Актёрский роман

так нравился Базлову; и между ними снова установились прежние доверительные отношения.
– Подскакивай, дорогой, подскакивай, – с барскими нотками в голосе сказал Базлов, распушив усы, которые иногда, под настроение, завивал на плойке.
Анин, как всегда, оказывал на него магическое воздействие, Базлов в его присутствии чувствовал себя младенцем, над которым склонилась патронажная медсестра.
– Может, в баньку сходить перед отъездом? – Анин скорчил умопомрачительную рожу.
– Я пас, – крякнул Базлов так, чтобы его не заподозрили в непонимании момента. – У меня дела.
На самом деле, он ждал, когда Пётр Ифтодий доложит по существу вопроса, тогда можно и дружбу продолжить. Деньги же надо было отдать в любом случае, а при изменении обстоятельств потребовать назад на законных основаниях, тем самым поставив Анина тяжелое положение, однако, Базлов надеялся, что Анин никак не связан с шантажистами. Совпадение, думал, понимая, что слишком подозрителен.
– А-а-а… – удивился Анин и даже открыл рот.
Обычно от бани Базлов не отказывался. Баня – это святое. В бане они спонсоров находили. Только те спонсоры носили под мышками пистолеты. Так что шутки с ними были плохи.
– Вообще-то, я на тебя рассчитывал, – сказал Анин. – Придёт Савва Никулишин. Савва!
Анин дружил с Базловым ещё и потому, что он был не из его круга киношных знакомых и с ним не надо было осторожничать.
– Савва, – повторил Базлов, не скрывая раздражения, разумеется, помня, что Савва Никулишин протежировал их по части киношного бомонда, ну, и всё такое прочее, чего Базлов с некоторых пор терпеть не мог, хотя Савва Никулишин был немаловажная часть успеха «Жулина». Но Савва Никулишин был жаден и стар, он годами не выходил из квартиры на Остоженке и взирал на мир через монитор компьютера и экран телевизора. Десять процентов от дохода проекта капали ему в карман.
– Найдём другого Савву? – спросил Анин, поняв состояние друга.
Это касалось тех вопросов, где даже он не мог повлиять на результаты переговоров, больше похожих на лихо закрученные интриги. Заручиться влиятельной поддержкой стоило неимоверно дорого, такие связи передавались по наследству, как семейные реликвии. И не дай бог, если эти реликвии попадут во враждебный клан – греха не оберёшься, о съёмках можно было сразу забыть и отправиться на паперть.
– Поговори с ним, – покрутил знаменитые усы Базлов. – Ну, ты знаешь, как.
– Боюсь, не получится. Он крайне раздражен и требует крови.
– Требует крови! Да у нас с ним даже договора нет!
– Ты знаешь, как это будет. Он позвонит Орлову, Орлов – Пашечникову, а Пашечник – госпрокату. И с чем мы останемся?
– С TCL, – уныло кивнул Базлов и запустил пятерню в свои знаменитые усы.
– Вот именно!
– Значит, надо платить, – сообразил Базлов и пребольно дёрнул себя, чтобы не выдавать свои мысли о жене Анина, которая ему очень нравилась.
Перспектива получить деньги от проката была более чем туманна. «Зачем я ввязался в эту авантюру? – подумал он и всё чаще склонялся к мысли: – Пропали оно всё пропадом».
– Надо, – кисло согласился Анин, но в глазах у него прыгали чёртики.
Он явно пребывал не в этом мире. С ним и раньше такое случалось: он словно вываливался из разговора, а потом спохватывался: «А? Что?» И все воспринимали эту его причуду за признак гениальности. А на Базлов он действовал, как бокал крепкого арманьяка с привкусом лесного ореха.
– Старый маразматик. Я видел, как он по кабинету за мухами гонялся, – рассмеялся Базлов натужно.
На самом деле, ему было не до смеха: перспектива платить и дальше из своего кармана была вполне реальной. Стоит проявить слабость, как затопчут, и основной бизнес скомпрометируется. Требовалось найти способ выйти из ситуации с минимальными потерями.
– Лучше бы это были секретарши, – в унисон ему фирменно хихикнул Анин.
