поделился своей силой, потратил время на спасение одного из его стаи! Поступок, невиданный для мага. Ещё и какого мага! Уэтт его боготворил. Умишка оборотня не хватало, чтобы понять одну простую вещь: Арман не стал бы делать что-то просто так! И спас он «щенка» не потому что пожалел его или Уэтта, а потому что зарабатывал очки перед историей и перед настоящим.
К тому же, Арман понимал, что так покупает преданность Уэтта. А ещё – преданность оборотней. Даже когда те снесут Уэтта, а этот день рано или поздно придёт, оборотни будут помнить: Арман спас одного, поделился силою для его спасения.
Впрочем, в мире, который планировал Арман, не должно было быть оборотней. Но он предпочитал молчать об этом.
–Вообще, знаешь, ты вовремя появился, – Арман как бы раздумывал, но на деле он всё уже решил. – Их же ушло трое? Где третий сейчас?
–У других целителей. Отпивается ивовым настоем, – доложил Уэтт мгновенно.
–Ну да…– Арман криво усмехнулся, – вот же мерзавец!
–Ты о чём? – Уэтт не понимал. На это Арман и рассчитывал. Не надо уж слишком прямо.
–Да я всё думаю, как это так? Абрахам – могучий и опытный маг и тут так попался в ловушку? А тот вообще умер. А один, куда более слабый, и царапины не получил.
–У него синяк на полспины, – заметил Уэтт, но отстраненно. Оборотень напряжённо думал.
–Это меняет дело! – фыркнул Арман. – Конечно, всё меняет. Раз синяк!
–Подозрительно, – признал Уэтт. – Не могли же они попасть к случайной засаде? Я не думаю, что Цитадель сейчас располагает такими силами, чтобы выставлять сильные посты на каждой тропе…
Оборотень угодливо взглянул в глаза Арману, мол, угадал? Арман кивнул, хотя прекрасно понимал, что Цитадель не располагала силой, но не состояла уж из совсем идиотов. Перебежчики – это мотив для усиления защиты.
–А если он…– Уэтт вдруг охрип, – ну… того? В сговоре?
Арман тяжело взглянул на Уэтта, спросил:
–Разве можно это доказать?
Уэтт сник. Это было уже не по плану – Уэтт совсем был лишён фантазии и рассуждения, поэтому Арману пришлось всё делать самому:
–Или опровергнуть?..
Оборотень оживился. Жёлтые волчьи глаза полыхнули пониманием. Арман грустно вздохнул:
–Предатели повсюду. И нет никакого спасения! Уэтт, приведи его ко мне.
Оборотень подорвался с места и смешной в своей преданности, бросился за уцелевшим магом. Пока уцелевшим магом, который должен был выполнить сейчас поручением Армана и погибнуть бесславно за добродетель и ярость.
А пока, готовясь мыслями к встрече, Арман вернулся в свой шатёр. Аманда перехватила его на пороге, шепнула:
–Он в сознании, но скоро начнётся горячка.
–Пошла вон! – Арман слегка толкнул её в плечо, в сторону выхода. Он показывал недовольство всем своим видом, но Аманда снесла и это. Арман приблизился к ложу, на котором в гуще повязок и каких-то листьев, слабо дрогнувших при его приближении, лежал Абрахам.
Абрахам попытался повернуть голову на появление Армана, но не смог. Аманда не могла вернуть ему жизнь и здоровье, но смогла привести его в чувство перед смертью и уже за это Арман должен был быть ей благодарен.
–Я…– Абрахам попытался что-то сказать, но сбился. Голос хрипел, не слушался.
Арман без тени брезгливости подошёл к нему ближе, наклонился и напоил умирающего из своего кувшина. Абрахам вдохнул, но хрипло, откинулся на подушку, прошептал:
–Я всех подвёл.
–Это не так, – возразил Арман. – Того, кто всех подвёл, мы накажем. Накажем по всей строгости.
Абрахам был слаб, но изумился:
–О чём…
–Один из тех, кто вызвался с тобой идти, оказался шпионом Цитадели и уже признался в этом. Он успел заложить ваш проход, – Арман не лгал. Он просто заглядывал снова в будущее, в котором тот, за кем послал он Уэтта, уже каялся при всём лагере в собственной подлости.
