для победы в войне нужна жуть, а уже потом за этой жутью поднимется новый порядок. Так бывает каждый раз.
–Зачем…– все расходятся, возбужденные и переполненные святого гнева, остаются немногие. Кому-то тошно, как Елене С., но спрашивает это Абрахам. – Они сдались. Их надо было судить!
–Судить? – удивляется Арман. – У нас война. И потом, кого ты предлагаешь судить? Врагов? И что? Оправдать? И потом дрожать, боясь, как бы кто-нибудь из них не воткнул какого-нибудь заклинания в спину? Нет уж.
–Они ничего не сделали! Они пытались…– Базир тоже не в восторге. Ему казалось, что нет большей подлости, чем та, которую он уже увидел. Много раз казалось, и всякий раз он ошибался – предела нет.
–Откуда ты знаешь, что ничего не сделали? – интересуется Арман. – А? они враги. И умерли врагами. Перебежчик в лагере – это потенциальный враг. После войны уже можно судить о том, кого миловать. После. Но не во время. Если они сдадутся – будем и судить, и миловать.
–Казнить? – уточняет Абрахам. На лице его странные эмоции, нечитаемые в полумраке.
–Милость может быть казнью, – Арман не отпирается. – Врага можно простить, но только после того, как враг будет уничтожен.
Арман вдруг выходит из себя:
–Вы двое, чего сопли развесили? Тебе ли, Абрахам, говорить о том, кого судить, а кого нет? Ты убил девку за то, что она пыталась дойти до Вильгельма! А ты, Базир? Решил поиграть в святого и добродетельного? Запомните: мы на войне. Здесь не место для роз. Здесь убивают и смердят. И чтобы выжить, надо проявить беспощадность!
Базир мрачно смотрит на Армана, но кивает: смысла к спору нет. Всё равно нечего сказать, и нечем Базиру крыть. Как нечем крыть и Абрахаму.
–Одна из них, – Арман ещё суров от отчитки двух внезапных святош, – показала путь…Абрахам, возьми двоих или троих, ступай на разведку. Перед этим зайдёшь ко мне. Займись делом! к тебе это тоже относится, Базир. Поговорить все мастера. Повыступать, пожалеть. А лить кровь и отстаивать интересы никто не хочет! Зато жалеть и восклицать о суде – пожалуйста!
Арман круто поворачивается на каблуках и исчезает в своём шатре, полный правоты и ярости.
Базир и Абрахам переглядываются.
–Может быть, он и прав? – неуверенно предполагает Базир. Ему стыдно за свою слабость. Теперь ему кажется, что всю тяжесть войны он переложил на плечи Армана. Как будто могло быть по-другому, как будто бы Арман позволил ему или кому-либо быть равным себе в военном деле.
–Да, в одном он прав, – соглашается Абрахам сухо, – тебе пора заняться делом.
И Абрахам тоже уходит в шатёр Армана за распоряжениями и инструкциями. Он уходит так, как будто бы это один Базир сказал какую-то глупость, и из-за неё Абрахам остался в неудобном положении перед Арманом…
–Отлично…– Базир зло сплёвывает на землю, – просто потрясающе. Мы все друг друга стоим!
29.
Увидев окровавленного Абрахама, Арман озверел. Он и до этого не отличался милосердием, а здесь и вовсе позабыл даже про маску приличия. Бешено глянул на несчастных оборотней (Уэтт теперь был так предан Арману, как, наверное, ни одна собака не была предана своему хозяину, и это тоже отмечали члены стаи Уэтта, приглядывались, называли слабостью, но пока между собой – уже не все были согласны противостоять Уэтту), и велел притащить Аманду к себе тотчас.
–Она сейчас занята лечением вампира… – попытался возразить ему кто-то не очень умный и получил за это взгляд, полный ненависти, и пожелание смерти.
Стало ясно: Арману плевать на вампира. Их, в конце концов, много. Абрахам один.
Притащили Аманду. Впопыхах, к несчастью, обошлись с нею не очень вежливо – что делать, страх, в данном случае перед Арманом, и не такое творит.