– На секретарш он не способен, – через силу поддакнул Базлов.
– Жизнь держится на дураках и импотентах. – Анин прислушался к собственному голосу и сам себя похвалил: – Слушай, хорошо сказал! Вах! Как в «Мужских историях»!
В этом сериале он сыграл не очень умного, зато удачливого любовника; и рассуждения в сериале были примерно такими же.
Базлов плюнул на горести и с просветлённым лицом полез за блокнотом: Анин был в своей стихии, его понесло; Базлова захлестнули дружеские чувства, глаза стали влажными, взгляд – раболепный; Базлов даже уменьшился в росте, а Анин, наоборот, вырос и сделал вид, что сочувствует Базлову. В такие моменты он «наговаривал» роли. И хотя в Шерлоке Холмсе ничего подобного не было, Анин проиграл в голове сцену знакомства с Шерлоком Холмсом именно в таком ключе и нашёл её ничуть не хуже оригинала. Правду говорила мама: «Бывают дни похуже!» – беззаботно решил он и только тогда понял, что Базлов спрашивает у него, забыв закрыть рот:
– А дальше что?..
Оказывается, Анин обращался непонятно к кому.
– Дальше? – спохватился он. – Ну, брат… дальше я не знаю… дальше ещё заглянуть нужно… Дальше? – задал сам себе вопрос. – Холмс ведёт себя, как пацан.
Он даже не предполагал, что как будто в воду глядел.
– Да… – скромного поддакнул Базлов, ничего не понимая. – Почему, «пацан»?
Несварение мыслей сделало своё чёрное дело – Базлов на некоторое время отупел.
– Не знаю, – беспечно ответил Анин, – так написано в сценарии. Контрастные роли: медлительный и малоразговорчивый доктор Ватсон, и молодой и шустрый Холмс.
– А зачем?
Базлов привык к классическому образу известных героев и не представлял их себе другими.
– Зачем? – переспросил Анин. – Ну а что ещё придумаешь, когда всё обсосано и у нас, и за рубежом, например, Дугласом Хикоксом. Надо что-то новенькое, вот и придумали. Холмс в развитии, а перед этим была статика. И у Конан Дойля тоже статика. Честно сказать, мне эта идея самому не нравится. Однако… – упредил вопрос Базлова, – хозяин барин. Что Милан Арбузов скажет, то и сыграем.
Базлов расчувствовался и вздохнул:
– Хорошо тебе…
– Мне хорошо? – дёрнулся Анин и собрался было с горячо поведать, какими потом и кровью даётся каждая роль, даже набрал воздух в лёгкие, чтобы возмутиться до глубины души, но передумал: пусть воображает, что я действительно гений, раз все об этом только и твердят и рот заглядывают, не буду никого разочаровывать, решил он, здраво полагая, что большой успех – это не признак ума, а игра случая, хотя и целенаправленного.
Базлов же так расчувствовался, что собрался даже сознаться, что подозревает Анина в шантаже, но не успел, Анин поднялся и сказал:
– Пойду жену обрадую. Шубу купим.
– Я заскачу к тебе, если… – Базлов не договорил.
Анин вопросительно оглянулся, придерживая деньги за пазухой. Он уже был не здесь и не в семье, а на съёмках, в родной купели, в розовых облаках. И Базлов в очередной раз позавидовал его профессиональной отчужденности. Как много я упустил, подумал он, и в очередной раз презрел свой бизнес и сытую, размеренную жизнь банкира. Повешусь, подумал он, ей богу, повешусь, нет, лучше застрелюсь!
– Я позвоню, – пообещал он. – А лучше ты, когда у тебя будет «окно».
– Ладно, бывай, – сказал Анин с подозрением и вышел. Ревность колыхнулась в нём мутной пеной, он всё ещё не доверял Базлову.
