Море не прощает ошибок. Тот, кто вышел в море, ошибается лишь раз. Это потом людская молва на разные лады передает из уст в уста истории о бесследно исчезнувших смельчаках, рискнувших поспорить со стихией. А что было на самом деле? … Да бог его знает.
С Т А Р О С Т Ь Н Е В Р А Д О С Т Ь.
… Неимоверные истории и легенды об исчезнувших горемыках рождаются обычно в недрах фантазий местных старушек. На следующий день после исчезновения очередного смельчака идет "пристрелка" предположений, версий….
- Валерка-то, Васильевна, добегалси. Ой, добегалси, волчара.
- Лосев чё ли?
- Да.
- Да ты чё? Опеть в каталажку угодил? Ну, слава богу, отмучились хучь на время…
- Не-е-е. Совсем наоборот, Васильевна... Вышла я это часиков в восемь вечера вон туды, поближе к мыску.
- Ну и чё там потеряла? – скороговоркой вставляет острая на язык подружка.
- Чё, чё! Погулять схотелося. Вот чё! Глядь на море. Го-о-споди! - набожно крестится баба Дуся. - А Валерик-то наш тю-тю. Далеко уж от берега уплыл. Еле видно…
- А ты-то как разглядела, что это он, куриная слепотень? - искренне недоумевает собеседница.
- Не перебивай! Сказано тебе - Валерка, значит Валерка! Я-то его заприметила ишшо когда он Егорову лодку тайком к морю стаскивал.
- А чё не шумнула? А? Нехорошо-о-о, гражданочка! – опять подъегоривает бабка Васильевна.
- Ага. Хряснить вяслом по хребтине и концы в воду…
- Да-а. - соглашается Лукерья Васильевна. - Такому-то чё? Такой хряснить.
- Слушай чё дале было-то. Вижу, он изо всех сил на весла нажимает. Будто бежит от кого. Ну, думаю, не к добру. Вот и стала я смотреть за им. А он уж и рейд миновал, и всё в открытое море норовит… Вдру-у-г!
Баба Дуся вжимает свою маленькую голову в плечи и картинно замирает, крепко зажмурив глаза.
- Ну? - торопит её заинтригованная собеседница.
- Ой, Васильевна, не поверишь! - полушёпотом сообщает баба Дуся.
- Да не тяни ты… - не выдерживает подруга. – Тоже взяла моду…
- Знаешь, глазам своим не поверила! Сначала рядом с лодкой появился столб воды. Вы-со-чен-ный - превысоченный!
Баба Дуся вытягивает вверх свои сухонькие ручонки, пытаясь показать неимоверные размеры фонтана.
- А опосля… - бабуля снова делает паузу, будто готовясь к прыжку с парашютом. - И в ту же минуту… на поверхности появилась ог-ром-на-я японская подводная лодка...
- Бреши, Емеля! Откудова здеся подводной лодке-то быть? - не выдерживает Васильевна. - Ты оглянись. Вон пограничная застава. Там-то точно увидали ба эту чуду-юду… Вчерась, как раз, дежурил мой Пашка. Он-то уж точно бы заприметил…
- И не спорь со мной! - заводится баба Дуся. - Сказано подводная лодка, значит так! Может все погранцы твои в это время обедали, али нужду справляли?
- Прям так и все? Посымали штаны и разом повернулись к морю спинами? А может, твой Валерка на них понос наслал?
- Тебе ба токо зубы скалить. Ну, ни грамма сурьезности! Всё хи-хи да ха-ха. И в молодости такая же свистуха была… Ай, не стану я тебе сказывать…
- Да ладно. Сама-то лучше что ли была? Шуток не понимаешь? Рассказ без шутки, что изба без светелки. Давай, чё там было-то?
- Перебьешь еще хоть раз, крышка. Рассказывать не буду. - предупреждает баба Дуся свою строптивую товарку. - Вот на чем ты меня перебила?
- Ну, столб появился.
- Какой столб?
- Из воды.
- Чё-то я про столб не помню. Ну, да ладно… И выныривает, значить, из морской пучины подводная лодка. Чисто японская.
- А почем знаешь, что японская?
