собиралась мириться со всем произошедшим. Неужели ты ничего не видишь и не чувствуешь? Неужели не понимаешь, что я больше не могу без тебя!
-Нас никто не поймет. Близкие и знакомые осудят нас за безнравственность, наши чувства растопчут. Меня назовут растлителем, а тебя неблагодарной дочерью погибших родителей.
-Каким еще растлителем? Я не подросток, мне 25 лет! И мне все равно, кто и что будет говорить! Я хочу быть счастливой, с тобой, только с тобой!
-Тогда… обещай, что бы ни случилось, и что бы ни говорили окружающие, ты не будешь плакать. Ты должна улыбаться