День обещал быть… причудливым. Ни тоскливым, ни хмурым, ни ласковым, а именно причудливым. Первым это обозначило небо, нарядившееся в облака странной тарелкообразной формы. Облака были неподвижны; несведущий человек мог бы принять их за НЛО и перепугаться. Человек с воображением – представить в таких тарелках весь древнегреческий Олимп и тоже перепугаться. Но Мстислав Месутов – биофизик, кандидат наук и младший научный сотрудник Института биологии – знал, что это всего лишь лентикулярные облака – явление, хоть и редкое, но все же природное, а все, что относится к природе, может и должно быть изучено пытливым научным умом.
Надо сказать, что ум Месутова был пытлив не только в науке. Тридцатишестилетний белокурый и чуть лысеющий биофизик был не чужд возвышенных сфер искусства. Он писал стихи и небольшие рассказы, музицировал на рояле и даже сочинял музыку! Правда, собственные композиции никому и никогда не играл, таил их даже от любимой жены и двух дочек.
Так вот, в этот причудливый день, когда над землей словно перевернули голубой таз с приклеенными к нему белыми тарелками, Месутов вдруг ощутил странное волнение. Так бывает или перед большой тоской, или большой радостью – душа замирала, но к добру или к худу – неизвестно.
«Свет из голубого окна льется», – вспомнились Месутову слова матери. Та была уроженкой дальней горной деревни, такие облака были там не редкость, но научного объяснения им никто не давал, а выражались кратко и поэтично – «свет из голубого окна». Нечто подобное происходило сейчас с душой Месутова – словно открылось неведомое голубое окно, и оттуда хлынул свет.
В доме между тем полным ходом шли приготовления к праздничному обеду. Старшая дочка Месутовых – пятиклассница Дарина стала победителем в математической олимпиаде и получила сразу две школьные грамоты – почетную и похвальную. По этому поводу было решено устроить маленькое семейное торжество. Жена сновала из кухни в комнату, вынося закуски, зелень, сыр и свое фирменное блюдо – ля-пуле, представляющее собой фаршированную орехами и курагой курицу. На ее приготовление уходило не менее пяти часов, и жена Месутова – тоненькая веснушчатая блондинка – любила подробно объяснять, как она снимает с куриной тушки кожицу чулком, удаляет все кости, потом промалывает мясо в мясорубке, добавляет орехи, специи и сухофрукты и заполняет куриную кожу этим фаршем, придавая ей вид цельной курицы, а потом запекает. Родные и друзья давно выучили этот рецепт, но он повторялся всякий раз, и все понимали, что женщине очень хочется, чтобы ее похвалили за домовитость, и не просто так, а с вздохами, ахами и охами восторга. И честно сказать – на похвалы не скупились – исходящее ароматом и золотистым свечением блюдо и впрямь было отменным.
– К столу! – веселый голос жены прервал меланхолию Месутова. – Нашу умницу поздравлять! Уже все готово!
За круглым столом на веранде загородного дома собрались шестеро человек: семья Месутовых, отец и теща главы семьи. У дочерей Месутовых был один дедушка и одна бабушка. Летом не было ничего лучше как собираться в загородном доме – гордости старшего Месутова – заслуженного инженера. Каждый камень в доме, был уложен его руками или под его руководством, каждое дерево посажено им.
– Ну, как, хорош стол? – спросила жена Месутова. – И погода выдалась ласковая. Это в честь нашей умнички! Небо тоже поздравляет ее! А вы заметили, какие сегодня облака красивые?
– Лентикулярные, – серьезно ответил Месутов. – Да, редкое явление.
– Ты чего такой задумчивый? – улыбнулась теща. – Все хорошо?
Месутов уже хотел ответить, что, да, все хорошо, но его перебила четырехлетняя Тата – маленькое звонкое чудо с тугими кудряшками:
– А сто такое етикуяйние? Сто, сто, сто? – как все избалованные и красивые дети она хотела быть в центре внимания в каждую секунду.
– А это, – пряча усмешку в усах, подхватил внучку на руки дед, - это такие красивые небесные оладушки. Вот как бабушка здесь готовит вам, а там точно такие, только большие и белые.
- А у неба тозе бабушка есть? Она тозе оладушки жайит? - Тата явно заинтересовалась небесно-кулинарным процессом.
– Конечно, есть, – стараясь быть серьезным отвечал дед. – И бабушка, и дедушка, и папа, и мама.
– И Даля? – Тата называла старшую сестру только Далей! И Компас? – махнула она рукой в сторону флегматичного белого кота, спавшего на ветке вяза.
– И Даля, – заверила ее бабушка. – И Компас. Ешь, егоза!
За столом смеялись, восхищались кулинарными талантами хозяйки дома, от чего она расцветала, прочили блестящее математическое будущее умнице Дарине, и Месутов улыбался, поднимал тосты за процветание семьи и здоровье близких, весело шутил, но все пристальнее вглядывался в незримый свет из голубого окна своей души.
«Вот, – думал он, – лентикулярные облака появляются, когда что в атмосфере есть сильные горизонтальные потоки воздуха. Они образуют волны над горными или холмистыми вершинами. А еще они появляются, когда воздух насыщен влагой и из-за непрерывной конденсации водяных паров облака не меняют своего положения и стоят в небе как приклеенные. То есть какая-то точка предела, до которой перемена невозможна, и все идет как должно, как и полагается. И на этом строится жизнь, как крепкий дом. А если это точка предела пройдена? Что тогда?»