- Ох ты, следователь, ядрена вошь! Мне-то не знать! Я же с ими всю концессию отмахала. Тут начальствовал Кито футо карафуто йосики кайса. - выдохнула свои глубокие познания баба Дуся. - Дак к этому Кайсе и приходила подводная лодка. Вот те крест! - для убедительности божится и крестится рассказчица. - Точь в точь такая же. Ну, значит, выныривает эта махина, а Валера прямо к ей, значит, прислоняется на своёй лодке. Вскарабкался он на самую верхотуру и в открытый люк - ша-а-сть. На том и конец. Люк захлопнулся сам собой, а лодка тут же ушла в воду.
- И ты, прям, все видела?
- Обижаешь, Васильевна. Я чё тебе - ботало коровье?
- Мало ли чё ты набуровишь с похмелья? Да и с глазами у тебя полный фальшборт. - резко обрывает её Васильевна. - Вон, прошлый раз ты мне про английского шпиона наплела, а я сдуру под большим секретом Павлику ляпнула. А он тут же начальнику погранзаставы и доложил.
- Вот дуреха! - хохочет баба Дуся. - Я же токо пред-по-ло-жи-ла, что Яшка Цой английский шпион.
- И как тебе такое в голову-то встряло?
- А вот так. Пусть по скалам не лазит, да в укромных местах пакетики не оставляет.
- Дак это он часть получки от Полины заначивал, чучело!
- А ты чё оскорбляешь? Смотри-и. У меня свидетели есть. Васё-ё-к. А, Васек? - кличет баба Дуся бегавшего неподалеку соседского мальчишку. - Будешь моим свидетелем?. Лукерья Васильевна меня ругательным словом назвала, да ещё стращает.
- А рубль дашь? А? - хитро щурит глаз мальчишка.
- Слышь, сынок, не верь ей. Скупей её нет человека на этом побережье. Я тебе полтора рубля отвалю, если всем расскажешь, что баба Дуся бессовестная брехунья. Договорились? - протягивает свою сухонькую руку Васильевна.
- Только деньги сейчас… - тянет свою ладонь юный вымогатель.
- Как исполнишь задание, получишь…
- Держи карман шире. Она у Прасковьи еще в прошлом годе трояк брала и зажилила до сих пор. - щерится баба Дуся, тыча пальцем в сторону своей подруги.
- Ты сначала верни мой подойник и стакан от сепаратора…
- Вот чу-ма-а! - распаляется баба Дуся. - На кой хрен мне сдались твои ремки?
- А чё ж ты вечно пассешься у меня? "Васильевна дай то. Васильевна дай это."
- Да сроду я… - задохнулась от обиды баба Дуся. - Да я…
Лукерья Васильевна спокойно встает с лавочки, поправляя свой кружавчатый головной платок, и не спеша идет прочь от скандалистки.
- Сама ты дура набитая. А твой Пашка – шпион, криминалист и мафия. О! Я видела как вчера ночью он мешок кеты домой пёр. - уже кричит во весь двор баба Дуся. - Калистратовна подтвердит. Сегодня же участковому доложу. Я те язык-то окорочу! Жди. Вечером будь дома как штык! Филипчук придет протокол сымать. Вот тогда и посмотрим кто врет, а кто правду говорит. И на твоего погранца найдется управа!
- Да чтоб ты сгорела вместе с твоим хохлом. - полуобернувшись на ходу, парирует Васильевна. - Чтоб у вас руки поотсыхали, да чтоб… Вся ваша семья на мартышек похожа. Гольно! Ты в зеркало-то смотришься когда? А? - весело выкрикивает Васильевна и сворачивает за угол дома.
Неотмщенная баба Дуся так и остается с полуоткрытым ртом. Обернувшись на шум, она срывает зло на пробегающей мимо нее курице:
- Пошла вон, вонючка! …
И вслед шустрой хохлатке летит кусок гнилушки, поднятый бабулей тут же - у скамеечки.
- О, господи. Старость-то - не в радость. - грустно произносит баба Дуся, вставая с насиженного места. - Чё-то в спину вступило. Точно к вечеру дожжа натянить …
ПОВЕСТЬ О ЖЕНЬКЕ
«Блики детства"
В один из хмурых июньских рассветов теперь уже далекого 1940 года на мало известном в то время острове Сахалине с божьей и санитарной помощью появился на свет пучеглазый крепыш. Нарекли его не по-церковным, а по мирским канонам - Евгением.
