Рождество

Наступления Рождества Азазель ждал с нетерпением. Да, конечно, это было тайной – ни один демон бы не понял, заяви Азазель подобное хоть кому-нибудь. Но Азазель давно умел хранить тайны, и эту – самую дорогую, самую хрустальную и робкую берёг пуще всего на свете. Пожалуй, единственное, что могло бы переплюнуть силу этой тайны – дружба с Люцифером. Хотя…дружба – это слишком громкое слово.
Друзьями они были, когда стояли в одном ряду, когда были ангелами, когда были неразлучны мыслями и поступками, проказами и добродетелью. А потом Люцифер поднял бунт, повёл с собою часть небесного мира и был низвергнут. Пав же во тьму, лишившись самой светлой своей части, Люцифер возвысился во тьме. Отныне он был господином, властелином и владыкой Подземного Царства, а Азазель при нём был одним из слуг. Да, Азазель был привилегированным, но всё-таки слугой. Но Азазель легко смирился с этим и продолжал делать вид, что его дружба с Люцифером так и осталась дружбой и не приобрела никакого оттенка. Люцифер, впрочем, вёл себя схожим образом. Он давал привилегии Азазелю, каких не давал никому, советовался с ним и был почти откровенен…
Может быть, тосковал по прошлому? Тосковал и бежал от него. А может быть нуждался в отражении своих мыслей? Или, что ещё проще, держа рядом Азазеля, вспоминал о своём могуществе, ведь когда-то они были равны.
Так или иначе, но Азазель оставался предан Люциферу, и готов был даже ступить в Ничто, если тот попросит. Однако эта преданность отзывалась необходимостью: Азазель должен быть всегда открыт мыслями к Люциферу или быть в пределах доступности к хозяину. Это порою раздражало. К тому же Люцифер не отличался тактичностью, и врывался в сон, в размышления и даже в минуты напряжённой работы, вторгался в мысли, требовал, спрашивал, шутил.
И один только день, вернее, одна ночь и следующий за нею день освобождали Азазеля от этой власти. Пусть ненадолго, но он выбирался на полную свободу и дышал, ходил по улицам людского мира, вглядывался в лица.
Разумеется, речь о Сочельнике и Рождестве. В эту ночь и в день у Люцифера портилось настроение. Из года в год, из века в век, как родился этот младенец, Люцифер не знал покоя, и всё силился понять то, чего не был в силах понять: почему люди выбрали младенца, а ещё хлеще – человека, пусть и полукровку, в свои защитники?
В ночь перед и в сам день Люцифер не трогал Азазеля. Он не появлялся на совещаниях. И сам не затевал их. Он исчезал (может быть и впрямь исчезал) из всех ветвей и плетений Подземного Царства, не ел, не пил, не говорил ни с кем из демонов и не попадался на глаза. Кое-кто из демонов, особенно из новичков, выдыхал, полагая, что владыка Подземного отправился на отдых или смягчился, но это было глубоким заблуждением: проходил Сочельник, проходил день рождества и Люцифер появлялся и спрашивал, крепко спрашивал за всё, что не было сделано за период его отсутствия и за все совершённые промахи. Именно поэтому высшая знать демонов предпочитала не замечать того, что хозяина нет. Он появится, совсем скоро, и тогда держись…нет уж, лучше сделать вид, что он по-прежнему есть и может явиться в любую минуту, и свои легионы также держать в этой мысли!
А вот Азазель не желал упускать этого краткого отгула. Он заранее переправлял дела, кое-что отметал, кое-что перепоручал, словом, делал всё, чтобы расчистить себе несколько часов прогулки по людскому миру. Да, вы можете заметить, что в Людском Мире в Сочельник и Рождество блуждают архангелы и сам архистратиг, соблюдая порядок и безжалостно ловя демонов, которым запрещено быть в людском мире в эти святые часы. Да, вы можете так сказать. И будете правы. Но Азазель был высшим демоном, и умел укрываться от надзоров ангелов и архангелов, а архистратиг его не трогал: негласное соглашение действовало меж ними – Азазель блуждает в Рождество и не творит ничего, связанного с работой, а архистратиг закрывает на это глаза.