–Бред! – уверенно, напрягая силы, промолвил Абрахам. – Он не…я выбирал.
–Тем не менее. Он сознался. Его никто не пытал, – и снова Арман не лгал. Зачем пытки? Он их не любил. Всегда можно действовать словом. Всегда есть убеждение, которое действует лучше. К тому же, будущая жертва так, мелочь. А у мелочи всегда есть и тот, кого захочется защитить и чем-то наградить. Наверное по этой причине у Армана никого нет. И по этой причине никого не было у Вильгельма. Надо быть бессердечным, чтобы обрести великую цель и следовать ей. У Абрахама появилось сердце, он начал жалеть прошлое, сожалеть о настоящем и вот итог – он умирает.
–Обидно, – Абрахам говорил тихо. Арман наклонялся, чтобы лучше слышать его голос, чтобы не пропустить и слова.
–Тебе обидно? – удивился Арман. – Это мне обидно. Оставляешь меня!
Здесь никто не мог слышать его слов, поэтому Арман их и позволил. Он от всей широты души своей, отданной на служение цели, хотел остаться бессердечным.
–Я иду в покой, – сказал Абрахам отчётливо. – Там меня ждёт суд…и вечность.
–Тогда тебе точно не должно быть обидно, – заметил Арман, – ты уходишь из мира, который предстоит переделать мне и моим соратникам. Уходишь от дел, хлопот и подлости, и остаёшься при этом героем! Это же умудриться надо!
Абрахам попытался засмеяться, не смог, застонал от боли. Его время уходило.
–Я попрошу прощения…– сказал Абрахам. Он задыхался, но продолжал говорить, сбивчиво, смято, но он знал, что должен сказать последнее. – За себя и всех нас. Попрошу…обязательно попрошу.
Арман молчал. Абрахам, промолвив своё, тоже затих. Ему было очень больно. Всю жизнь провёл он с болью, то с болью от одиночества и состояния вечного изгоя и неприкаянности, то с болью разочарования, то с болью физической.
Почему же всегда боль? Почему же больно, крест и пламя? Почему боль сопровождает жизнь? Почему и жить, и даже уходить надо в боли?
–Смерть это не конец, – сказал Арман, чтобы что-нибудь сказать. Ему было страшно от молчания. – Ты знаешь это, ты видел тот свет, видел Стефанию. Она тебя простила, я уверен. И ты себя прости. Ты не был плохим, ты был всегда верен тому, чему служил. Ты сменил мантию мага на плащ церковника, плащ церковника на клеймо отступника, но ты жил, жил по своей совести и по своим убеждениям. Ты счастливый человек, Абрахам.
Начало Абрахам ещё слышал, но затем у него началась обещанная Амандой горячка. Глаза закрылись, он задрожал всем телом – одеяла не держали тепло, смерть подступала к нему холодом, окружала со всех сторон. Арман знал, что должен был позвать Аманду, но знал и то, что она ничего уже не сделает. Поэтому он смотрел на его смерть и думал о несправедливости жизни.
–Иду…на свет…– выдохнул Абрахам среди бессвязных восклицаний, дёрнулся в последний раз и затих.
Арман прикрыл глаза, чтобы не допустить слезы – это неприлично сейчас. Овладев собою, маг поднялся, накрыл Абрахама до подбородка, оставив только его голову на свободе. Людские традиции велели закрывать мертвеца с головою, но Арман не позволил себе этого, потому что заглянул в лицо Абрахама. Он знал, как выглядят лица мертвецов, знал, как они меняются, и как становятся похожи на маски, и как ужасны эти маски, какой страх отпечатывается на них.
А лицо Абрахама было абсолютно спокойным. Казалось, что он заснул крепким сном праведника. Может быть так и было? Может быть, этот вечно неприкаянный маг и человек обрёл мир, которого не знал никогда в своей душе?
–Покойся с миром, Абрахам, друг и соратник, – Арман коснулся лба мертвеца тремя пальцами – старая традиция, принесённая им из Аравии. – Прощай.
Именно в этот момент, когда грусть сжала горло железной перчаткой, появился Уэтт, втолкнул (иначе не скажешь) уцелевшего мага, и замер, увидев мертвеца.