–Лечи! – приказал Арман, подтолкнув Аманду к своему, уже навидавшемуся всякого за этот поход, шатру.
Аманда, как целительница мудрая, не решилась спорить или высказывать замечания по поводу манер её провожатых. Она решила, что сначала изучит дело, и уже потом, при удачном исходе, всласть выскажется. Отогнув полотно, Аманда вошла внутрь, следом за нею, не терпя ожидания, Арман.
Абрахам был без сознания. И с первого взгляда человеку, даже самому далёкому от мира магии или от науки целительства должно было быть ясно – дело очень плохо. В боку у него не хватало куска плоти – откусили, или выдрали. А на груди – четыре длинных кровавых раны. Слишком аккуратных для удара мечом или кинжалом. Это, скорее всего, когти.
Аманда ничего не сказала, но по её лицу и по виду бледного бессознательного раненого Арман понял всё сам. Но он не умел мириться со смертью, даже со смертью тех, кто ему не принадлежал. И потому велел сурово:
–Исцели.
Аманда мрачно взглянула на него.
–Исцели – озолочу, – пообещал Арман и нашёл в себе силы для улыбки. Улыбка вышла жуткой. Но Аманда не испугалась. Она была целителем и знала, как угрожают рано или поздно каждому целителю.
–Я не бог. Я всего лишь целитель, – напомнила Аманда.
–Делай! – рубанул Арман и отошёл в угол шатра, сел в кресло, не сводя с неё глаз.
Аманда принялась за безнадёжное дело. Она привыкла к несправедливости мира уже давно. Оказалось, что мир целителя несправедливее простого людского. Её только что оторвали – причём весьма грубо – от вампира, которому она в общем-то могла помочь. Вампир был молод, ему требовалось лишь помочь в правильной регенерации, а этот был безнадёжен. Вампир был боеспособной единицей, а этот был уже бесполезен.
Но Аманда была подневольна. И ещё – умна. Она не стала спорить, знала, что Арман не услышит сейчас её возражений. Единственное, чего она хотела – это чтобы вампир её дождался и без неё не продолжил бы наращивать кости. Он сделает это неправильно. Это его первая регенерация. Сейчас ему больно, но Аманда, когда её уводили, кричала ему, чтобы он ждал, обязательно ждал её и ничего сам не делал.
Дождётся ли? Терпеть боль даже для нежити трудно. Сломанные кости они и у вампира сломанные. Они тоже чувствуют. И Аманде очень хотелось бы, чтобы тот вампирёныш не торопился и не глупил, иначе Аманде придётся сломать его неправильно сросшиеся кости…
Арман неотрывно следил за её действиями, но Аманде это не мешало. Да и сам Арман, хоть телом и взглядом был здесь – мысли его ушли далеко. То, что случилось с Абрахамом, его, и только его, Армана, вина! он показал Абрахаму путь, что недавно указала ему казнённая девка Бекка, и Абрахам, взяв с собою двух молчаливых магов (Базира он брать не хотел), отправился исследовать путь.
Арман – умный, хитрый, жестокий, знавший военное дело лучше, чем Абрахам, поступил глупо. Он не предусмотрел того, что Цитадель могла перестраховаться и ждать того, кто появится на разведке именно на этом пути. К моменту выхода Абрахама из лагеря в путь они должны были уже знать, что Бекка и её идиотские соратники уже достигли лагеря Армана. И у них была информация… уточнить, где работал каждый из них нетрудно, нетрудно и на всякий случай усилить посты на тайных тропах. И это должен был предусмотреть Арман.
И за эту непредусмотрительность – непозволительную, глупую и бездарную Арман заплатил жизнью одного мрачного мага, глубоким ранением и практически смертью Абрахама и испугом третьего, рассказавшего как было дело и принесшего на себе в лагерь пострадавшего Абрахама.
