Исправить

–…Исправить, – наконец находит нужное слово  Элеонора,  и в глазах её проскальзывает радость: слово найдено, и это приносит ей такое облегчение, словно пройдена уже половина пути, и само это слово уже открывает такое желанное исправление.
Ведьма качает головою:
–Моя королева, события наших жизней складываются так как должны сложиться.
Королева вскидывает голову в бешенстве:
–Уж не хочешь ли ты сказать, старая карга, что богу было угодно сделать мою младшую дочь уродиной?!
Ведьма пожимает плечами: оскорбление её не тревожит, её называли так, что этой королеве и не снилось. Но королева ждёт ответа, ждёт его с бешенством, кажется, сейчас она готова позабыть и воспитание, и гордость, и по-человечески броситься на ведьму с кулаками.
–Моя королева, давайте с самого начала? – примиряюще улыбается ведьма и размешивает в котелке пряный отвар. От отвара пахнет так, что даже у самого грубого и неискушённого человека просыпается в сердце что-то тёплое. Запахи корицы, гвоздики, аниса, чего-то цитрусового и чего-то словно бы золотисто-тягучего сплетают нечто удивительное и уютное.
Ведьма усмехается, заметив, что королева даже в своём не притихшем за годы гневе принюхивается против воли к этому волшебному аромату, который наполняет всю маленькую хижину, в которой так редки гости, и которая так этим самым гостям всегда открыта.
–Пейте, моя королева…– ведьма ловко разливает тёмный горячий напиток с удивительным ароматом в две чаши из белой глины. Берёт себе ту, что со сколотым краем, пододвигает королеве целую.
Королева колеблется. Но потом спохватывается: если ты пришла к ведьме, если рассказала ей всё, если уже дошла до предела отчаяния, какие могут быть предосторожности?
Королева берёт чашу двумя руками, и, надеясь на то, что в этой чаше яд, что разом прекратит все её страдания, делает быстрый глоток. Не яд. Язык распознаёт удивительно сладко-острый вкус жидкости, приятно наполняющей теплом всё существо.
–Это магия…– шепчет королева.
–Это чай, – возражает ведьма. – Начните с самого начала, моя королева!
***
А где оно, это начало? Пожалуй, стоит начать с того, что однажды ко двору тогда молодой королевы прибыл один криворукий шарлатан и целитель-недоучка, которого она, по глупости лет приютила и которому позволила называть себя целителем, осыпая всеми милостями, и…
Нет, не отсюда. Злись или не злись, но этот человек сделал всё, что было возможно, а может быть, и того больше, чтобы спасти тот день, чтобы всё исправить.
Тогда когда? Когда она прибыла в эти земли для бракосочетания с тем, кого видела лишь на портрете? Когда сменила одно имя на другое в угоду новому роду? Когда оставила родных, привычный двор и язык ради чужой земли и договора?
–Всё началось когда я родила мою младшую дочь Альмину, – наконец вспоминает королева. – Со старшей, Стефаникой,  у меня не было проблем, я её носила легко и разрешилась быстро. Но во второй…
Королева краснеет и бледнеет одновременно. Она вспоминает, сколько было осмотров и рекомендаций, как пророчили ей смерть младенца ещё в утробе и как тогда она, ещё молодая, билась в слезах и молила небеса о том, чтобы ей дали выносить это дитя.
В день разрешения  Элеонора сильно измучилась, потеряла много крови и двое суток пролежала в горячке. Зато родившаяся девочка оказалась крепкой, и Элеонора вздохнула с облегчением.
Да, пожалуй, так всё и началось. Принцессу нарекли Альминой, и, хотя целители твердили о том, что девочка здорова и крепка, Элеонора вглядывалась в её черты с тревожностью куда большей, чем в лицо старшей Стефаники. Она навсегда запомнила свою беспомощность и страх за нерождённое дитя.
