изменения были внесены, после чего Жорка открыл пришедшие к нему на почту полторы сотни стихов для «Светлобеса» и стал с общей помощью выбирать из них «Стихотворение Недели» и «Стихотворение Месяца». Тут как раз ему по мобильнику позвонила Ева и объявила, что за первых три дня в «Биреме» продано уже 250 экземпляров сборника «50 лучших поэтов 2001 года», что вызвало взрыв общего веселья. Специально для Вадима объяснили, что великий редактор «Светлобеса» за свой счет издал сей сборник и что после трехсотого проданного экземпляра он начнет получать бешеную прибыль. Для полноты картины элисцу поведали, как Хазин спасался от гнева питерских театралок, прыгая с третьего этажа на дерево, и как получил две пули в грудь от московской фанатки Булгакова за свой негативный отзыв на «Мастера и Маргариту». И вот теперь его ждет новая египетская казнь – ведь наверняка в двух сотнях напечатанных стихах ошибок и опечаток предостаточно.
Когда и это развлечение иссякло, купили в придорожном магазинчике бутылку брэнди (но только одну) и стали по кругу ее смаковать, вернее, за каждый глоток желающий должен был пропеть куплет из какой-либо песни. Иногда песню подхватывали и допевали в четыре-пять глоток.
В последний час пути, правда, все сломались и ехали уже в полном молчании. Особенна грустна была дива Инна. Накануне, Жорка сводил-таки ее на ужин к своим родителям. Прежде они уже приезжали в Питер, встречать со всей копыловской бандой на Фазенде 2001 год, поэтому Инна шла в гости без какого-либо волнения. Ну, глава большой фирмы, ну бывший вертолетчик Герой Советского Союза за Афган, да и мама вполне воспитанная и радушная дама. А вот то, что обе старших сестры Жорки глухонемые Инна узнала только вчера.
Жорка тоже лишь внешне блистал своей общительностью и компанейскостью. В Питере его ждало кроме расширения продаж немецкой бытовой техники открытие собственного автосалона плюс конюшня на Фазенде, «Светлобес», мечта о недельном палаточном отдыхе и как совместить все это с открывшимися московскими перспективами было совершенно непонятно. Больше всего его напрягало, что вообще нельзя строить никаких планов, позвонит Алекс, скажет «фас» и надо лететь черт знает куда. Похоже, шпионство, ранее представленное ему в самых ярких красках уже не так аппетитно на фоне его и без того разнообразной и яркой жизни.
Уныло дышала и Лара. Двадцать семь лет давали себя знать. Еще год-два она за этими безумными мальчишками еще угонится, а дальше уже вряд ли. Неужели доживет до слов: «Извини, дорогая, но ты нам уже немного в тягость»?
Что же касается Алекса, то, как только авто миновало МКАД, он тут же выбросил из головы все шпионско-бандитские тревоги, легко влился в общие разговоры, а по их истечению загрузил себя проблемой «тверской невесты». Кажется, куда проще: упаковать шмотье Веры в большие пакеты и снести их на почту, а ведь есть еще ювелирка с брюликами, ее документы, 3 фотоальбома, сувенирчики, которые бы она захотела себе забрать. Кроме того, имеется его завещание, что хранится у адвоката Циммера, по которому все его движимое и недвижимое имущество отходило Вере. Он даже чуть хохотнул, представив, как вот сейчас прямо на дороге человек Лавочкина его подстрелит и каково же будет удивительно всему его окружению читать сию «последнюю волю».
А что? Лесной пейзаж вокруг вполне соответствовал той лесной дороге, по которой они с Зацепином ехали три года назад, когда проезжающий мимо байкер бросил им в салон боевую гранату. Как ни быстр был майор по ее выбрасыванию, а ударная волна все же отправила его на больничную койку и на три четверти сделала слепым.
По всему выходило, что одной почтовой пересылкой не обойтись. Сам он, разумеется, ни при каком раскладе не поедет, а вот кого послать вместо себя, это еще тот вопрос. Можно, конечно, задействовать Еву или Жорку, да и Лара не без удовольствия на это согласится. Вот только не факт, что Вера такого посредника послушно примет. Выкинула же она два года назад дорогущий еще тогда мобильник, приревновав его к Еве. По законам исконно русского жанра с гневом может отринуть и все его прежние подарки. Как же все это, однако, неприятно! Он, выступающий перед всеми в роли непогрешимого и непотопляемого баловня судьбы вдруг опустится до заурядного скандально расстающегося со своей пассией казановы. Словом, было отчего кручиниться.