Арман был зол. Во-первых, всё произошло из-за его ошибки. Во-вторых, он понимал (хотя убил бы того, кто сказал бы ему это сейчас вслух), что Абрахама не спасти. Арман хотел заверить себя, что к Абрахаму у него чисто практическое рассуждение и применение, но…
Он привязался к нему. Они оба были изгнанниками, неприкаянными, несчастными, искали спасение в войне и в мести всему миру: от бога до дьявола. Наконец-то, впервые за долгие годы, кто-то понимал замыслы Армана и ту жестокость, которую он проповедовал для добродетели.
И тут? И тут Арман ошибся. И теперь Абрахама не станет.
Ну и не забыть, конечно, про практическое применение. Абрахам – хороший боевой маг. Вскоре Цитадель должна пасть, столкновение за столкновением, что происходят ещё, похожи на её агонию, а не на разумное сопротивление. Собираются силы отступников, дрожит Цитадель, растерявшая во внутренних распрях былое могущество. И Арман знал это, и заглядывал снова в будущее, понимая, что после окончательного падения Цитадели очень много нечисти разбежится, пытаясь спастись от его кары, по миру. И кого отправить по следу этих тварей, как не прославленного, без преувеличения легендарного Абрахама? Он хорошо вылавливает таких одиночек, он беспощаден, имеет историю и его можно превратить в представителя новой власти.
Власти Армана.
Но теперь всё рушилось из-за самого Армана.
Арман был магом. Но, прежде всего, он был человеком. И он совершил ту ошибку, которую совершают многие великие: он, думая о будущем и о вечном, забыл про насущное. Увлекшись нападением, забыл про перестраховку; полагаясь на собственное великое деяние, упустил из внимания то, что было мелочным и не несло славы.
Кого было ему обвинять, кроме самого себя? Кого корить за умирающего Абрахама и творящую над ним бесполезные заклятия целительницу, кроме себя?
Но как он мог корить себя прилюдно? Один на один – хорошо. И то, не сейчас, потом. Когда-нибудь потом, к умиранию. Но сейчас он должен оставаться великим, должен быть могучим и грозным, и ещё…
Он должен назначить виновного. Виновного за провал. Он должен разъярить своих соратников, добавить к их ярости святую месть. Пусть Абрахама мало кто любил, и, откровенно говоря, мало кто выносил, но это как со Стефанией – образ решает всё!
Арман пошевелился, и Аманда мельком взглянула на него.
–Не отвлекайся! – велел он, и целительница вернулась к своему занятию. Она готовила в котле растирку, которая должна была остановить умирание тела, но, которая уже не могла помочь. Чем хорошо то или иное средство? Своевременностью! Здесь же ушло драгоценное время. Пока отбивались от атаки поганых и подлых вурдалаков, которых оказалось гораздо больше, чем они предполагали, пока Абрахама доставили в лагерь, пока привели Аманду…
–Не справишься…– Арман, уже уходя из шатра, показал Аманде свой ритуальный кинжал. Она привычно кивнула: среди целителей есть шутка, мол, если тебе начали угрожать, значит, ты хороший целитель. Да и смерти Аманда не боялась. Что ей было терять? Жизнь? Право, ей это было смешно.
Арман вышел из шатра, глотнул свежий воздух. В шатре он не заметил этой духоты и тяжести воздуха от растирок Аманды, а вот выйдя на волю, ощутил в полной мере. Голова даже закружилась и он вынужденно остановился на пару минут, чтобы прийти в себя, прикрыл глаза, глубоко дышал, когда почувствовал на себе чей-то взгляд.
Открывать глаза было тяжело. Но Арман был лидером, и знал – лидер инее располагает собою. Пришлось подчиниться чьему-то едкому вниманию. Впрочем, открыв глаза, Арман даже слегка обрадовался, хотя радоваться оборотню – моветон в мире магов.
Но Уэтт преданно сидел на голой земле у палатки, смотрел на Армана тихо и внимательно, ждал.
–Да? – Арман изобразил недовольство, хотя сейчас он понимал уже, как использовать появившегося оборотня в своих, а главное – в общих интересах. Он же должен назначить виновного!
–Я хотел узнать, не нужно ли чего? – Уэтт заискивал. Ещё бы! Арман