Это повлияло на Элеонору неожиданным образом. Если Стефанике запрещалось любое неподобающее занятие, и предписывалась строгость воспитания, то Альмине разрешалось куда больше. У Элеоноры не было сил, чтобы одёрнуть или устрожить дочь, которую она едва не потеряла. Если только принцесса совсем уж зарывалась, тогда следовал окрик, но не более…
–Это не нужно исправлять, моя королева, – замечает ведьма, внимательно глядя на Элеонору, – говорят, что материнская любовь должна быть равна между всеми детьми, но это далеко не всегда так. И к вашей любви примешивался страх.
Элеонора мотает головой: не в этом дело! Это ещё не то, что она хочет исправить.
***
Как назло, принцесса Альмина сама по себе была сорванцом. Она часто переодевалась под мальчишку и влезала в какие-то склоки, драки, и, к ужасу Элеоноры, тянулась к завораживающим её детский ум шпагам и мечам. Она разглядывала рыцарей, на поясах которых висели мечи; гостей, что носили шпаги, превращённые мастерами в предмет довольства и хвастовства; и купцов, что навещали замок, имея на поясе пару кинжалов.
Стоит ли удивляться тому, что Альмина, топнув ножкой, заявила, что хочет «биться как настоящий рыцарь»?
Элеонора впервые испугалась дочери. Не смогла ей отказать и измучилась. Она пыталась её урезонить, увлечь шитьём или лошадьми, но тщетно – принцессе и любимице пришла в голову идея, и ничем Элеонора не смогла её вывести. В тихой панике обратилась к мужу, и он удивился её появлению: она обычно справлялась сама, и жила отстранённо и подчёркнуто холодно, соблюдая приличия, но не являя никакой дополнительной нежности.
Услышав слова жены о том, что надо как-то повлиять на дочь и отговорить её от неподобающего увлечения, король растерялся: его жизнь не готовила к таким проблемам. Он обещался подумать и уехал на охоту, а Элеонора, не найдя поддержки, уступила принцессе Альмине и…
И случилось.
***
Весенний воздух чист и прозрачен. В саду наливаются цветом и силой тугие лепестки будущих цветочных плодов. Белые каменные стены замка видны далеко, наверное, по всей столице, в этой чистоте воздуха. И небо…удивительное высокое небо, не знающее облаков, порока, тяжести и пощады.
Гармония абсолютного единения весны и спокойствия, пробуждающейся жизни и жизни уже существующей. Птицы ещё робеют, их голос не набрал должной силы, но щебет уже слышится…робкий  ещё щебет.
Принцесса Альмина прекрасна как эта гармония. Она одета в костюм мальчишки, ей удобно прыгать и бегать, удобно играться с выкованной специально для неё шпагой – лёгкой, невесомой, затупленной, чтобы она не поранила себя.
–В конце концов, ей лишь развлечься, – успокоила себя Элеонора и даже наняла ей одного из рыцарей в учителя.
Позже она снесёт ему за это назначение голову. Но это будет позже и это тоже не то, что она хочет исправить.
Воздух чист и прозрачен. Небо высоко. Принцесса Альмина выкрикивает воображаемым врагам угрозы. Ей весело. В своих фантазиях она побеждает каждого. В своих фантазиях она – славный боец, гордость трона.
–Защищайся, если не трус! – выкрикивает звонко Альмина, и делает какие-то выпады, которые не похожи на настоящие боевые ни разу, но ей так не кажется. В её воображении перед нею сам Зеркальный Рыцарь, которого она вот-вот поразит…
Леди Розамунд, приставленная к принцессе нянькой и наставницей, только вздыхает. Она устала от этой подвижной девочки! То ли дело старшая – Стефаника, и этикет знает, и манерам обучена, и улыбается мило. И не надо за нею бегать по всему саду, поднимая тяжелые юбки.
Леди Розамунд наблюдает за Альминией, поджав губы: не то делает что-то королева, раз дочь её такою стала! Вот если бы Розамунд разрешили, она бы разом всю эту дурь…
Отвлекается леди Розамунд лишь на минуту. Ветерок налетает лёгкий и нежный, касается быстрым дыханием её волос и тут же отступает. Леди Розамунд поворачивает голову ему вслед: куда несешься, свободный?..