– Соль передай, пожалуйста, - жена озабоченно смотрела на свое фирменное ля пуле. – Досолила нормально? Не пресно?
– Все отлично, – Месутов улыбнулся и машинально продолжил жевать.
– Тебе точно нравится? – подозрительно спросила жена – Ты какой-то вялый сегодня.
– Все хорошо, – Месутов перехватил взволнованный взгляд тещи и улыбнулся еще шире. – Сегодня ты превзошла саму себя! Это пища богов!
Тревога в глазах погасла. Веселый смех и шутки вновь зазвучали за столом. Месутов смотрел на близких и думал:
«Что тогда? Наша жизнь несется дальше, и в ней каждому даны несколько поворотных моментов, когда можно изменить все. Меняются люди, бывает другая любовь и другая ненависть, мы можем изменить рацион, образ жизни, готовить вместо ля-пуле ля-утку или ля-шпинат, можем поменять места жительства, изменить наши искусства и умения, но хуже всего столкнуться с тем, что нужно менять все, чем ты жил, на что привык опираться. Как с облаками: изменится уровень конденсации водяных паров – и все: распадутся облака, и изменится картина мира. И тогда словно переворачивается голова и душа, зачеркивается собственная жизнь. Мы все – воплощение идей, мы несем их с гордостью, мы уверены, что жизнь устроена именно так, как мы думаем, какой она должна быть. Мы верны своим идеям, мы следуем им, мы зависим от них, как лентикулярные облака зависят от конденсации паров, мы сами, в конце концов – эти идеи, и когда мы вдруг понимаем, что все, чем мы жили – ложь, вот тогда это настоящий ад, это огонь, который сжигает душу».
– Папа-а-а, – мелодичным колокольчиком прозвенел голос старшей дочери. – Почему ты так плохо ешь? Мама обижается.
– Я берегу себя для десерта – нашелся Месутов. – Мама так вкусно готовит, что я боюсь лопнуть и не увидеть яблочного пирога! А я так люблю его!
– Ёпнуть! – взвизгнула Тата. – И я, и я! Я тозе хочу ёпнуть! С пиёгом!
– Лопните втроем, – вновь усмехнулся дед. – Не вертись! Будет вам пирог!
– Конечно, – возликовала жена. – Сейчас принесу.
– Я помогу, – поднялась теща. Женщины скрылись на кухне.
– Сын? – Отец воззрился на Месутова.
– Все хорошо, папа. – За долгие годы жизни вдвоем, после смерти матери, они научились понимать друг друга с полуслова и уважали молчание друг друга.
«Огонь, который сжигает все живое, переворачивает все с ног на голову. А как же тогда свет из голубого окна, эти облака с их надежной неподвижностью? Она как обещание порядка, уюта, мира. Но ведь их не будет, когда точка предела будет пройдена. Нет! – чуть не воскликнул Месутов. – Только не это. Пусть будут поворотные точки, пусть будут даже точки предела. Но только пусть они будут к лучшему. Пусть не бьют по нашим душам, по нашей любви, по нашим близким, по всему, что нам дорого. Пусть они будут для новых идей, новой энергии, новых дел. Но только не для отчаяния. Пусть ничто не заставит нас отречься от самих себя, пусть не выворачиваются наизнанку души. Душа – не мясо для отбивных; если постоянно испытывать, бить и трепать ее, то лучше она не станет. Мы были, мы есть, мы будем – пусть будет жизнь, наша бесценная, единственная жизнь, как бы не металась она по времени. И пусть вечно струится на нее свет из голубого окна – лентикулярные облака, прекрасные своей неподвижностью».
– Нет, ты какой-то и впрямь странный сегодня, - голос жены звучал встревоженно, в тревоге ее дрожала обида. – Надулся, не радуешься, нормально не ешь, с детьми и то не поговорил. Плохо себя чувствуешь?
– Я Даринке подарок приготовил, – выпалил Месутов и рассмеялся.– Музыкальный этюд. Называется «Свет из голубого окна».
- Что? – почти хором спросили жена, отец и теща.
- Вы же ворчали, что я вам никогда своих мелодий не играю. Вот сейчас сыграю. Специально к триумфу Дарины готовил!
Сказал и подивился сам себе: «Ай, да Месутов, ай да враль».
А вслух прибавил:
– Идемте в комнату, к инструменту.
Расселись чинно как на концерте Вана Клиберна. Маленькая полукруглая комната будто предназначалась для рояля, он идеально вписался в сферическое углубление в стене.
– Эхе-эхе! – шутливо откашлялся Месутов и отвесил такой же шутливый поклон. Собравшиеся зааплодировали, а Тата, так и вовсе, готова была отбить себе липкие от пирога ладони. Месутов, словно фалды фрака, приподнял полы домашней куртки, уселся за инструмент и взял несколько нот.
Мелодии – ласкающей, нежащей человеческий слух, не было. Были несколько протяжных тонких звуков, словно кто-то невидимый посылал издалека узкие голубые стрелы, и они не рассекали, а трепетали в воздухе, как волшебные птицы. И все же это была музыка, ее первые шаги. А потом она сама – огромная, накрывающая пространство, хлынула прозрачной небесной волной. Обещала надежду, лелеяла сердца: «Всё ещё будет хорошо, всё, всё!»
И эти «всё, всё, всё» падали в тишину серебряными колокольчиками, уносили тревогу, дарили улыбки.
[justify]– Какой ты у меня талантливый! –
.
Спасибо, Ляман!