Базлов так и не понял, видел ли он что-то и понял ли что-то: всё ускользнуло, растаяло, как дым, остался лишь слабый привкус горечи и утраты от невостребованности. Захотелось догнать Анина и наговорить ему чёрт знает чего, а чего именно, Базлов и сам не знал, что-то дружеское, весёлое, приятное, а самое главное – что Алиса Белкина для Базлова ничего не значит, что он её ещё не любит, что даже флирта не было. Однако ничего подобного, конечно же, делать было нельзя, и Базлову страшно захотелось выпить, чтобы погасить осадок неудовлетворённости, но не в кабинете, который он терпеть не мог, а у себя в ресторане. Была у него парочка таких. Один «английский» на Тверской, другой, «бразильский» – на Арбате. Базлов подумал, подумал и поехал в мрачнейшем настроении на Тверскую. «Английский» ему больше нравился, он был строже и уютней, а главное, в нём на втором этаже был отдельный кабинет, с персидским ковром ручной работы во весь пол и с «зеркалом-шпионом», в которой Базлов любил подглядывать за посетителями.
Прибежал директор Пал Игнатич, и так кланялся и извинялся, что Базлов заподозрил его в воровстве, но разбираться не стал, лень было.
Базлову принесли «Шабо Наполеон» с запахом чернослива и любимый ростбиф с яйцом пашот.
Базлов выпил, закусил и принялся смотрел через «зеркало-шпион» в зал: его никто не видел, а он видел всех. У стойки, как ни странно, старательно напивался Ингвар Кольский. Базлов узнал его по седой, неряшливой косичке, торчащей из-под такой же неряшливой широкополой шляпы. Ну да, где ему ещё быть, с раздражением подумал Базлов, отвлёкся и ещё выпил. В животе поселился тёплый комок. Закрыл глаза, подумал об Анине, о том, что он порой напрасно задирает нос. А когда снова взглянул в зал, то увидел, что Кольский сцепился с барменом и что к ним уже бегут охранники братья Зайцевы: Дима и Серёжа, из бывших, полутяжи. Базлов позвонил Пал Игнатичу, а когда он влетел в кабинет с тревожным лицом, в ожидании разноса, сказал, показывая в «зеркало-шпион»:
– Приведи мне этого человека, только не бейте.
Браться Зайцевы едва справились с Кольским – сказалась его профессиональная подготовка танцора. Втолкнули в кабинет и вежливо повесили на вешалку шляпу, а сами испарились, словно их и не было. Впрочем, прикажи Базлов, браться Зайцевы сняли бы с живого Кольского шкуру. Нос они ему, правда, всё-таки попортили.
Только при виде Базлова Кольский прекратил грязно ругаться и брызгаться слюной.
– Твои холопы мне лицо разбили! – пожаловался, развязано плюхаясь в кресло и одним взглядом оценивая диспозицию с арманьяком. На лице у него поселилась недвусмысленная ухмылка, мол, вначале выпивка, а потом всё остальное, то бишь дружба и сантименты.
– Сам виноват, у нас приличное заведение, – мрачно ухмыльнулся Базлов, покручивая свои знаменитые усы.
– Только грязную водку за «графа» выдают, – посетовал Кольский.
– Кто бы жаловался, – прогудел Базлов. – Небось одну бормотуху трескаешь?
– Что надо, то и трескаю, – угрюмо буркнул Кольский, размазывая по лицу кровь и сопли.
Когда-то его звали Иваном Коряжкиным из Мончегорска. Но для балета такое имя, а тем более фамилия, не годились. Возник Ингвар Кольский. Сам Базлов происходил из семьи офицера подводного флота, и всё детство и отрочество провёл в Североморске. А познакомились они на вступительных экзаменах в Москве.
– Подхалтурил, что ли? – добродушно поинтересовался Базлов, подталкивая ему тарелку с салфетками.
– Не твоё дело, – всё ещё ерепенился Кольский, остывая медленно, как чайник.
Подобные стычки у него порой случались по нескольку раз на дню, и он воспринимал их как естественное течение жизни. «Город – это джунгли», – говорил он обычно.
Базлов вызвал официанта и заказал двойную отбивную с кровью в расчёте на вечно голодный желудок Кольского, ибо пьяный Кольский – ещё то зрелище.
И вдруг ему так захотелось кому-то поплакаться в жилетку, так захотелось излить душу, что он не удержался.
– Влип я, Ингвар, – сказал Базлов, с брезгливостью