И крик вырывает её в реальность. Она поворачивает голову и видит Альмину, лежащую на земле, бьющуюся в слезах, боли и…в крови.
Позже королеве Элеоноре леди Розамунд будет клясться, что девочку толкнул какой-то паж, торопившийся по саду, что это не её недогляд, а роковая случайность, что это вообще не её вина, но Элеонора не услышит.
Она не поверит, потому что будет знать лишь одно, немногое, но важное: её дочь едва не умерла.
И ещё – её дочь лишилась левого глаза.
***
–Это ты желаешь исправить, моя королева? – задумчиво уточняет ведьма. Чай остыл в её глиняной чаше, но она упорно держит руки на её боках, словно надеется согреть озябшие в вечном холоде пальцы.
–Она стала чудовищем…уродом, – Элеонора белее мела.
Такой же белой она была, когда тот самый целитель-недоучка (для Элеоноры он навсегда останется таким на словах), боролся за жизнь её дочери. Тогда королева рыдала и молила любые силы о том, чтобы Альмина жила. Рядом горячо молились принцесса Стефаника, и с нею король, совсем ссутулившийся и сгорбленный, такой непохожий на себя самого…
–Любые силы, силы тьмы и света дайте ей жизнь…в обмен заберите всё, что угодно! – шептала Элеонора и какая-то сила всё-таки услышала её.
Принцесса Альмина выжила. Но осталась одноглазой.
–Это всё, что можно было сделать, – сказал целитель, которого до этого дня Элеонора уважала.
–Мерзавец! – и королева отвесила ему звонкую пощёчину. – Шарлатан! Прохиндей! Ты изуродовал её!
–Мама! – воззвала Стефаника, – у неё осталась жизнь…
Голос старшей дочери на миг привёл Элеонору в чувство, но вскоре ярость снова обрушилась на головы тех, кто был виновен и не имел вины. Элеонора приказала казнить того, кто не доглядел за её дочерью, и того, кто выковал ей шпагу.
–Госпожа! – леди Розамунд бросилась на колени. – Это всё не моя…
Но Элеонора ей и договорить не дала:
–Ты убила счастье моей дочери!
И даже король, который попытался урезонить её, был бессилен. Элеонора глянула на него со всем презрением, на какое была способна, и сказала:
–А ты позволил ей!
О том, что сама Элеонора позволила дочери заниматься подобными играми, как-то она и позабыла. Король только покачал головою, принимая презрение нелюбимой жены: ему было жаль дочери, но он был рад, что она будет жить.
Откровенно говоря, принцесса Альмина признавалась потенциально красивее своей старшей сестры. Девочке было шесть. Но уже были видны черты лица, и густота золотых локонов, и можно уже судить о будущей фигуре. Элеонора видела, что Альмина будет более мягкая и женственная в сравнении с угловатой Стефаникой, и радовалась этому, и тут…уродство.
Немыслимая насмешка! Жестокость! За что так? какой враг способствовал этому? определённо ведь враг! Не бывает так, чтобы маленький мирок так рухнул сам по себе!
***
–Моя дочь не плакала, – продолжает Элеонора. Слова льются сами. Никогда прежде королева не говорила таких слов, таила их в себе, держала в темнице сердца, но прорвались слова, и теперь берегись, ведь не все они должны были звучать.  – Да, моя дочь не плакала. Зато я рыдала за нас двоих. А она лишь ощупала повязку на следующий день и спросила, навсегда ли это?
–А вы? – спрашивает ведьма. Ей интересно. Как и всегда, как и с любым гостем.
–Я разрыдалась, – признаётся королева. – И она поняла. И она оказалась сильнее. Она вздохнула и сказала, что справится с этим. Только очень жалела, что отняли у неё костюмчик…
–А вы? – повторяет ведьма. Она уже знает ответ. Его все знают. Слухами земля полнится очень быстро.
А здесь и слухи не нужны были. Все знают, что Элеонора чуть с ума не сошла в первые дни болезни дочери.