Кровный папаня его – здоровяк и поселковый драчун, бывший воронежский беспризорник Колька Ермаков, разглядывая первые, подмоченные наследником пеленки, неожиданно для самого себя брякнул прямо на коммунальной кухне при стечении большого числа соседей:
- Однако, писателем будет!
Высокая отцовская оценка вызвала бурную реакцию недоверия и жуткой зависти чутких на доброе слово соседей, которые, помня о большой склонности буйного папаши к глупым шуткам, сразу же и напрочь отвергли этот сокраментальный тезис.
Не обращая внимания на укоризненные взгляды сокухонников, и в подтверждение своей, раздражающей чуткое родительское ухо гипотезы, Николай выпалил довольно веский аргумент:
- Часто и много пописывает! Фа-а-кт!
От его зычного хохота чуть не повываливались оконные рамы…
Знаменитый сосед.
… А в это же самое время, через стену выше упомянутой коммуналки, в соседней квартире прожигал в страстных творческих муках свою общественно-публицистическую жизнь постоянно хмельной писатель-надомник Алеша Молоканов. Трезвым его видел лишь однажды, ранним первомайским утром дворник Матвей, пришедший поздравить местную знаменитость от имени общественности.
Торт был отвергнут с порога:
- Нет, Матвеюшка, такую гадость не жую! – воскликнул сахалинский классик. – А вот пол-литровочку ты принес очень кстати! Мне с ней на Олимп легче взбираться… Между прочим, ты мне пятерочку не подкинешь? До субботы. – для пущей убедительности весело пропела знаменитость.
- Откель у мине таки деньжищи? – прокряхтел зажимистый дворник. – Эх! – мечтательно закатил он свои поросячьи глазки. – Была ба пятерка, рази ж я с метлой в такой праздник шамкалси?…
Но мастеру художественного слова уже было не до Матвеевых рассуждений. Стопарёк водочки взбодрил, ускорил и осветил движение писательской мысли.
- Вот живешь ты, Матвей, и не ведаешь, что на свете есть масса радостей. Жаль мне тебя. Очень жаль. – грустно произнес писатель, наливая вторую дозу. – Да ты присаживайся, дорогой. Принимайся за это творение кулинарного искусства. – ткнул пальцем в торт Алеша. – Наливай чаёк, вперед и с песнями.
Матвей по-хозяйски пристроил свою мощную фигуру за хлипким писательским столиком и, не ожидая вторичного приглашения, с вдохновением, под назидательные рулады знаменитости, принялся за бисквитную фантазию.
На халяву, говорят, пьют даже язвенники. Не совладал с великим соблазном и дворник. Засадив сгоряча пару рюмок общественного презента, он вместе с хозяином квартиры стал размышлять на животрепещущую тему: «Где взять денег на следующую пол-литровку?»
Неизвестно сколько времени продолжались бы эти философские прения, если бы Матвей случайно не вспомнил, что в его внутреннем кармане лежит «на черный день» необходимое количество рублей.
- Одна нога здесь, другая – там. – коротко и с пафосом произнес произнес Алеша.
На что немногословный и легкий на ногу Матвей ничего не мог возразить…
Вторая прошла «на ура». Вспомнили босоногое детство и только было добрались до школьных воспоминаний, бутылка опустела. К этому времени к Матвею основательно вернулась память. Он вытащил из внутреннего кармана сторублевку и замахал ею перед писательским носом:
- А это видел? Ви-и-дел?
- С детства не люблю деньги. – брезгливо поморщился Алеша, отодвигая от своего лица волосатый кулак дворника с ненавистной купюрой. – Как только появляются, сразу же несу в магазин…
- Да чё буровишь? За их надо горбатиться да горбатиться! Не то, что ты на своем пеньке колупаешь…
- Нет! – строго произнес Молоканов, еле шевеля языком. – Вовсе нет! Я несу людям свет и духовное освобождение. Во-о-т! По-о-нял? А писателей не тр-р-ожь!
- Ланно. Ла-а-нно тебе. – перешел на миролюбивый тон дворник. – Я уже в пути? Чё взять-то на твою сотню?
- Две. Нет, лучше три «Столичных» и булку хлеба.