Так до тех пор, пока кто-то из них не попадётся начальству. И Азазель даже не знал, что хуже: попасться в руки Небесных и затеять разбирательство или открыться Люциферу в своём рождественском блуждании и, без сомнения, встретить презрение в его глазах?
Азазель знал, что рискует, но демоническая натура на то и демоническая – зовёт к свободе, подлая! И Азазель, дождавшись положенного часа и выждав для верности ещё четверть от нового, через тайную тропу, доступную его силе, выскользнул в мир людей…
***
Азазель шёл по заснеженным улицам, наслаждаясь свежим воздухом и шумом. Повсюду была суета и толкотня, звучали какие-то смешки, и голоса образовывали удивительный хор: каждый на свой лад, но вместе – восславление праздника. Вокруг люди спешили за последними покупками, спешили жить и резвиться. Даже чинные и благородные дамы и господа и то припускали быстрее и даже позволяли себе насмешливые движения и небольшое хулиганство в гримасах.
Это веселило Азазеля.
Улицу же, по которой неспешно, выделяясь из толпы, проходил Азазель, затопило запахами. Тут был и еловый аромат, и свечной, и какой-то сладкий цитрусовый, и запах печёных орехов, мёда, каких-то специй…с большим удовольствием Азазель унюхал в этом плетении ароматов праздничный яблочный пирог и шоколадный пудинг, а ещё – едва ли не у каждого прилавка – торговцев с жареными каштанами и шоколадно-ореховыми палочками.
Это дурманило Азазеля.
В витринах – блестящих, залитых дрессированным светом множества свечей – стояли ёлки разных мастей, на каждой блестели стеклянными и перламутровыми боками игрушки, изображавшие и привычных лошадей, оленей, и звёзды, и домики, снежинки. У одной витрины Азазель застыл на несколько минут – велико было искусство в руке, что вырезала для этой елки фигурки ангелов…
Азазель залюбовался против воли: живые получились ангелы. В блеске лака и свечей казалось, что ангелы улыбаются и плачут. Один был точь-в-точь как Люцифер – такие же золотые кудри и такой же взгляд.
«Хотел бы я познакомиться с мастером!» – усмехнулся про себя Азазель, и заставил себя идти дальше, идти вдоль витрин. За которыми таились шелка, кружева, платья, подсвечники, многоэтажные пироги, свечи, засахаренные дольки апельсина, чаши с мёдом и орехами, кубки с винами – всё для праздника, всё для жизни! Азазель искренне улыбнулся в витрину, за которой блестел жиром и золотистой корочкой большой гусь на деревянном блюде, помахал рукой какой-то девочке, что выбирала в другой витрине куклу…
Азазелю стало хорошо. Он был хозяином жизней, и чувствовал единение с миром.
Он даже неожиданно раздобрел и расщедрился, и сунул мальчонке-попрошайке серебряную монету…
Ох, если бы описать словами, что это была за монета! Совершенно чужая для этой земли, она уже стоила даже бы здесь пару сотен обыкновенных монеток! И век, и страна, и редкость… да, Азазель просто дал, не рассчитывая будущего мальчонки, дал, потому что захотелось.
И дела ему не было до того, что этой ночью мальчонку прирежут в ближайшей подворотне за эту монету ребята постарше, которые не оценят редкости, но поймут: вещь стоящая! Убийцы понесут монетку к старому скупщику, про которого точно знали, что тот не брезгует нечестно добытым. Скупщик их, конечно, обманет и только через пару столетий стоимость этой монетки, удивляясь такой диковинке, смогут по достоинству оценить целой комиссией исследователей и мастеров…
Но Азазелю было не до мальчонки. Он просто сунул ему монетку и пошёл дальше, насвистывая что-то лукаво-весёлое и залихватское.