–Кончился? – хрипло спросил Уэтт, пока уцелевший маг не решался встать и снизу вверх глядел на Армана.
–Собери всех. Простимся, – велел Арман хрипло. Уэтт послушно попятился прочь – он не любил мертвецов, от них он, как и всякий оборотень, чувствовал мгновенный нехороший запах спустившейся смерти. А смерти Уэтт боялся.
Арман остался один на один с недоразумением и мертвецом. Заговорил с недоразумением – уцелевшим магом, хотя, была бы его воля, поговорил бы с мертвецом:
–И как же так вышло, что он мёртв, другой ваш мёртв, а ты жив? И даже цел, если не ошибаюсь?
–Я…нас окружили! Их было много. Очень много. Господин Абрахам давай их заклинаниями жечь, а Мэттью…
–А что ты делал? – прервал рассказ Арман.
–На дерево полез, – потупилось недоразумение. – Я думал…
Он осёкся. Своего решения он не мог объяснить и самому себе. Как и любой маг уцелевший понимал, что вурдалаки и на дерево залезут, но была тут одна тайна, которую уцелевший хранил при себе. Дело в том, что он ощутил присутствие вурдалаков даже раньше Абрахама. Он шёл сзади и услышал позади себя шевеление. Увидел на мгновение проблеск красноватых глаз и…
И не сказал Абрахаму.
–Скотина трусливая! – Арман отвесил умелую очень звонкую пощёчину. Недоразумение упало, забормотало обвинения вперемешку с извинениями, прерывалось на облизывание розоватых от крови зубов, но всё это было уже неинтересно Арману. Он рывком дёрнул вверх трусливого предателя и рявкнул:
–Кто у тебя есть? Мать, жена?
–Мать, – пискнул подавленный трус.
–Если хочешь, чтоб она жила, ты сейчас выйдешь к ним, и признаешься, что сдал ваш поход шпионам. – Об ударе своём Арман уже жалел. Он сорвался, хотя не должен был этого делать.
–Они же меня убьют! – пискнул тот снова.
–Убьют, – пообещал Арман. – Вернее, я тебя убью. Но тебя и так, и эдак убьют. Только тебе решать – как труса ли, который предал своих товарищей во время боевого столкновения, убьют и покроют позором и разборами твою мать, или как шпиона…но тогда тебя одного и твоя мать будет обеспечена до конца дней.
О том, что конец этих дней наступил бы очень скоро, по независящим от здоровья и естественного хода вещей причин, Арман уточнять не стал. Зачем? Его самого это не волновало.
Трус очень хотел жить. Он всхлипывал, молил, но у Армана не было ни времени, ни желания, ни, честно говоря, сочувствия. Зато была необходимость в назначении виновного.
Нельзя никого загонять в угол! Даже самый слабый зверёк, последняя старая облезлая крыса, попавшись, способна на многое. Чего уж ждать от отчаявшегося, очень хотевшего жить человека? У этого труса не было ни плана, ни чёткого представления о том, что он делает – над ним висела сама смерть, и он совершил прыжок, достойный какого-нибудь вампира, в неравной попытке освободиться. Дико закричал, бросаясь на Армана, и…
Как мешок упал к его ногам. Арман был готов к чему-то подобному, он даже не удивился. Застать врасплох мага не удалось, оставалось только пасть и испуганно залепетать о своём согласии признать что угодно.
Нельзя никого загонять в угол, если нет полной уверенности в том, что сможешь отразить самый подлый и неожиданный удар – Арман это знал…
Снова собрались соратники Армана. По лагерю прошёл слух (спасибо Уэтту) о предательстве в самом лагере и о гибели…Абрахама.
–Самого Абрахама?! – не верили в лагере и стягивались к шатру Армана, ожидая разъяснений с затаённым духом. Абрахама не любили, но убить мага? Предательски? Кому это под силу?
Базир тоже был здесь. Он не знал, до сих пор не знал как ему следует относиться к Абрахаму, но, как и все, не верил в смерть мага. Это же Абрахам! Кто может его убить? Он сам убьёт кого хочешь.
Но все смертны.