Миновав же проулок, убегая от блестящих витрин в проходы, где уже не так ярко, но по-прежнему празднично и ещё более уютно от настоящих, приготовленных для домочадцев угощений, Азазель даже подмигнул симпатичной барышне. Та залилась краской и зашепталась со своей компаньонкой. Азазель расхохотался: он знал свои возможности и своё лукавство. В мыслях у него не было сбивать эту барышню, пробуждать  в её птичьей душе чувства, но захотелось подмигнуть, повеселить себя…
Для него – мимолётность. Для неё – самое яркое впечатление за недолгую жизнь. Он пошёл дальше и забыл её лицо, она загадала встречу «с таинственным незнакомцем» ещё два десятка раз в Сочельник, прежде, чем успокоилась и поняла, что встречи не будет.
–Наверное, он был ангелом! – горестно решила она и заставила себя забыть встречу…
А Азазель пошёл дальше. Миновав ещё проулок, Азазель понял, что может вернуться кругом или пройти к ледяному парку, где уже резвилась ребятня, или поддаться на достигший его ноздрей тонкий аромат имбиря, корицы и шоколада.
В еде Азазель, как демон, в общем-то не нуждался. И он превратил еду в способ получения удовольствия, от того и стремился есть только настоящее, доставленное контрабандой из людского мира, что ему, как привилегированному, конечно, позволялось.
«До следующего рождества ещё долго!» – решил Азазель и пошёл на запах, и вскоре достиг своей цели – спрятанной в стекле и рождественских свечах маленькой пекарни, куда с удовольствием нырнул, и, не примериваясь к языку, легко подстраиваясь под землю, в которую прибыл, заказал себе пудинг, горячий шоколад и большой кусок яблочно-орехового пирога.
Он уже расправился с ароматным пирогом, и приступил к пудингу, когда рядом с ним произошло движение: открылась дверь, сквознуло, мелькнула чёрная сутана…Азазель ткнулся в чашку, дабы не смущать священника своим присутствием (некоторые люди обладают такой чувствительностью, что даже демонов могут разглядеть, а кому такой сюрприз на Рождество-то нужен?).
–Отец Рамон! – девушка, поставившая четверть часа назад тарелки и чашку перед Азазелем, обрадовалась гостю. – Как мы рады! Мы уже беспокоились, что по такому вечеру вы и не дойдете до нас!
–Да как бы я мог не прийти? Всё готово? – спросил смутно знакомый голос и Азазель с сожалением оторвался от горячего шоколада, прислушался, не понимая, что его смущает.
–Да, вот. Три дюжины имбирных пряников, – девушка протянула свёрток. – Ещё тёплые.
–Спасибо, Эрмина. Света в твой дом и счастливого Рождества, – отозвался священник и поспешно вышел.
Азазель просидел ещё пару секунд, осознавая, затем подорвался и рванулся за священником. Он узнал голос. Этот голос принадлежал Сельдфигейзеру!
***
Есть такая категория душ, на которые никогда никто не ставит. Мол, способности средние, если будет проявлено усердие, то тогда – да, может быть и поднимется до чего-то значимого, но в общем – ловить нечего, дарования нет, сила сонная и ленивая.
Сельдфигейзер принадлежал к такой категории душ. Он не был рождённым демоном, он стал им после смерти, когда количество его дел был взвешено на Заседании и его швырнули в Подземное Царство. Причём Сельдфигейзер остался себе на уме. Он не рвался в высшие чины, и не скрывал, что хочет вернуться в мир людей. Более того, он даже был лишён демонической жестокости и покровительствовал более слабым, не заслужившим титула демона, душам. Заглядывал в гости, помогал, подбадривал…
И раздражал весь демонический союз. В конце концов, когда не удалось Сельдфигейзера поднять по классической карьерной лестнице, его решили заманить хитростью: он должен был принять участие в резне Святого Варфоломея и тем заслужить новые почести и